Она краснеет и кивает.

— Ага. Хороший план.

— Извини, что время ужина уже прошло. Я не хотел работать так допоздна.

«Обманщик. Ты прячешься в своей башне терзаемого героя».

Проклятье. Паркеру нужно выбраться из моей головы.

— Всё в порядке, Аксель. Я планировала пойти и заняться приготовлением еды, но Паркер меня остановил, и это наверняка к лучшему. Я не уверена, насколько хороша твоя страховка от пожара, и такое чувство, что тебе и так хватает катастроф с домами.

Я фыркаю, неожиданно развеселившись.

— Ну, хотя бы ты сможешь есть то, что они приготовят. Они знают, что ты вегетарианка, и их кухня безопасна для тебя.

Она одобрительно хмыкает.

— Да. Я вижу в ближайшем будущем много вегетарианских тако.

— Надо наесться углеводов для следующего челленджа с командой.

— Слушай, — говорит она. — Вик не разрешал мне помочь ему со сносом той гипсовой стены, которую нужно заменить. Сказал, что я даже не удержу кувалду, что уж говорить про замах. И вот так начался челлендж с отжиманиями. Я сказала ему, что если сумею отжаться больше раз, чем он, то сама снесу ту стену.

Вик. Тот, что зовёт её подсолнухом. Моя грудь горит, будто прямо к моим рёбрам прижимают горячую кочергу.

— На самом деле, я не была уверена, что сумею его превзойти, — говорит она, не отрывая взгляда от работы. — Я всегда неплохо отжималась, но я не тренировалась с тех пор, как заболела. Думаю, помог адреналин, и тот плотный обед, который съел Вик, замедлил его. Если бы мы делали подтягивания, я бы продула.

Я кошусь на неё, сосредоточившуюся на кисточке. Она водит ей очень медленно.

— Это необязательно должно быть идеально, Руни. Просто проведи ей туда-сюда и всё.

— Ха. Не должно быть идеально. Ты вообще меня знаешь?

— Достаточно, чтобы понимать необходимость напомнить тебе, что эта работа, которую ты вообще не обязана выполнять, когда должна беречь себя, не должна быть выполнена идеально.

Она замирает с кисточкой, затем поднимает взгляд на меня.

— Я знаю, что всё, что ты делаешь здесь в доме, имеет большое значение для тебя. Я просто хочу это уважать.

Посмотрев на неё, я чувствую, как острая, жгучая боль за рёбрами усиливается. Чёрт. Это худшая изжога в мире.

— Я… ценю это, — выдавливаю я. — Но я не хочу, чтобы ты делала всю эту работу и подвергала себя стрессу. Стресс плохо на тебя влияет, так? То есть, из-за стресса тебе становится хуже.

Она мягко улыбается, затем встаёт и вытирает лоб.

— Я не испытываю стресс. Честно.

— Ты… — я кошусь на валик. — Хочешь взять это вместо кисточки? Работать валиком несколько сложнее физически, но раз ты побила Вика по отжиманиям, думаю, ты справишься.

Её улыбка становится ещё ярче.

— Да, давай. Ты же художник. Ты, наверное, и во сне прокрасишь эти углы.

Мы меняемся инструментами, наши пальцы вскользь соприкасаются, и наши обручальные кольца сверкают в потолочном освещении. У меня возникает странное, ужасающее чувство дежавю, и я поспешно отступаю, споткнувшись об укрывную пленку, которой застелены полы.

— Воу, воу! — Руни хватает меня за локоть, но это приводит к тому же результату, что и при прошлой её попытке, когда она только приехала сюда — утягивает её за мной. Валик падает с ней, проехавшись по моему лицу. Я быстро отодвигаю кисточку, но всё же недостаточно быстро, и та оставляет на лице Руни бледно-голубую полосу.

— Уф, — я с силой падаю на спину, а Руни как раз вовремя отодвигает колено, чтобы не раздавить мои яйца, и в итоге оказывается на мне верхом.

Она морщится.

— Однажды мои познания в физике пересилят мой комплекс спасателя. Я должна понимать, к чему приведут попытки удержать человека, который на пятнадцать сантиметров выше меня и на много килограммов тяжелее.

Я провожу пальцем по волоску, прилипшему к краске на её щеке, и убираю его за её ухо.

— Извини, — шепчет она, и её взгляд опускается к моему рту.

И внезапно я остро осознаю её тело на своём. Мягкая впадинка меж её бёдер устроилась прямо над моим пахом. Я хрипло выдыхаю и сажусь вместе с ней, и Руни тихо пищит, когда я одним плавным движением поднимаю её на ноги.

