— Я никогда не знаю, когда ко мне кто-то подкатывает. Как люди вообще знают такие вещи, это за пределами моего понимания.

Паркер смеётся.

— Это было бесценно. Он так бесился.

— Пока не понял, что с тобой ему намного лучше.

Звуки людских голосов на первом этаже быстро становятся громче, портя момент. Голоса взвывают, перемежаясь хохотом и криками. Я хмурюсь.

— В чём дело?

Паркер пожимает плечами и отрывает полосу повреждённого водой напольного покрытия.

— Кто знает. Наверняка один из парней просто травит пошлые шуточки. Они ж дети. Великолепно владеют инструментами, но дети. Слушай, могу я просто спросить… почему ты так категорично против того, чтобы исследовать, не может ли быть… нечто большее с Руни?

— Потому что я практически отшельник с эмоциональным диапазоном ворчливого барсука, у которого закончилась еда, тогда как она — самая тёплая, самая любезная общительная бабочка для всех на свете, и скоро она возвращается к существованию в остальном мире. «Большее» нам даже в голову не приходило. И не придёт, благодарю покорно.

— Откуда ты знаешь? — настаивает он. — Ты говорил с ней об этом? Аксель, она буквально сияет, бл*дь, когда ты входишь в комнату.

— Я сравнил себя с барсуком по складу характера. Я не говорил, что я выгляжу как барсук.

— Иисусе, — смеётся он. — Ну ты и заноза.

— Что? Я знаю, что её влечёт ко мне. Меня к ней тоже влечёт. И всё.

— Вас обоих явно влечёт друг к другу. Я не отрицаю этого. Я лишь пытаюсь сказать, а не стоит ли обсудить, испытываете ли вы друг к другу чувства помимо влечения?

— Мы поговорили! И единственное, что у нас будет — это секс.

— Что? — его монтировка падает на пол.

Чёрт, я не хотел выпаливать это. Просто Паркер по напористости может соперничать с Вигго. Я могу терпеть лишь какое-то время, а потом срываюсь.

— Я же сказал тебе, я загнал себя в угол, — подняв свою монтировку, я принимаюсь за полы.

— Аксель, воу. Погоди. Погоди нахер. Если ты хочешь этого, просто секс без чувств, почему ты паникуешь? Разве ты не должен (позволь предложить тебе такую эмоцию) быть счастлив?

— Я собираюсь переспать с женщиной, на которой женат! — рявкаю я. — Уж извини, если я немного на нервах.

Он подавляет смешок.

— Ты себя слышишь?

— Прекрати. Притворись, что я ничего не говорил.

Я свирепым рывком дёргаю монтировку. Я разберусь с этим внутренним хаосом в старой-доброй манере. Ломая всякое дерьмо.

— Ну же, — говорит Паркер. — Из-за чего ты так завёлся?

Я отдираю ещё больше напольного покрытия и не отвечаю ему.

Паркер ударяет своей монтировкой по моей, останавливая мои движения.

— Аксель.

— Это не ощущается так, как с другими людьми. Вот и всё, что я скажу. Всё. Больше ничего.

Паркер на мгновение притихает.

— И ты правда не думаешь, что можешь испытывать к ней чувства?

Я думаю о тех ноющих, скручивающих, резких болях в груди. Это же не чувства, нет? Я никогда не испытывал их прежде, ни к кому. И люди, которые мне близки — моя семья, мой маленький круг общения — ну, к ним я такого совершенно не испытываю. То, что я чувствую к Руни — это похоть. Желание. Простое, банальное желание. Ну и та чертовски странная изжога. Это логичный ответ.

Паркер качает головой, будто знает, о чём я думаю.

— Мне кажется, тебе стоит это обдумать.

Он может говорить всё, что захочет. Нечего тут обдумывать, нечего рассматривать. Я делаю то, что делаю обычно — испытываю тревожность, когда что-то меняется. Зайти дальше с Руни, как бы сильно я этого ни хотел, для меня не так просто. Я на взводе, когда что-либо меняется. Так было всегда.

Ну, хотя бы между нами создастся некоторая дистанция после нашей ночи, которую я собираюсь предложить сегодня, потому что я скоро рухну от сексуального неудовлетворения. Дневные часы я буду проводить здесь. Она будет заниматься своими делами у меня дома. Мы вытрахаем это из наших организмов… к тому же, благодаря отстранению днём я смогу забыть про влечение к ней и двинуться дальше.

