Она проскользнула через небольшую защёлку – словно прошла окно насквозь, плавно избавилась от дождя, возведя, сиявшую, среди наступившего мрака, нежную белую руку. Она пробежала по небу, как белёсое облачко, рассеявшая густую, мрачную бурю вокруг них двоих. Эва стояла против него, сияющая, и её кожа; её девичьи глаза выражали то, что его душа хотела ей сказать, – обнять её, открыть свою душу, высвободить ей, этой хрупкой девочке всю свою боль, которая сейчас выдавала себя краснеющими щеками. И чтобы она поняла его, приняла и помогла освободиться от той терзающей, раздиравшей сердце боли, что нахлынула на него с приближением Эвы. Её мягкий, успокаивающий и ласковый голос напомнил ему голос матери. Он замер.
Бавен не мог больше держаться. С каждым приближением Эвы мальчика охватывало волнение, которое рвалось наружу. Сцена смерти его матушки, погибшей в муках; ненавистный Рокхид, из-за которого она погибла; отец, что совершенно его не понимал и жил, казалось, одной работой и то, что ему, тринадцатилетнему юноше, потерявшему всех, кого он любил и не видевшему будущего, скорее всего, уже не жить, – теперь это было бессмысленно. Зачем? Зачем жить дальше? Самого близкого человека больше нет и не будет; судьба сыновей батраков предрешена ещё до его рождения, – Бавен либо будет казнён за попытку бежать, либо будет до самой старости пахать на каменоломнях, чтобы в конце жизни его скинули в человеческую яму или того хуже – отвезли в Лес Тишины, где его разорвут на куски тамошние чудовища; да и что скажет Эва на то, что тот, кому она безгранично доверяла и вверила бы безмолвно свою жизнь, состоит в Отряде Возмездия?
Внезапно, последняя мысль заняла всю его голову, вытеснив боль и ненависть. Теперь его начала терзать злоба к себе. Ему стало вдруг жутко противно от того, что он лгал ей всё это время. В те моменты, когда Эва бежала ему навстречу, раскрывая руки и распахивая сердце, он стряхивал с себя воспоминания о расправе над её собратьями и шёл к ней, как ни в чём не бывало. И сейчас, когда она в очередной раз доверчиво обращается к нему душой, он не смог броситься к Эве на встречу.
Показная улыбка, что коряво висела на его лице, стала ей более очевидна с приближением. Бавен был не в силах посмотреть в её ярко-голубые глаза. Помедлив с секунду, он круговым движением развернулся и стремглав помчался прочь. Эва стояла у высокого забора, омываемая хлёстким ливнем. Она перестала сдерживать дождь и ещё долго простояла, прежде чем её окликнули слуги.
Бавен мчался по знакомой ему дороге, – ноги сами несли его. Сам не заметив как, мальчик очутился около старого амбара. Вывески не было, следов предыбвания людей – тоже. Бавен не понимал, что делает и куда идёт, но завидев за отворённой дверью стог сена, тотчас бросился на него. Схватив охапку колючей массы, он прижал её к себе. Соломнки впивались в кожу, залазили под одежду и вездесущий ветер, уже до посинения измучивший босые ноги, подступал к телу.
Бавен был измучен. С последними словами о матери, которые мальчик шептал в бреду, он окончательно поддался сну. Мальчишка, сквозь полузакрытые веки видел, как дверь в амбар отворилась и невысокий, тонкий силуэт проредил собой серость дождливых туч. Мягким, плавным голосом отдались желанные слова, от которых мальчишка резво подскочил.
– Бавен, сынок! – Исхудалые руки Корвеции замёрзли от ветра и дождя, а тонкое платье, в котором она была в этот морозный день, развивалось под напором урагана. Не медля, Бавен помчался в распахнутые объятия матери. На пути к Корвеции он споткнулся, ударился о лежащую балку, но тотчас встал и, постоянно вытирая рваным рукавом непрекращающиеся слёзы, уже почти настиг матушку, чьи влажные глаза он так же сумел разглядеть, как внезапно на животе Корвеции возникло чёрное пятно, размером с монету. Оно стало так стремительно расширяться, что уже практически вплотную подбежавший Бавен резко отшатнулся. Чёрное пятно обернулось в одночасье зияющей дырой в животе Корвеции. Обугленная плоть внутри всё расширяющегося круга, словно в окне, показывала бушующую стихию за дверью. Бавен невольно попятился назад, когда за силуэтом хрупкой женщины появился гигант. Сверкнувши золотистыми глазами, волшебник схватил Корвецию за голову. – Сынок. Сынок! – Завопила женщина. – Почему ты ничего не сделал? Почему?! – Волшебник тотчас выпустил пламя такой силы, что в течение нескольких мгновений от истощённого тела не осталось ни горсти пепла.
