— Меня это устроит, — говорю я ему. — Но потом, будет ли возможно… Будет ли тебе комфортно находиться в моём присутствии? Например, если я приду на День Благодарения в дом твоих родителей, ты не будешь возражать?

Он склоняет голову набок.

— Конечно, Руни. В этом и смысл, верно? Мы двинемся дальше, и потом нам легче будет находиться рядом. Ты должна прийти на День Благодарения. Моя семья будет скучать по тебе, если ты не придёшь.

Я слегка улыбаюсь, пока его большой палец поглаживает мою ладонь.

— Значит, мы можем быть друзьями?

— Да, — его взгляд серьёзен, а ладонь такая тёплая и крепкая, пока он держит меня за руку. — Друзьями.

***

Аксель стоит на коврике у порога его дома, готовый пойти вверх по холму к шалашу, где он теперь ночует. Я прислоняюсь к косяку и улыбаюсь ему.

— Спасибо за ужин. И за десерт. И за кулинарный урок. Извини за взрыв картофельного супа.

Он проводит пальцем по моей косе и накручивает её кончик на палец, выглядя погружённым в свои мысли.

— Мхмм.

Гарри грейхаунд появляется из теней, хромым галопом скача по земле. Я чешу ему за ушами и наклоняюсь, чтобы поцеловать в макушку.

— Я скучала по тебе, — говорю я ему.

Пёс встаёт на задние лапы, и я обнимаю его.

— Сидеть, Гарри, — говорит Аксель.

Пёс опускается и тычется мордой в мою ладонь.

— Значит, ты смирился, да?

Аксель качает головой, пока пёс лижет костяшки его пальцев.

— Он лучше всего реагирует на Гарри. Что мне оставалось делать?

— МЯУУУУ! — визжит котёнок в студии. Уши Гарри встают торчком, после чего он идёт к той стороне хижины, где находится студия, чтобы исследовать новые кошачьи звуки.

— Что ж, — я показываю большим пальцем за плечо. — Материнство зовёт.

Губы Акселя изгибаются, так опасно близко к улыбке. А затем внезапно атмосфера меняется, пространство между нами заполняется чем-то тихим, невысказанным и неуверенным.

Это ощущается опасно похожим на… чувства. А этого не может быть. Нет, не может. Не тогда, когда мы только что согласились просто вытрахать друг друга из организма и разойтись друзьями. Тогда, может, это не чувства. Может, вот каково это — ощущать себя в безопасности с кем-то. Когда ты в безопасности, и тебя понимают.

— Ты… — я сглатываю нервозность и выпаливаю: — Как думаешь, мы могли бы обняться?

Аксель на мгновение притихает, глядя на свои ботинки, затем поднимает голову и делает шаг ближе. Его ладони скользят вниз по моим рукам, пока наши пальцы не переплетаются. Он прижимается виском к моему виску.

— Объятия для меня ощущаются немного странно, — признаётся он. И теперь я знаю, почему он говорит мне так, когда мы соприкасаемся, но не смотрим в глаза; когда мы близко, но не устанавливаем зрительный контакт. Он чувствует себя уязвимым, когда мы делаем так. — Но если ты не будешь водить руками по всей моей спине или щекотать меня, то должно быть нормально.

Его борода на удивление мягкая, когда задевает мою щёку. Я вдыхаю тепло его кожи, тот успокаивающий мыльный запах кедра и шалфея, на который я подсела. Моё сердце сжимается от привязанности.

— Покажешь мне?

Аксель притягивает меня ближе, заставляя прислониться к нему и уткнуться в его грудь. Держа наши ладони переплетёнными, он заводит мои руки себе на талию и говорит:

— Обними меня крепко.

Я делаю, как он просит, сцепляя ладони и обнимая его узкую талию. Моя голова покоится прямо над его сердцем. Я слышу, как оно грохочет.

— Акс, если это не…

Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, его руки обхватывают меня, одна ладонь ложится низко на поясницу, обнимая талию, вторая скользит вверх по позвоночнику, побуждая меня выгнуться ему навстречу, и ложится на мою шею.

— Хорошо? — спрашивает он.

Я киваю, лишившись дара речи. Объятия никогда не были такими сексуальными. Наконец, ко мне возвращается голос.

— Очень хорошо, — говорю я ему. — Тебе тоже хорошо?

— На удивление приятно.