Внизу снова взрывается смех. Я слышу голос, которого не слышал, когда впервые поднялась шумиха. Её голос.

— Паркер, — спрашиваю я убийственно тихо. — Что ты сделал?

Он откашливается, нарочно отодвигаясь подальше от меня и моей монтировки.

— Она сказала, что ей не сидится на месте, спросила, может ли внести свой вклад. Я сказал ей, чем можно заняться. Там нужно шкурить и красить. Полно работы, которую она способна безопасно сделать.

Монтировка выскальзывает из моей ладони и резко падает на моё колено.

— Ё*аный ты в рот!

— Иисусе, Аксель, — говорит он. — Разве так ужасно включить её в команду? Позволить помочь, если она хочет?

— Да!

— Ладно. Тогда прячься здесь, в своей башне терзаемого героя, если тебе так нужно. Парни на первом этаже развлекут её.

Перед глазами всё застилает красным.

— Прошу прощения? — я показываю на свою левую руку и широкое вольфрамовое кольцо на четвёртом пальце. — Жена. Моя.

Паркер хрюкает.

— Вау, режим пещерного человека активирован. Расслабься. Я не в этом смысле.

Я вскакиваю и иду на лестничную площадку, откуда открывается отличный вид на помещение внизу. Тело Руни поддерживает идеальную позицию для отжиманий и летает вверх-вниз, пока она отжимается бок о бок с одним из членов команды, который уже начал проседать, а потом падает как тюфяк и машет руками в знак капитуляции.

Руни завершает последнее отжимание, затем падает на пол, перекатывается на спину, и её светлые волосы нимбом рассыпаются вокруг неё. Её щёки порозовели, грудь быстро поднимается и опадает. Затем её глаза встречаются с моими. Её улыбка становится шире.

Меня охватывает худшая на данный момент боль, вонзаясь прямо в сердце.

***

Все ушли на ночь. Кроме меня. И Руни.

Возможно, я прячусь в том, что Паркер окрестил «башней терзаемого героя». Ну и ладно, тут тихо и нет прекрасной жены, которую мне внезапно стало боязно вытрахивать из своего организма. Я отчаянно желаю её, но в то же время… немного ошеломлён мыслью о том, как вклинить в одну ночь всё, что я хочу с ней, и надеяться, что это станет всем, что ей нужно.

На пороге звучит стук, и я оборачиваюсь через плечо. Что ж. Свобода от упомянутой прекрасной жены закончилась.

Жена.

Когда я слышу «жена», я думаю о том, как мой зять Эйден ворчливо говорит это моей сестре Фрейе. Когда папа зовёт так маму, и она волшебным образом появляется, прищурившись и зная, что он собирается шутливо пропесочить её за что-то.

Это интимное слово. Такое слово, которое я никогда не рассчитывал использовать и уж тем более произносить в мыслях.

И всё же вот она, моя… жена, прислоняется к косяку, вспотевшая и улыбающаяся.

— Привет, — говорит она.

Я опускаю валик.

— Привет.

Она оглядывается по сторонам, отталкиваясь от косяка.

— Помощь нужна?

«Нет», — хочу сказать я, но мой язык делает нечто ужасное и отвечает:

— Конечно.

Её улыбка делается шире, когда Руни наклоняется и берёт кисточку, которой я прокрашивал по краям.

— Я собиралась предложить заняться ужином, но Паркер только что сказал, что мы скоро ужинаем с ними мексиканской кухней?

Я замираю, держа валик в воздухе. Краска капает на укрывную пленку на полу. Что задумал Паркер, чёрт возьми?

— О?

Сосредоточенно прищурившись и высунув язык, Руни водит кисточкой вдоль плинтуса.

— Я подумала, что ты ранее договорился с ним, и меня устраивает. Я просто не была уверена, сегодня ли та ночь, когда мы, ээ, ну ты понимаешь…

Я раскатываю краску по стене в форме W, работая быстро, перетряхивая свой мозг в поисках выхода. Сейчас всего половина шестого вечера, но пока мы доберёмся до дома Паркера и Беннета и поужинаем, мы потеряем часы. Остановившись, я поворачиваюсь лицом к ней.

— Давай… давай выждем ночь. После ужина с ними, — я реально придушу Паркера за это обломное вмешательство, — будет поздно.