Мара росла сама по себе. Видать, оттого-то и отличалась от других девочек. Добрая, смешливая. Хотя работать по дому не особенно-то и любила. Ну, все эти бабские дела. Пряжа там, харчи варить. Не её это было. А вот с лошадьми возиться да в кузнице среди мужиков – это да. Была б юнцом, понятно дело. А тут девка-то! Говорят, она упрашивала деда научить её владеть оружием. Да Гордыня отмахивался, – дескать, не бабье это занятие мужицким делом заниматься. Местная ребятня не любила Мару – странная она для них была. В игры её не брали, токмо подшучивали. Иногда зло. Бывало, поплачет-поплачет, а, глядишь, – уже помогать бежит, коли о помощи просят. Никому не отказывала, открытая душа.
А как исполнилось девице тринадцать лет, так повёз её Гордыня в соседние Вышняки на праздник Мокалуши. Во заупрямилась тогда девка! Ни дать ни взять – осёл с тяжкой торбой! Но против слова Гордыни не попрёшь. А на празднике приглянулась она парню из Вышняков. Митро, поди, из простых крестьян, да в работе ладен. Руки крепки, дом, хозяйство своё. Словом, согласилась Мара его женой стать. Другие-то не особо глядели на неё. А вернуться одной с праздника, значит, покрыть седую голову деда позором. Девку-то вырастил, да никому она не нужна.
Токмо вскоре Митро потерял к своей юной жене интерес. Стал из дому пропадать. По девахам непотребным шляться. В корчмах засиживаться. Иной раз мог на неделю пропа́сть, а то и вовсе на две. Долго она терпела, сор из избы не выносила. Боялась, что люди скажут. Пока однажды, совсем потеряв стыд, не заявился бедовый муженёк. Да не один. Той ночью она домой возвратилась. Пешком от самых Вышняков шла. И от обиды поклялась Мокалуше посвятить себя служению богини.
По дороге встретился ей молодой красавец Загривко, сын нашенского аннича. Тот после смерти отца начинал городом править. Он в Вышняки ездил к брату своему, Младичу, о торгах договариваться.
Стало быть, Загривко-то и привёз девицу деду. Гордыня долго сокрушался, что не уберёг внучку от недостойного мужа, и принял обратно. А Митро исчез с той ночи. Однако поговаривают, будто молодой аннич приказал удавить его, а тело спрятать.
Уж очень ему полюбилась Мара. Стал Загривко в гости захаживать, золотом да мехами одаривать. Но упрямая девица – ни в какую. Благодарила, но гостинцы не принимала.
Вот токмо капля точит камень, а настойчивость и смекалка – девичье сердце. Влюбилась Мара и про клятву-то свою забыла. Вышла замуж за аннича… Но с богами шутки плохи. У них на клятвы-то память хорошая. Мокалуша возьми, да и разозлись на девицу. Проклятие оборотничества наслала.
Стала Мара в рысь обращаться. Каждый месяц в одну из недель она уходила в леса, где по ночам принимала звериное обличье…
– А как же аннич не замечал этого? – перебил Гуру Странник.
– Заядлым охотником Загривко оказался. Месяцами дома не появлялся, выслеживая какого-нибудь кабана или оленя. И хотя жену он любил, но охота владела им больше.
Вскоре поползли слухи, что в лесах кошка с золотой шерстью объявилась. Красоты небывалой! Узнал об этом и Загривко. Как-то на пиру, знатно перебрав вина́, торжественно поклялся поймать кошку, сделать из неё ковёр и принести жене. Испугалась Мара. Долго пыталась отговорить от затеи мужа. Токмо ничего не вышло. Аннич помешался на мысли о золотой кошке. Тем временем у них родились золотоволосых мальчонка… И всё бы хорошо, но проклятье не щадит никого.
Пришло время, и Мара снова отправилась в лес менять обличье. Мужа-то, поди, неделю не было. Когда появится, неизвестно. Но не повезло в тот раз. Обнаружил её Загривко вместе с подручными. Долго гоняли они её по лесу. Аннич попал-таки в оборотницу. Стрела угодила прямо в плечо. Девица чудом спаслась.
Раздосадованный неудачей, он вернулся домой на следующее же утро. Заметив у жены рану на плече, Загривко смекнул, что Мара – та самая лесная кошка. Со страху, что его жена оборотницей оказалась, Загривко умом тронулся. Запер её вместе с детьми малыми, да и поджёг терем. Вопли такие стояли, что народ посбегался со всех сторон. Пламя-то потушить потушили, да токмо в пожарище том дети Мары погибли. Её же, Мару, еле живую и страшно изуродованную, забрала к себе в лес Веда, служительница Мати-Прародительницы.