Я смеюсь, но мой смех угасает, когда его пальцы запутываются в моих волосах, мягко царапая кожу головы. Ладонь на талии крепко прижимает меня к нему. Я чувствую каждую часть наших тел, так близко. Как хорошо мы подходим друг другу. Как приятно будет, когда он будет прикасаться ко мне, двигаться со мной, когда его бёдра будут так же близко, как сейчас, его руки обхватят меня. Я дышу в его свитер, упиваюсь им, а его хватка в моих волосах сжимается крепче, ладонь скользит ниже по моей спине, притягивает меня ближе.

— Ты так хорошо обнимаешь, — шепчу я.

Он стоит тихо и не шевелится, но я чувствую, что это приносит ему удовольствие. Воздух холодный, но Аксель горячий, поэтому его объятие так успокаивает, что я растворяюсь в нём. Это сила дерева, пустившего корни в почву, комфорт огня в студёной ночи. Это идеально.

И это будет у меня лишь ненадолго.

— Спасибо, — шепчу я, отпуская. И он отпускает меня.

Кончики его пальцев задевают мои, когда Аксель делает шаг назад и поворачивается к тропинке.

Я наблюдаю за ним и Гарри, пока они растворяются в темноте. А потом я захожу в дом, чтобы обнять истерично вопящего котенка дальше по коридору.

Но проходя мимо кровати и тумбочки, я замечаю, что в свете лампы белеет аккуратно вырванный листок бумаги. Я останавливаюсь и беру, видимо, рисунок, который он набросал, пока мы сидели за столом. Грейхаунд Гарри лежит на животе с безмятежной мордой, над ним чёрное небо со звёздами, облаками и полумесяцем луны. К его боку прижимается крохотный котёнок, который слегка заштрихован чёрной ручкой, чтобы напоминать серый комочек шерсти, мяукающий дальше по коридору. И на её мордочке будто виднеется широкая сонная улыбка.

Я убираю этот листочек в свой чемодан. Ещё одно здешнее сокровище, которое я никогда не хочу забывать.

Глава 20. Аксель

Плейлист: Hozier — Sunlight

У меня болит голова, и это не от вина, которое мы выпили вчера вечером. Это от того, что мой мозг превратился в автомат для пинбола и рикошетит противоречивыми мыслями. Облегчение, что мы с Руни выведем это неудобно сильное влечение из наших организмов, расстанемся друзьями, и жизнь продолжится. Беспокойство, что это скручивающее, ноющее нечто в моей груди, удвоившееся за ночь — это некое предупреждение, к которому мне стоит прислушаться.

— Ты сегодня особенно тихий, — Паркер вытирает пот со лба, пока мы сидим, привалившись к стене и отдыхаем от работы над полами в спальнях на верхнем этаже.

— Сара всучила мне вино, — говорю я ему. — Мы с Руни выпили его, и я, возможно, загнал себя в угол.

Паркер оживляется.

— Звучит многообещающе.

— Нет.

Он со стоном встаёт, потирая колени.

— Ну, я весь во внимании. Выговорись. Дело в Руни, конечно же.

Я хмуро смотрю на него.

Он фыркает и берётся за последние куски напольного покрытия, которое нам нужно отодрать.

— Знаешь, я очень хорошо не лез не в своё дело с тех пор, как ты сказал мне прекратить попытки свести тебя с людьми. А это было… — он поднимает взгляд к потолку. — Когда? Два года назад? И ну надо же, Руни случайно мельком упомянула, что именно тогда вы и познакомились.

Моя хмурая гримаса становится убийственной.

Паркер пожимает плечами.

— Конечно, я бы хотел нести добро, устроить для вас немного сводничества, раз я перед тобой в долгу, но я не буду этого делать.

— Нет, не будешь. Потому что сводить меня с моей женой — совершенно неподобающе.

Он хохочет.

— Какова ирония. Просто потрясающе.

Я на это не реагирую.

— Кроме того, — говорю я ему. — Ты мне ничего не должен.

— Нет, должен! Ты — причина, по которой мы с Беннетом встретились и сошлись.

— Это было ненамеренным и абсолютно эгоистичным, — подмечаю я. — Беннет никак не мог заткнуться про то шоу, так что я познакомил вас двоих, чтобы он от меня отстал. Я понятия не имел, что у вас сложится.

— Или что он подкатывал к тебе.