И, словно почувствовав, что его экзальтация показалась Распорову чересчур наигранной, человечек перешёл в более умеренную тональность.

– Мэтр Келев, Эдуард Юшкович, – представился он. – Простите меня, грешного, что не выхожу со всем моим пиететом приветствовать вас. Спина, видите ли, остеохондроз, спинные грыжи, протрузии и всё такое прочее… Проблемы, знаете ли, со здоровьем: возраст, годы-гады… – Человечек почему-то хохотнул, громко, как срыгнул. – Читал, будто во Франции нас, гарантов соблюдения закона, по-масонски называют «мэтрами», что на их иноагентском лексиконе значит «мастерами».

– По-французски «мэтр» – это еще и «хозяин», – вставил слово Распоров. – А «мэтресс» у французов это, вообще, «любовница».

– Так, то – у французов, «подбитых ветерком», как утверждал Пушкин, российское «наше всё»! Вам виднее, сударь мой, мы за буграми не столовались, устриц и фуагра не едали. Мы – не писари и не псари, а, можно сказать, без двух минут юристы, буквоеды, то есть. Перо и чернила нотариуса – плоть и кровь сурового Закона. Он, конечно, справедлив, тем более что всех посадить нельзя, а буквы его часто складываются в весьма нехорошее слово… К тому же за весами правосудия всегда можно найти продавца.

 Келев опять манерно хохотнул.

– Функции нотариуса в странах континентального права – таких, как демократическая Россия, – необычайно высоки и ответственны. Именно к нашим необъятным северным краям относится первое в России упоминание о нотариате. – Он надул щёки, словно подчеркивая этим важность готовящегося сообщения. – Вы, конечно, догадались: я имею в виду знаменитую Псковскую судную грамоту пятнадцатого столетия.

 «Типичный википедик», – подумал о нотариусе Распоров.

 Своими рассуждениями завейский мистер Джингль напомнил знатока, который скороговоркой читает вслух статью из Википедии. Внешность же его – смуглое, отекшее, невнятно вылепленное лицо, мохнатые брови вразлет – напомнило Гоше насекомое. Жука-скарабея, нет, пожалуй, даже золотистую бронзовку. Или гигантского таракана, как у Кафки в «Метаморфозе». Определить его возраст было невозможно, словно у трупа, который давно начал разлагаться.

– Лучше занудный нотариус, чем веселое судебное ристалище. Ах, как душевно мы ладили, как близки были с безвременно ушедшим от нас любезным Авксентием Мироновичем, если бы вы знали! Как коллеги-юристы близки, как профессиональные законники. Почти как братья! Да и жили когда-то рядом. А ведь не зря армяне говорят, хороший сосед – дороже родного брата. Разве не так?.. Золотой был человек ваш дядюшка! Ах, какая боль! Какая потеря!.. Невосполнимая… Безвременная…

– А я и не подозревал, что дядя был юристом.

 Георгий был оглушён, затоплен этим водопадом речи.

– Рад, искренне рад с Вами познакомиться, господин Распоров, – звучал без устали «мэтр» нотариата. – Слышал о вас. Точнее – читал. Ваши журналистские расследования высоко ценю. Ваши, не побоюсь, очерки, прямо-таки байопики. Голливуд без вас плачет! И такой популярный столп российской журналистики, отечественный пулитцер, можно сказать без обиняков, посетил наши скромные провинциальные палестины! – Келев закатил глаза, демонстрируя высшую степень из всех возможных градусов умиления, и продолжил, чуть ли не извиваясь от изумления. – Нотариус всегда помнит древнеримский рецепт хорошего завещания: душевный покой, зрелое размышление, здравый ум и – не побоюсь этого слова – твердая память.

 Нотариус выложил из тощего портфеля несколько бумаг на совершенно пустой стол, на котором стоял только пёстрый пластиковый стаканчик из-под уличного кофе, начинённый ворохом острозаточенных карандашей. Протянул Распорову дешёвую шариковую ручку.

– Распишитесь вот здесь, и еще здесь! Вступайте, дорогой мой человек, на здоровье в наследственные права, в некотором роде.

– Почему же «в некотором роде»? Вполне официально, смею надеяться.

