Никитченко куда-то торопился, прочитав записку, взял коробку, взвесил на руках.

— Там что?

— Магнитофон Шарп

— Полтинник!

Захарченко отсчитал десятки

— Ты чего?

— Я можно подожду, расскажу, как отправлять? А то там адрес сложный.

Никитченко махнул рукой

— Хрен с тобой, жди...

И Захарченко прошел на поле. Его никто не остановил и не досмотрел.

Тем временем — на поле, прошли еще несколько человек — те вчерашние парни с виллы, которые жарили барашка. Они вроде как отслужили свое и прошли проситься на самолет, чтобы улететь из Кабула. Такой бардак был сплошь и рядом.

Началось движение.

Захарченко все время держал Никитченко в поле зрения, это, кстати, было оправданно. Потому что деньги то за отправку он отдал, а товар еще не отправил — и теперь понятно, что он был заинтересован не упускать из вида человека, которому отдал деньги.

А те парни с виллы — они вообще, разомлев от жары, особо ничего не делали, то ли ждали кого-то, то ли просто отдыхали в теньке. К ним никто не подходил — Кабул быстро отучал соваться в чужие дела. Свои бы сделать. Зной, пыль, жажда — человеку быстро «ни до чего» становится.

Тем временем, Захарченко обратил внимание на микроавтобус, с эмблемой афганской компании Ариана, который зачем-то стоял в тени основного здания. У микроавтобуса были тонированные стекла, так часто делали в Кабуле, и салон не так под солнцем нагревается (а солнце тут такое что в полдень можно яичницу на капоте жарить), и не видно кто в салоне. Подскочить и выстрелить — любой может. Но к этому микроавтобусу дважды подходил Никитченко...

И вот — взлетают МИ-24, вместе с ними Ми-8, постановщик помех, и под салют ловушек — обманок, в кабульскую котловину падает огромный Ил-62, причем не аэрофлотовский, судя по эмблемам...

Захарченко тупо смотрел на самолет, соображая, что вообще происходит — расписание бортов на сегодня он знал, и этот был ни московский, ни ташкентский, шел вне расписания. Потом он резко перевел взгляд на микроавтобус, увидел двоих, один с автоматом Калашникова, другой с американским гранатометом М72 — и все понял.

— Да здравствует Апрельская революция! — выкрикнул он на дари и выхватил пистолет.

Первого террориста с гранатометом он застрелил сразу, с первого выстрела. Второй — прянул в сторону, вскинул автомат. Полковник Захарченко вдруг осознал, что лежит на бетонке и не может подняться... бетонка была раскаленной, жгла даже сквозь одежду. Недалеко — разлетались под градом путь стекла микроавтобуса... те парни, которые ждали якобы рейса домой — вели огонь из автоматов МР5, которые были закуплены для милицейского спецназа на Олимпиаду-80. И тут по ним самим — открыли огонь афганские сорбозы, охранявшие аэропорт...

Полковник пришел в себя на операционном столе. Больно не было, доктор с добрыми глазами в маске ковырялся в его одеревеневшем теле, и что-то звякало, падая в кувез...

Через пару дней — его перевели в обычную палату и почти сразу к нему завалились сослуживцы. Первым был полковник Ерин, он был в халате, накинутом на афганскую форму, в руках у него был большой пакет с фруктами и минералкой.

— Ну? — весело спросил он — жив?

Захарченко скривился

— Как видишь. Никитченко взяли?

— Ага... ушел в суматохе. Скорее всего, ушел к моджахедам. Ищут.

— С..а.

— Она самая.

Ерин присел к кровати. В забеленные белилами окна бессильно билось солнце, пахло лекарствами

— На тебя уже представление готово. Написали на Героя, посольские твари завернули — Красная звезда, раз жив остался. Генерал там матом на совещании всех покрыл, никого не стесняясь. В итоге в Москву отправили на Ленина^[46]. У нас в спецгруппе пацан погиб, Героя вроде как — ему.

...

— Сорборзы^[47], мать их. Меткие, когда не надо. Хорошо, что не все, я на месте был, если бы наши стреляли, там одни трупы были бы. Козлы...