– Стало быть, у оборотницы детей отобрали, – покачал головой Странник и невесело усмехнулся. – Люду бы радоваться, что она живьём их не сожгла со всем городищем. А они ополчились против неё… Но что дальше было?
– А что дальше-то? Долго её выхаживала ведунья. Иные думали, что оборотница в морановы чертоги отправится. Она вернулась, но уже другой. Не стало больше той Мары, которую знали всё. Будто злыдень принял её обличье. Веда лечила её, но половина лица, как и тело остались покрыты жуткими шрамами. Ведунья обучила Мару всём целительным премудростям и волшбе. Вот такая история.
Странник молча обдумывал услышанное. Разлив вино по кубкам, жестом указал Радомирке на кувшин.
– Вроде всё складно, – наконец произнёс он, пока служанка суетилась возле их стола. – Но больно уж мудрено получается. Да и отношение у ваших к ведьме странное. За помощь ненавистью и страхом платят…
– Поговаривают, будто после ухода Веды к Великим Матерям к оборотнице стал захаживать не кто иной, как Черног. Он научил обращаться в лесную кошку по желанию. Даром карающего взгляда наградил. Человека, осмелившегося заглянуть ей в глаза, сжирают свои же грехи. Столкнуться с собственным злом – это, знаешь ли, не от жриц Мокалуши голым по крышам убегать. Младека ты сегодня видел.
– Черног? А какая нужда Тёмному Богу с безродной оборотницей путаться?
Гура задумчиво почесал подбородок.
– Вот то-то и оно! Чёрт разберёт богов и прихоти их. Но не удивлюсь, ежели она его сама призвала.
Радомирка поставила на стол запечённую баранью ногу, едва заметно повела плечами, отчего пышная грудь маняще качнулась под рубахой. Одарив Странника пылким взглядом чёрных, она отошла от посетителей.
– Необдуманно. Черног за свою помощь втридорога берёт.
– Поди, отчаяние толкнуло на то… – Глядя на плавно покачивающиеся бёдра девушки, Гура цокнул и дёрнул головой. Вздохнул и, не обращая внимания на насмешливый взгляд Странника, потянулся к бараньей ноге. – Когда была жива Веда, Мару никто из местных не трогал. Но, как целительницы не стало, так на неё охоту объявили. Дескать, нечего в наших краях оборотням делать. Затравили её совсем… Пока кошка когти не показала. Вот тогда-то народец и попритих.
Странник покачал головой и, наконец-то, принялся за еду:
– А что случилось с анничем?
– Знамо дело. Свихнулся он. Надел конский хомут на шею, да и утоп. Его потом только аж через неделю нашли в Вышняках, – помолчав, наёмник задумчиво заглянув в пустой кубок и продолжил: – Мара, конечно, отъявленная пакостница. Но в душе́ по-прежнему доброта́ теплится. Её дети любят. Радуются, когда она приходит. Женщин оберегает. Ежели скотина заболела, к ней все на поклон. Ребёнок захворал – и снова к ней за помощью бегут. Муж бесноваться начинает – опять к Маре. Уж она-то мастерица мозги вправлять. Слышал же, как Брюхоскуп называет – Матушка Лесная Хозяйка. Или Лесной Кошкой. Или Марой-оборотницей. Многие здесь ей здоровьем, а то и вовсе жизнью обязаны. Она три ночи от жены моей не отходила, от лихорадки спасала. Своими глазами видел… Но, увы… Сколько отмерено нитью Арны, столько и живёт человек. Больше ему не выпросить у богини. Ты, ежели к ней за помощью обратишься, Мара не откажет. Токмо в глаза не смотри, а то, как Младек, умом тронешься. И песен её не слушай. Иначе очнёшься в такой чащобе, что месяц плутать будешь, а дороги обратно не найдёшь.
– Как мне её найти?
– А выйдешь в лес с восточной стороны города, дойдёшь до ручья, пересечёшь его, а там её владения начинаются. По красным цветам найдёшь дорогу к её избе. И да, последнее предостережение: ты особо не рассматривай её. В городе она среди людей так кутается. А дома-то, поди, без плаща ходит. Неприятно ей, когда шрамы рассматривают, как будто скомороха в базарный день. Зачем лишнее напоминание о том, что с ней сделали?.. Кстати, – перевёл тему Гура, – ты что-то о гардианцах сказывал. Думаешь, решат напасть на Аракану? Во время Тысячелетнего Мира?