Бавен пробудился от собственного крика.
Перебарывая дрожь, помутневший разум и рвущийся наружу крик, юноша в приступе гнева сжал кулаки. – Я сделаю, мама.
Без единого шума юный повстанец проник в крохотную пристройку отцовского дома. Схватив деревянное копьё и сумку с разноцветными склянками, что он припрятал по наставлению командира отряда, мальчик накинул на себя плащ одного из братьев, который он всегда брал на задание. Выскользнув спустя несколько минут, он бежал настолько быстро, боясь опоздать, что на мгновение показалось, будто бы сама магия воздуха безудержно тянула ноги вперёд. Солнце ещё не пустило по небу первые лучи, – время есть.
В лицо дул ледяной ветер поздней осени, донося, однако, сладостный запах усеянного палианами2 поля и мир вокруг блистал своей первозданной красотой. Здешние леса открывались во всем своем девственном великолепии, и горе, пережитое накануне, казалось, вот-вот растворится в безмятежности чудных краёв. Ноги нещадно тащили молодого воина вперёд, но разум всеми силами желал остаться. Бавен старался как можно больше насладиться мгновением: сладким запахом цветов, разноцветными насекомыми, порхающими тут и там, многолетними дубами, что бурно шелестели, поддаваясь мягкому напору игривого ветра.
“Только бы не опоздать!”
Повстанцы условились встретиться у болота неподалёку от поместья волшебников, чтобы сгруппироваться и повторить план. Низкого роста, седой мужчина муторно проговаривал правила безопасности и делился боевым опытом.
– Все мы дети природы, друзья мои! – Заявил старик громогласно, раздвигая руки в стороны, словно пытаясь объять окружающий отряд, с благоговением улавливающий каждое его слово. – Я, вы, те ублюдки, что сделали нас такими… – Он указал на пустую глазницу. – Они тоже дети природы, хоть и позабыли об этом. Так вот я скажу вам: единственное в этой жизни, на что можно полагаться – так это вы сами! Доверяя своим инстинктам, вы выказываете доверие нашей матери – природе! – Военный поднял указательный палец вверх. – Боги простят нам наши ошибки, мы не совершенны, и они это знают, но они не простят нам упущенных возможностей, что даются далеко не каждому! – Инстинкты в нужный момент подскажут вам, как поступить, если вы запутались, если вам нужна помощь или вы стоите на пороге смерти – закройте глаза. Я говорю вам, закройте глаза! – Своим грозным оком он оглядел каждого, и смотрел, пока не удостоверился, что закрыли глаза все. – Лишившись возможности видеть… – Внезапная улыбка разделила грозную речь пополам. – Вы услышите истинного себя. Этот Вы всегда знает, как действовать, когда зрение предательски потакает врагу – страху. Этот ответ и будет тем, за чем вы должны последовать, помните, братья и сестры! Доверяйте себе!
– Риц! – послышалось откуда-то с дальних рядов.
– Да.
– Как быть, если страшно? Ну, я, это… Мне бывает страшно начать и… – Вокруг послышалось гоготание и тихие смешки. Толпа стала тесниться, горя желанием увидеть мужчину, что задал вопрос.
– Ничего смешного в этом не вижу! – закричал командир во весь голос. – Страх – отличный слуга, но плохой господин! Управляя этим грозным оружием, можно достичь любых целей и победить любых врагов, но если вы хотя бы раз… – Он вновь окинул каждого из присутствующих зорким оком. – Хотя бы раз дадите слабину, он это почует и немедленно возьмёт над вами верх! Потом от страха уже будет не избавиться. Он прочно вонзится в ваше сознание и будет пожирать его, словно коршун добычу, а если вам не повезёт, то ещё и сдохнет там… – Риц вскинул руки и резко ударил себе о бока. – Сдохнет и будет гнить! Гнить, превращая ваш мозг в вонючую жижу, тянув вас за собой! Так что, кому смешно? – Ледяной взгляд пал на каждого из членов отряда. Старик тяжело дышал. После пламенной речи раздались бурные аплодисменты, до которых старику не было никакого дела. – Хлопать вы хлопаете. – пробубнил почти шёпотом тот. – А что у вас отложится потом… – Повстанец оглянул запыхавшегося мальчика, стоявшего в центре толпы с подратой сумкой в руках.
