– А почему вы думаете, что Карпова пришла сюда уже раненная? – деловито спросил он. – Может, Карпову здесь убили?

– Я не следователь, мне думать не положено, – усмехнулся Миккоев. – В районе думали, криминалисты работали. Кровь там в сенях нашли, с рук, с обуви. На пол не капало, рана кровить перестала, на одежде кровь подсохла. На диване кровь только с одежды. Куртка кровью напиталась…

– Крови мало было, – усмехнулся Кирилл, глянув на Ганыкина. – А картечь только в спине. Или в диван тоже прострелили?

– Да нет, только спину.

– Может, есть патроны на две картечины?

– Не знаю, шарики по восемь с половиной, таких в патроне двенадцать штук. Две картечины попали, остальные в дым ушли, – качнул головой Ганыкин.

– А в доме, в диване ни одного шарика?

– В доме не стреляли. Криминалист ходил, смотрел. Кровь нашел, а картечь нет.

– Понятно, убийца подстрелил жертву, потом пришел за ней, ну и добил. Задушил, например.

Ганыкин стоял в позе великого мыслителя, приложив кулак к подбородку, и при этом угрожающе посматривал на Кирилла. Пусть только попробует сказать что-то поперек.

– Не знаю, я в морге не был, заключение экспертизы не смотрел. Но судмедэксперт сказал, что следы рук на шее были, – кивнул Миккоев.

– Вот! – Ганыкин торжествующе глянул на Кирилла.

– Прижизненные, сказал, синяки, – продолжал участковый.

– Понятно, что прижизненные, – снисходительно усмехнулся Ганыкин. – Жертва была еще жива, когда ее начали душить.

– Прижизненные – это значит, жертва осталась жива, после того как ее пытались задушить, – сухо сказала Ольга. – Если бы умерла, остались бы посмертные гематомы… Если бы остались… Жертва потеряла много крови, в материалах это ясно указано. И стреляли в Карпову не здесь, вопрос: откуда она шла. И как долго?

– Вопрос, – согласился Миккоев.

– И что, никаких соображений? – Лежнева в упор смотрела на него.

– Да как-то не очень.

– А почему именно сюда шла? – озаренно спросил Ганыкин. – Почему именно в этот дом?.. Может, в этом доме дочь ее держали?

– Ну да. – Кирилл смотрел на первую полосу газеты «Правда коммунизма».

Пожелтевший от клея и времени лист висел на стене под надорванными обоями. Номер сто пятьдесят, среда, двадцать четвертого декабря пятьдесят восьмого года. Официальная правда о пленуме ЦК КПСС, с заключительным словом выступил товарищ Н. С. Хрущев. Старый дом, наверняка хозяева давно съехали.

– Почему здесь могли дочь Карповой держать? – не понял Миккоев.

Кирилл внимательно смотрел на него. Не похоже, что мужчина фальшивил, выказывая признаки удивления.

– Потому что Карпова за дочерью в ваши края приехала. Пропала у нее дочь… – Он вытащил из кармана фотографию четырехлетней давности: – Карпова Варвара Евгеньевна, не видел?

– Да нет, – покачал головой участковый.

– Может, ее правда здесь прятали?.. Может, в погребе.

– Ну, в погребе.

– Нет здесь погреба. Подклети есть, а погреба нет… А в подклетях держать все равно что здесь. Да и кому держать? Я ведь здесь часто бываю, хожу, смотрю…

– Когда пуля в спине, все равно куда бежать, – качнула головой Ольга. И, глянув на Кирилла, добавила: – А бежала она оттуда, где дочь прятали. Или все еще прячут.

– Искать дочь Карпова отправилась вместе с мужем, – напомнил Кирилл. – Где муж?

– По следу Карповой нужно пройти! – решительно заявил Ганыкин.

Он приподнялся на носочках, подался, собранный и сосредоточенный, как розыскная собака, взявшая след.

– Дерзай! – Кирилл с интересом смотрел на него.

Миккоев сказал, что след Карповой замерз в мокром снегу, но вдруг у Ганыкина чутье невероятной остроты, вдруг он сможет удивить?

– Кто со мной?