...

— Тот что в тебя стрелял — видимо из Черных аистов^[48] был. Четыре пули из тебя выковыряли, духи так стрелять не умеют. Шесть человек там было, считая водителя. В салоне обнаружили четыре М72 и автоматы. Никитченко по своей подписи РАФик с оружием на поле пропустил, с...а, а четверо — там уже работали, грузчиками. Ячейка там была. Они любой самолет на выбор могли заминировать и п...ц. Но нет — ждали.

— А самолет?

— Это брат отдельная история. В самолете том — хочешь верь, хочешь нет, возвращалась из Хельсинки афганская делегация для переговоров по мирному урегулированию. Плюс были промежуточные посадки в Москве и Ташкенте. В Ташкенте на рейс сел товарищ Нишанов, узбекский секретарь. Они тут отдельное соглашение какое-то подписывать будут, о дружбе и сотрудничестве. И только чудом в Москве на этот рейс не сел маршал Соколов — но делегация от Минобороны там была. Рейса этого в расписании не было, диспетчерам сообщили за час.

Ерин замолчал, и Захарченко молчал тоже. Оба они понимали — микроавтобус с террористами появился на поле раньше, и Никитченко ушел не просто так. Скорее всего, искать его у моджахедов бессмысленно — он уже лежит в какой-нибудь наскоро выкопанной яме у дороги. Те кто стоял за планировавшимся терактом — такого свидетеля в живых точно не оставили бы, причем наверняка его бы убрали вне зависимости от того, удалось бы нападение или нет. И это явно не афганцы — это те кто узнал о спецрейсе задолго до того, как о нем сообщили в Кабул.

— Там еще комендант аэропорта.

Ерин махнул рукой

— Этого взяли. Мразь редкостная. На квартире обнаружили два кило героина, мешок с золотыми украшениями. Говорит, что его Никитченко втянул, он ничего не знал. Скорее всего так и есть. Там благодаря ему и Никитченко такой бардак был — на поле слона можно было провести, не только РАФ левый.

— Еще агент мой. Я ему семью обещал в Союз отправить.

— Решим. Нишанову о тебе доложили, он попросил с тобой встречи как выздоровеешь, у него лично и попросишь. Ты главное, выздоравливай, брат.

Захарченко откинулся на неудобную больничную подушку и закрыл глаза

08-10 сентября 1985 года.

Ленинград — Москва, СССР

Интересный собеседник — Эдуар Баладюр. Мудрый.

Мудрость человека складывается из двух вещей — то что он пережил и то что дал ему Бог. У Баладюра хватало и того и другого, и пока Громыко занимался международными делами — урегулированием по Афганистану — наша группа предприняла вояж по предприятиям Ленинграда, чтобы показать прибывшей делегации советские производственные возможности и породить мысли об организации совместных предприятий.

Заглянули на телефонную станцию — сейчас это огромные шкафы с оборудованием, соединение чуть ли не вручную, по межгороду так до сих пор и от «телефонных барышень» ушли довольно давно. Обнаружили еще старое оборудование Siemens — до революции именно эта фирма занималась телефонизацией Петрограда. Вышли на разговор о производстве современного оборудования и помощи в телефонизации хотя бы крупных городов, а то очередь на телефон может быть больше года. Понятно, что многие французы никогда не были в Ленинграде и удивлялись, что здесь так много неизвестной в Европе европейской культуры. Я подумал, что в перспективе, несмотря на все противодействие КГБ надо поднимать вопрос о либерализации визового режима и привлечении туристов в город.

И вообще в целом надо подумать— а почему так сложно и дорого получить советскую визу и еще сложнее — советское гражданство. Кого и чего мы боимся? Если мы обладаем уникальным общественным строем, при котором любой может реализовать себя — почему мы так отгородились от внешнего мира? К чему все это? В первые годы советской власти — таких ограничений не было, все ездили. Ленин столько лет прожил в Европе, для этого поколения большевиков наши ограничения показались бы дикостью. К чему они?