…– Чтобы стать Рыцарем Царственного Свода, ты обязан познать Инструкции. К Порядку… К Признанию… – Вещал Глава Мастерской: седой мужчина с широкой темно-синей шейной лентой, на которой была вышита золотом развевающаяся ветка акации. – Теперь – Прикосновение: встать лицом к Брату, протянуть ему левую руку. А потом подхвати его подмышками, как будто помогаешь ему встать. Одновременно с Прикосновением произносятся слова…

 Слова потерянные, слова найденные… Рождённые чудом и чудом услышанные.

 И тут, затмевая всех возможных и невозможных фантомов пыльных дядиных апартаментов, раздался, отдаваясь колокольным гулом у него в висках, женский голос. Не громкий, но слышный до такой степени, чтобы проникнуть повсюду: в мир небесный и тварный, в живой и мертвый. В каждую, мельчайшую, частичку Гошиного тела пройти, просочиться как живая вода. И произнесено было девять раз, каждый раз – с повышением тона и с порождением далекого эха. От тяжело-тягучего и бархатного вплоть до невыносимой, пронзительно высокой, неистово-звенящей, даже писклявой ноты, казалось бы, разрывающей в клочья мозг.

– Хи-и-илка хи-и-илка! Бе-е-еша бе-е-еша!

 «Это же вещает великая Гула, царица ночи и госпожа ядов! – наитием осознал Гоша. – В первом своде вавилонского царя Хаммурапи записано: безжалостная богиня Гула насылает страшные хвори на предателей и клятвопреступников. О, сжалься и явись мне, величественная Гула, госпожа черной собаки, уносящей души умерших в мир теней!»

 И своенравная богиня, в пожизненной верности к которой жрецы подписывались на листе персикового дерева под клятвой молчания, явилась Распорову. Он увидел прямо перед собой стройную молодую женщину с черными, словно смоль или вороное крыло, прямыми волосами. Самое удивительное являли ее глаза: их радужная оболочка была настолько темна, что сливалась со зрачком. Не глаза, а два адских язычка пламени, пронизывающих насквозь, до мурашек по спине, до ломоты в пальцах.

– А где же черная четырехглазая собака, ваша неизменная спутница, о,А чародейка Гула? – удивился Георгий.

 Властительница ночи будто услышала его и показала плавным кивком прекрасной головы на огромного черного пса, застывшего как ожившая фигурка каслинского литья у ее левой ноги.

– Во сне, особенно в полнолуние, я сама порой превращаюсь в дикую собаку. А ты, чужеземец?.. Кем становишься в ночь полного света ты? Сознавайся!

– Я?!.. Не знаю… – Гоша хотел ответить ей более вразумительно, но почувствовал, как последние силы покидают его.

– Тогда обернись, несчастный, и посмотри в зеркало! – трубно приказала Великая Мать. – Там ты найдешь своего главного врага.

 Окаменевший от острого предвкушения неизбежного близкого сокровенного открытия Распоров, ломая натужное сопротивление мышц, внутренних органов, суставов, сосудов, вен, обернулся и, увидев свое собственное отражение, тут же проснулся. Весь в холодном поту.

 Георгия бил колючий, совершенно сумасшедший озноб от студёного ужаса при виде изображения в ночном зеркале. Как неуютно, как погано на душе! Что это было? Не забыть бы. Почти всегда получается так: едва проснешься, а недавний, чаще всего утренний сон уже потерялся, растворился безвозвратно в извилистых и туманных закромах сознания.

 И всё-таки! Что же явилось ему?

 Гоша напряг память и обомлел: минутой назад на него взирала из зеркала скуластая, плоская и покрытая длинным густым бурым волосом …собачья морда.

 Опять этот треклятый морок! «Снам верить, так и дела не делать», – приговаривала бабушка, знавшая сто пословиц и поговорок. И всё-таки как избыточен разум в каждом из созданий!

 В сумраке разума сон рождает чудовищ. Но как же бесконечно страшно, когда им становишься ты сам…

 Совершенно разбитый после ночных сомнамбулических явлений Гоша, не позавтракав, – есть категорически не хотелось – поспешил в редакцию.