– Безусловно, Георгий Владимирович, безусловно! Это лишь оборот речи, фигура, можно сказать. Не придавайте значения моей, извините за откровенность, элоквенции. Без лишней риторики и филиппики поздравляю, от души, так сказать! – Он натужно перевёл дыхание. – Каковы ваши ближайшие планы, сударь мой, если не секрет? Намереваетесь дядюшкины апартаменты реализовывать? Как? На рынке недвижимости? Сдавать в аренду? Или иначе? Непросто будет, ваш дядя много чего интересного после себя оставил. – Сделал паузу, словно ожидая возможной Гошкиной реакции. И продолжил липкой скороговоркой. – Можем посодействовать, сударь мой, в случае необходимости… Полезные связи, будьте покойны, где надо имеем-с.

– Пока не решил. Надо подумать, собраться с мыслями. Все так внезапно.

– Собирайтесь, голубчик, собирайтесь! Только в вашу зачумленную Белокаменную – скажу со всей свойственной мне большевистской прямотой – не спешите. Заклинаю вас, Георгий Владимирович, лучше поживите пока тишайшим образом в Завейске! Город наш милейший, зеленый. Вокруг леса, луга, горизонты-просторы. Воздух такой вкусный, что его хоть на хлеб вместо икры намазывай!.. Как говорят у них на «ридной нэньке Украине»: «крайведы». «Красоты природы» – по-нашему, по-российски… Правда, шалят в наших райских кущах окаянные люди и злые псы в последнее время. Ой, как, злодеи отвязные, шалят нехорошо!

– Что такое?

– За годы ельцинской разрухи иже с ней премного расплодились, аки блохи, дикие собаки. Жируют по помойкам, лайкоиды треклятые. Вот и охотятся на них разные джигиты да парубки подозрительные, что называют себя на американский фасон «догхантерами». Серийные киллеры собак, так сказать.

 Келев вскинул перед носом, будто прицеливаясь из ружья, обе руки с растопыренными ладонями:

– Пиф-паф!.. «Дикие гуси» компьютерного века по сторонам постреливают, да и яды в приманках повсеместно разбрасывают… Таких пикселей накидают, биткоинов не соберешь! Беспорядок и варварство, конечно. Всё – как обычно в нашем непредсказуемом отечестве. Всё цинично, как на телевидении или в адвокатуре. Что тут поделаешь? При хронической бестолковости наших властей и звероподобии обывателей любые эксцессы возможны-с…

 Поиграл пучком карандашей в бумажном стаканчике. И мэтр перешёл к главному.

– Ну, заговорил я вас, заговорил, не обессудьте! Не забудьте взять, Георгий Владимирович, документики для переоформления квартиры в необходимых инстанциях. Порядок есть порядок, а закон есть закон. Фемиде служим, а Фортуне платим… И – полный вперед, дорогой мой товарищ, московский звездный журналист!

 Жукобразный нотариус аж взвизгнул от демонстративного исступления и протянул Распорову бумаги:

– Чуть что, звоните! Всегда к вашим услугам, так сказать. Если захотите еще раз встретиться, предупреждайте меня, грешного, заранее. Дела, знаете ли… Дела суетные и разные… Да… Так и живём-с, перебиваясь с воды на квас…

 Какой своеобычный субъект! Ненатуральный какой-то! Словно списанный с персонажей гоголевских стряпчих.

 Выйдя от нотариуса, Гошка решил без промедления заняться оформлением квартиры. Но настроения собирать бумажки и слоняться по провинциальным властным коридорам у него не наблюдалось. Он решил отложить формальные дела на потом, а пока прогуляться по городу, перекусить в каком-нибудь приглянувшемся ему, симпатичном местечке. Пошел, куда глаза глядят. Он всегда так делал в незнакомом городе. Кому-то по жизни достается Баден Баден, ну а нам – в лучшем случае Гомель Гомель, если не, вообще, Бахмут Бахмут.

 *                  *                  *

 Меряя шагами завейские просторы, Распоров обратил внимание на название улицы – Тульская – и вспомнил, как ездил однажды за компанию с Анатолием Карповым к его сестре в Тулу. Пока мчались в машине по заснеженному шоссе, Гошка, не теряя времени, взял у чемпиона мира обширное интервью для журнала «Пороги» (в двух номерах потом напечатали с продолжением).

– У меня прекрасная ориентационная память, – похвастался между делом великий шахматист. – В любом незнакомом городе раскрути меня с завязанными глазами, а потом предложи найти направление, я сразу выберу правильную дорогу. Только предварительно дай мне хотя бы раз на карту взглянуть.