Спускаясь по доске, Ганыкин даже не покачнулся, и по заснеженной траве он шел быстро, упруго, как будто знал маршрут от самого старта до финишной черты. Снегопад ослаб, видимость улучшилась, в траве смутно угадывалась дорога, ведущая куда-то в лес в противоположную сторону от поселка. Своей уверенностью Ганыкин создавал вокруг себя энергетическое завихрение, его порыв подхватил и Кирилла, и всех остальных. Он даже подумал о том, что зря скептически относился к Ганыкину. И суток не прошло, как они знакомы, за время пути он наговорил столько глупостей, но это не повод, чтобы судить о нем плохо. Говорили же, что Ганыкин высококлассный опер с массой заслуг. И сейчас он это докажет. Кустарниковое поле закончилось, начался лес, там Ганыкин одной ногой провалился в болотную лужу, скрытую травой и снегом, тут же выбрался без посторонней помощи и продолжил путь. И ведь вывел всех к просеке, за которой смешанный лес переходил в хвойный.

– Вот по этой просеке Карпова и шла! – бодро сказал Ганыкин, хлопнув ладонью по мокрой и грязной штанине.

– Откуда? – хмуро спросила Лежнева.

Похоже, она стала о чем-то догадываться. Так же как и Кирилл.

– Из глубины леса! – Ганыкин показал вправо.

– Здесь везде глубина, – устало хмыкнул Миккоев.

Он в лужу не проваливался, а ноги все равно мокрые по колено.

– И медведи! – Ганыкин вдруг надвинулся на участкового.

– И медведи, – кивнул тот.

– Ни одного не видел! Сколько прошли, ни одного медведя! Ни одного волка!

– Ни одной пропавшей Варвары! – с усмешкой дополнил Кирилл.

Но Ганыкин его как будто не услышал.

– Ты чего нам голову морочишь, капитан? – наседал он. – Здесь Карпову где-то убили! Здесь! И дочь ее здесь где-то прячут! И ты знаешь кто! Знаешь, но покрываешь преступника!

– Ганыкин! – одернула Ольга.

Но оперативник не реагировал, более того, сунул руку под куртку, выхватил пистолет, передернул затвор, а Миккоев направил на него ружье.

– Охолонись, майор! Не знаю я ничего!

– Завел нас черт знает куда! – не унимался Ганыкин.

– Я завел?!

Ганыкин завис, как боксер, пропустивший удар в последнее мгновение боя. Неужели вспомнил, кто кого куда завел?

– Давай обратно! – резко сказала Ольга.

Она почему-то смотрела в заросли можжевельника, над которыми высилась стена из елей и сосен. Но туда же смотрел и Кирилл, ему казалось, что в зарослях кто-то есть, стоит, наблюдает за ними, взгляд тяжелый, пронзительный.

– А как же Варвара? – не согласился с ней Миккоев.

– Так мы ее не найдем, – удивленно глянула на него Лежнева.

– Вправо пойдешь – медведя найдешь, а если влево… – загадочно улыбнулся Миккоев.

– Капитан, ты чего? – Ольга подозрительно глянула на него.

Уж не тронулся ли он умом на нервной почве?

– Я вот смотрю, грязь на штанине товарища майора. Обычная грязь. А у Карповой грязь была не совсем обычная. Красная с розоватым оттенком. Локтем о скалу оперлась, реку, наверное, переходила.

– О скалу, локтем?

– Красная глина, очень древняя, девонской эры. Она у нас красная с розоватым отливом. И только в одном месте. На границе соседнего участка.

– И реку там переходят?

– Ну да, вброд… Возможно, Карпова ваша с Капищей шла.

– Капище?

– Деревня такая. На месте древнего капища. Деревни давно уже нет, а капище есть…

– И кто там кому поклоняется?

– Не знаю… – хмурил брови капитан. – Вряд ли Карпова там кому-то поклонялась…

– Может, за дочку просила?

– За дочку в церкви просят… Не. Передумал. Нечего ей там было делать.

– Может, нам там дело найдется? – спросил Ганыкин.

Кусты можжевельника вдруг шелохнулись, с веток ссыпалось немного снега. Миккоев это заметил, напрягся, вскинул ружье.

– Не знаю, но я туда не поеду.

– Почему?

– Да место не очень, энергия там, говорят, плохая.

– Люди пропадают? – Кирилл завороженно смотрел на подозрительные кусты, но к ним не шел.

А вдруг там медведь? Может, зверь там берлогу себе на зиму готовит или даже спать укладывается.

– Да нет, вряд ли Карпова оттуда… – уверенно повторил Миккоев.

– Но проверить все равно надо.

– Не знаю… На ночь глядя точно не поеду, а завтра с утра… Если начальство скажет, – замялся капитан.