Но потом мои ладони ложатся на её руки, и она смотрит на меня снизу вверх, а я смотрю на неё сверху вниз, и бл*дь, как мне хочется её поцеловать.

Руни привстаёт на цыпочки и проводит кончиками пальцев по моему виску.

— Я запачкала тебя краской.

— Я тебя тоже, — я вытираю краску с её скулы.

Мы всматриваемся друг другу в глаза, и её губы изгибаются в мягкой улыбке, когда Руни целует меня. Это нежно и тепло, такое восхитительное дразнение, что мне хочется закинуть её на плечо и сказать Паркеру, куда именно он может засунуть свой своднический мексиканский ужин.

Прежде чем я докатываюсь до такого, я отстраняюсь. Руни краснеет, глядя на меня и улыбаясь шире.

— Я могу закруглиться на сегодня, — говорю я ей. — Хочешь, я провожу тебя до хижины, чтобы ты привела себя в порядок?

Она кивает.

— Да.

Я снова смотрю на её губы и краду ещё один поцелуй, потому что не могу удержаться.

— Окей.

— Окей, — её улыбка усиливается, и появляется ямочка на щеке. — Договорились, — она ахает и пятится. — Не в смысле… ну ты понимаешь, что я имею в виду, не как свидание, а просто договорились… мммхм!

Я целую её, потому что знаю, к чему она ведёт — к извинениям за то, как мило слова слетают с её роскошных губ, за восторг и радость, которые она источает и которые я впитываю как редкий свет солнца в пасмурный день.

Мягко поцеловав её в уголок рта, затем в ямочку на щеке, я говорю ей:

— Договорились.

Глава 21. Руни

Плейлист: Kina Grannis — In the Waiting

Мой желудок пребывает в аду, и это моя вина. Я съела адски острое тако с бобами, потому что, храни Господь Беннета, он знает, что я вегетарианка, и он явно вложил много любви в приготовление блюда, которое я смогу съесть, и, как он с гордостью сказал «действительно имеет какой-то вкус», но он не знает, что острая еда убивает меня.

Убивает. Меня.

Прошло всего несколько часов с тех пор, как я откусила от бобового тако, которое Беннет тщательно приготовил (с нуля!), но когда я съедаю что-то, за что мне придётся расплачиваться, боль начинается быстро. Поначалу я говорила себе, что потом будет лишь немножко тяжело, и это стоит лёгкого дискомфорта, чтобы быть вежливой и съесть то, что мне предложили в гостях.

А потом я почувствовала остроту.

И всё становилось лишь острее, и тогда я поняла, что мне пи**ец. Еда с высоким содержанием клетчатки — это заклятый враг моего желудка, но острое — это его погибель. Я решила, что съем одно тако. Только одно. Потому что Беннет ослепительно улыбался и так радовался, что я улыбаюсь и наслаждаюсь едой (читайте: пытаюсь не умереть от жжения).

Когда он предложил мне второе тако, я сказала ему, что первое было столь сытным, что в меня никак не полезет, но я с радостью возьму остатки еды. Так что вот она я, сижу в машине Акселя и держу завёрнутую в пакетик тарелку убийц желудка.

И теперь я умру.

Я умру от желудочной агонии, одна в туалете, и этого хватает, чтобы довести меня до слёз.

— Руни? — спрашивает Аксель с водительского сиденья.

Я выдавливаю улыбку.

— Да?

— Что не так?

Моя улыбка меркнет.

— Нич…

— Пожалуйста, не говори «ничего», — он смотрит на дорогу, переключая передачи, но его слова говорят, что он видит меня насквозь. — Ты держишься за живот. Болит, да?

— Я в пор…

— Этого тоже не говори, — произносит он. — Просто будь со мной прямолинейна, Ру.

Моё прозвище, слетевшее с его языка, плавит ту часть меня, что всё это время оставалась упорно крепкой. Он назвал меня Ру. И теперь я ещё сильнее эмоционально расклеилась.

Я смотрю, как сжимаются челюсти Акселя, пока он снова переключает передачи и обгоняет машину, тащившуюся перед нами. Наша скорость мгновенно повышается на 25 км/ч, и когда спазмы усиливаются, я очень благодарна, что Аксель устал от моей ерунды в духе «я в порядке», потому что я внезапно тоже от неё устаю. Я рада, что он знает, как мне больно, и гонит как безумный демон.