– Я тоже так могу, – не ударил в грязь лицом Гоша. – Как по компасу могу определить в любом месте, куда попадаю в первый раз, где юг и где север.

– Да-а-а… – недоверчиво протянул могучий Карпов, словно обидевшись.

 Жан Кокто утверждал, будто в восприятии информации человек предпочитает познанию узнавание: последнее стоит меньших усилий. В Завейске Гоше узнавать было нечего, поэтому он предпочел познание. Пошел сначала по улице Фурманова, потом – по проспекту Победителей, по Гагарина… Увидел магазин «Табак», зашёл туда за сигаретами. Поразился сокровенной надписью над кассой. «Анашой не торгуем. Где достать, не знаем».

 Не успел он свернуть на Земледельческую, как едва не столкнулся лбом с долговязым субъектом в ветровке и в бейсбольной кепке с надписью – по-русски! – «Нью-Йорк», из-под которой торчали как макароны из рваной пачки, на манер Бориса Джонсона, длинные, сальные, белесые волосы. Верзила собрался выругаться, но неожиданно расплылся в улыбке и распахнул объятия.

– Распор! Какими судьбами?! Такие люди – и без охраны!

 Господи ты Боже мой, это же Толька Торцев! Однокурсник, собутыльник и – как они духарились на факультете – «словенин»: будущие репортёры, ребята всё время упражнялись в том, что сочиняли новые слова. Сколько глупостей они, «семидесяхнутые», – так тогда по ассоциации с «шестидесятниками» о себе друзья говорили – вместе натворили, пока делали вид, будто обучались журналистике в МГУ! Пустое дело: журналистика – не наука, а ремесло.

– Сто лет не виделись… Откуда ты здесь? – Толян почти не изменился, лишь посивел. Такой же шебутной, длиннющие руки и ноги, как у Паганеля, громкая речь, телескопный взгляд сквозь выпуклые линзы очков, делающие глаза несуразно огромными, как у стрекозы.

– А ты?

– Я здесь живу. Когда-то женился на местной… Правда, потом развелся. Но остался в Завейске, прикипел к городу, знаешь… Завейск, получилось, для меня не транзит, а судьба. Ну, говори, Распор! Ты-то как в нашу благословенную дыру закатился?

– Не поверишь: приехал принимать наследство.

– Везёт же людям!

– Не кощунствуй, Торец! Я моего дядю – Царство небесное! – почти не знал. В общем, не ждал, не гадал и оказался явочным порядком у вас.

– Класс, старик! Класс!.. Такое историческое событие железно стоит обмыть!

– Принципиально не возражаю.

– Тогда повалили к Захару!

– Кто такой?

– Не кто, а что… Пивной бар «У Захара». Его зовут в народе «Затирухой». Это тебе не «Яма» нашей бухой юности. Место вполне светское. Не бойтесь, сэр! Вас не побьют, не отравят и кислотой не обольют, сегодня мы, люди серьёзные, – с вами.

 Место и в самом деле было с характером.

 Стилизованные подвальные своды, официантки, рослые, как на подбор, – унеси-ка, попробуй, в каждой руке по пять кружек пива! – и в крахмальных наколочках в волосах, как в присной памяти мосфильмовском кино. Всё – как учили: жирные колбаски с кислой капустой, свиное «колено» с хрустящей корочкой и даже раки, чей квёлый вид наводил на мысль, что замораживали и размораживали членистоногих несчетное число раз. Толяна здесь, судя по оказанному ему приему, давно и хорошо знали, свободный столик нашелся для них сразу. Торцев – ясный персик! – платить по счету, как и в былые годы, не собирался, поэтому без разминки взял инициативу в застолье на себя.

– Пока работаешь за троих, трое пьют за тебя. Вспомним-ка, коллега, добрые старые времена! Наш первый тост. – Он нежно взглянул на стопарик с водкой, зажатый в его привыкшей к мёртвой хватке руке, и изрек с ностальгической слезой. – Так выпьем же за то благодаря чему мы, несмотря ни на что!..ассический тост тут же задал их суаре высокую тональность. Старые товарищи после первой выпили по второй, и, не заметив третью, сразу жахнули по четвертой! Отполировали водочку – по доброй памяти – пивком под жареные северные креветки россыпью и гренки с чесноком. Любезная официантка с бэйджиком «Шурочка» на буферной груди все подносила и подносила пенные кружки. Схитрила, белокурая бестия! Поставила перед ними на столешницу пузатую бутылку «Тундры» – тяжелый напиток, слоновьи слезы! – и сказала с протокольной улыбочкой.