 Маршрутное такси, управляемое решительным восточным человеком, мчалась зигзагами – лишь бы не попасть колёсами в дорожные выбоины – на пятой космической скорости. Но пассажиры, видимо, привыкшие к подобным испытаниям, не ощущали в этом никакого риска для их жизней. Наверное, они были слишком маленькими, чтобы дорожить ими. Рядом с Гошкой безмятежно восседали двое. Судя по всему – бывшие соседи или одноклассники, разведённых судьбами по разным концам завейского полиса. Георгий решил так, слушая, как они жадно обмениваются воспоминаниями.

– А, помнишь, в третьем подъезде жили у нас один над другим два Германа? – спрашивал давнего товарища тот, что в берете.

– Да, были такие чудики, мы ещё звали обоих Германов Пиковая пара. Помнишь, у одного фамилия была Зик, а у другого – Хайль, – отозвался второй, с усиками.

– Вот-вот! Так я с ними в одном классе учился… Зацени, пришла к нам новая училка литературы и затеяла перекличку. Читает классный журнал, составленный кое-как, не по алфавиту, и заявляет так громко перед всем девятым классом: «Зик Хайль!»

 И – тишина…

 Товарищ педагог близоруко вскинула глаза на стенку, где старшеклассники оборудовали «в свете указаний» Красный уголок, на плакат «Не забудем героев Великой Отечественной!» и покраснела как рак. Засада-то какая, засада!.. Взвыла пожарной сиреной:

– Это что за Зик Хайль?!.. Встать!

 Два наших Германа, один рыжий еврей, другой – чёрный как ножки у пианино, недоуменно поднялись с мест. А что им делать? У них фамилии такие… Не поверишь, их потащили к директору, куда подогнали какого-то бугра из РОНО, и заставили в паспортном столе срочно сменить фамилии. Один, представь себе, стал Зыков, другой – Халин…

 «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – сказал по-гамлетовски сам себе Гошка. Более слушать мемуары завейских ветеранов и вспоминать, походя, о Принце датском времени у Распорова не оставалось: маршрутка прискакала к редакции и по Гошиной просьбе лихо затормозила с противным скрипом тормозов.

 В так называемой «переговорной» – комнате, где в начале рабочей недели обычно заседала редколлегия, – Распорова ждал Толян. Он скрупулезно разложил на столе собранные им вырезки и распечатки. Все они были посвящены собакам. Видимо, Торцев считал, что знакомство с этим лающим архивом поможет соавторам настроиться на благоприятную для получения будущих гонораров творческую тональность.

 «…Многие известные военачальники древности усиливали боевые порядки своих войск специально подготовленными собаками, – начал Торцев читать заунывно как пономарь одну из выложенных пасьянсом на столе распечаток. – Так, персидский царь Камбиз при завоевании Египта в 525 году до нашей эры применял в боях громадных мастифов, вес которых достигал 80-100 килограммов.

 Боевых псов использовали и халдеи (в IX в. до н.э.) при вторжении в Южную Месопотамию. В то же время греки использовали собак не только как боевых, но и для ведения разведки, борьбы со шпионами, несения сторожевой службы…»

 Гоша зажмурился и представил себе, какой ужас наводили мордастые волкодавы персов на едва прикрытых примитивными латами, почти обнажённых египтян. Хватали их за ноги и руки, откусывали пальцы и целые кисти, вгрызались в бока и в предплечья… Интересно, были ли у боевых собак азиатов панцири и колючие ошейники, которые защищали на рубеже тысячелетий псов древнеримских воинов?

 И дальше:

 «…На фресках Софийского собора в Киеве изображены три собаки, демонстрирующие их основное предназначение в жизни русичей. Значимость собаки для нашего далекого предка можно определить по такому факту: за кражу собаки полагался штраф в три гривны, на эти деньги можно было купить три коровы и тридцать овец».

 Эту информацию Гоша сразу зарубил. Сказал Анатолию с деланным кавказским акцентом, как комедийный товарищ Саахов:

– Ты, генацвале, лучше бы что-то в рублях нашел… Аполитично рассуждаешь, понимаешь!