– Сколько влезет, мальчики, столько и выпейте! Убытки по итогу рассчитаем.

 Тундра это по-нашему: не зря, по кадастру, семьдесят процентов обрабатываемых территорий в стране рискованного землепользования занимают оленьи пастбища. Только знать бы, где он, этот «итог»? Какой русский человек – скажите на милость! – остановится, пока не допьет до донышка бутылку беленькой? И факультетские друзья приступили к сладостному алкогольному восхождению с помощью, как гласили реклама на стене «Затирухи», «элитных напитков по доступным ценам».

– Там, где нет водки, процветают гомосексуализм и бездуховность. Древние греки вымерли потому, что разбавляли вино водой, и водки они, азиаты грёбаные, совсем не знали… Ну, понеслась, родимая, как корова по ипподрому! Итак, за здоровье гонораров! – Выпили под классический профессиональный тост. И, как водится, у старых товарищей не только по перу, но и по стакану с гранями советских республик, мягко перешли к мемуарам.

– А помнишь, Толян, нашу студенческую стажировку в «Комсомолке»? Ты был в «Алом парусе», а я – у Голованова в отделе науки.

– Такое не забывается. Помнишь, как Ярослав Кириллович Голованов наставлял нас, пацанов зеленых, как надо пить водку? Сказал: «Странная у нее особенность! Бутылка имеет обыкновение быстро опорожняться».

– Господи праведный, какие святые, светлые имена: Голованов, Леня Репин, Юра Щекочихин, Василий Михайлович Песков… Ну, давай накатим по маленькой за наставников с Шестого этажа! За тех, что уже ушли от нас, но все равно продолжают оставаться с нами… Слушай, Торец, а ты где сейчас горбатишься? Кажется, после факультета пошел работать в милицию, чуть ли не сыскарем в убойном отделе. Собирал фактуру для крутой книги, увлекался детективами Стаута и Чейза.

– Никому наши романы не нужны, чувак. С ментовкой в моей автобиографии покончено, причем – давно… Решил по глупости обрести второе образование. Пошел, было, учиться на юриста. Но вовремя понял, что справедливость выживает там, где ее можно купить, и что в суд ходят лишь по большой нужде… Чего только не было! Пробовал себя и в бизнесе – торговал подушками, сковородками, кастрюлями… Запустил в России новую марку обуви: «Саламанда». Не немецкая «Саламандра», конечно, но сделано было в Индонезии на славу, только подошвы у этих говнодавов после первого снега немного отклеивались… Занимался и холодильниками, благодаря им и понял, что коммерция – вовсе не моё.

– Как так?

– А вот так! Представь себе: прибывает к тебе на склад контейнер с корейскими холодильниками. А после растоможки приходит ко мне чел и в мягкой манере, можно сказать, чисто по-женски, тычит в пузо пистолетом, после чего говорит: «Или ты, чувак, делаешь, что тебе говорят, или…» Как в песне: «Догадайся, мол, сама…»

– И чего же этот тип от тебя хотел?

– Надо было жмурика из Москвы вевезти. Ну, погрузили трупак, в один из моих холодильников и вывезли в контейнере за город. Что дальше было, не знаю. И не хочу знать. Так я и ушёл из большого бизнеса… Поверь, бро: так все тогда обрыдло, что впору было открыть мастер-класс по харакири или русской рулетке.

 Разлили и выпили «родимую» под Гошкин тост, заимствованный у парижских эмигрантов первой, еще «белой», волны.

– А-ля внутрь!

 Заели килькой на крутом яйце – мировой закусон! – и помолчали, как и подобает в такой деликатной ситуации настоящим мужикам.

– Даже баллотировался в городские независимые депутаты, пока не увидел, что места под солнцем распределяются в тени, – грустно признался Торцев. – Как стандартный постсоветский человек и дисциплинированный член я привык к худшему, породнился с ним. Приучил себя жить, веря, что, если и случаются неожиданности, то – только позитивные, а негативные – не со мной… А вот фиг тебе!.. Если раньше для меня главным в творчестве был гонор, то теперь – гонорар. Сечёшь разницу? В общем, вернулся к тому, с чего когда-то стартовал. Да здравствует, бро, репортёрская подёнщина!.. Сейчас я благополучно прозябаю в местном еженедельнике «Сенсации недели». И ни о чем не жалею.