Я вылез из воды и накинул на плечи мягкий банный халат. Воспоминания о доме портят мне жизнь, и будь у меня шанс загадать желание джинну, я бы попросил избавить меня от них.

Путь мой оказался тернист и полон лишений, но даже в самые темные дни я не жалел, что оставил дом. Наоборот, засыпая на острой гальке под мостом, я успокаивал себя мыслью: зато я не дома. Так или иначе, я был счастлив. Счастлив, что мрачный Сливен остался далеко позади, что я свободен, что избавился от балласта, который мог утащить меня на дно, – от своей семьи.

Погруженный в тоскливые мысли, я спустился в столовую, сел за стол и невидящими глазами уставился на золотистую корочку жареной рыбы, лежащей на тарелке. Мой повар, Александр, творит настоящие чудеса, но самым лучшим лакомством для меня остаются печеные яблоки, которые я воровал на рынке. И зачем я вспомнил о детстве? Только аппетит себе испортил. Хотя, понятное дело, зачем – пытаюсь оправдать неуемную жадность голодным детством. Мать говорила, что алчность – грех. Если так, то в аду я буду гореть рядом с отцом.

– Кто-нибудь звонил в мое отсутствие? – спросил я миссис Стюард, экономку, застывшую в дверях словно изваяние святой Марии.

– Мистер Браун, сэр, дважды, – ответила она.

– И всё?

Конечно, меня не было всего четыре дня, но тенденция прискорбная. Нужно возвращаться к активной социальной жизни, даже если мне этого совершенно не хочется.

Когда занимаешься тем, чем занимаюсь я, достоверная легенда – необходимость. Возвращаясь в Лондон, я превращаюсь в Арчи Аддамса, скромного букиниста, который часто уезжает на охоту за очередным древним фолиантом. Откуда деньги на содержание дома? Наследство от деда, который при жизни был тем еще скрягой.

В легенде все должно быть продумано до мелочей: имена родителей, дядьев и их жен, их профессии, образование, ученые степени, если таковые имеются. Очень быстро я понял, что лучше притворяться простым человеком: библиотекарем, букинистом, помощником банкира или лорда. Никого не интересует, чем ты занимаешься, никто не расспрашивает тебя о работе. Чем меньше лжи ты нагородил, тем меньше риск запутаться и выдать себя.

Конечно, первым порывом любого юноши, которому предложили выдумать себе новую жизнь, будет карьера музыканта или писателя, что-то утонченное, приводящее в восторг женщин. Юристы, доктора, творцы – все они рано или поздно выдадут себя. Что будет, если в твоем присутствии у кого-то случится сердечный приступ? А если добрый друг попросит прочитать договор, который вручил ему арендодатель? А если одна из твоих дам начнет упрашивать посвятить ей стихи или сыграть на кларнете?

Лгать нужно так, чтобы ты сам верил каждому своему слову. А еще нужно создавать иллюзию обычной жизни. Рано или поздно о нелюдимом соседе поползут слухи, поэтому примерять амплуа мрачного затворника я бы не советовал. Ловец Чудес должен быть таким, как все, обычным малым, у которого есть друзья, работа и, что совсем хорошо, дама сердца.

Будто в ответ на мои мысли зазвонил телефон.

Экономка подкатила ко мне тележку с аппаратом. Я снял трубку, кивком поблагодарил ее и сказал:

– Слушаю.

– Арчи, проклятие, где тебя носило? – возмущенно воскликнул мой якобы друг Вильям Браун. – Когда ты вернулся?

– Меньше двух часов назад, – ответил я, изображая крайнюю степень усталости.

– И как твоя охота? Удалось достать очередной никому не нужный том, годный лишь на то, чтобы разводить огонь в камине? – Вильям расхохотался.

– Да, удалось, – покладисто ответил я. – Спасибо, что спросил. Думаю, звонишь ты мне не для того, чтобы убедиться, что я вернулся в добром здравии.

– Ты чертовски прав! – подтвердил он. – Я приглашен на званый ужин к самой Деборе Миллз, и будь я проклят, если пойду туда один!

– Это приглашение?

– Именно оно, дружище! Мне нужна достойная компания, а ты – самый достойный сукин сын из всех, кого я знаю.

– Если ты надеешься произвести впечатление на мисс Миллз, боюсь, тебе придется отказаться от таких выражений, как «сукин сын».

– Вот поэтому ты мне и нужен. Сам знаешь: я бываю слишком порывист, мне нужен тот, кто как следует ударит меня под столом, если я слишком разойдусь!

– Я сделаю это с удовольствием, – искренне ответил я.

– Так и знал, что ты втайне надеешься когда-нибудь намылить мне шею! – хохотнул Вильям.

– Почему же втайне? – Я позволил себе улыбнуться. – Когда ты заедешь за мной?

– После пяти. Договорились?

– Договорились, Вильям.

Я положил трубку на рычаг и вздохнул. Что ж, хотел вернуться к активной социальной жизни – получай. Иногда Господь все же слышит мои молитвы. Спасибо, но не от всей души.

Дома на Окшотт-авеню похожи друг на друга, словно единоутробные братья. Однотипная застройка районов мне никогда не нравилась, но у городских архитекторов иное мнение на этот счет.

Мы с Вильямом выбрались из автомобиля и остановились в тени раскидистого дерева, чтобы перевести дух. Таксист оказался не в меру разговорчивым и всю дорогу рассказывал о своей дочери, невероятно обаятельной мисс, которая получила стипендию и теперь сможет поступить в колледж и прославить семью. Прерывать воодушевленную тираду гордого отца нам показалось кощунственным, поэтому мы терпеливо слушали его, изредка переглядываясь.

– Мог так не выряжаться, – проворчал Вильям, щелкая зажигалкой.

– Выряжаться? Я даже не старался. Так, надел первое, что подвернулось под руку.

Какая бессовестная ложь. После звонка Вильяма я отправил миссис Стюард в ателье с четким указанием купить чертовски модный и дорогой костюм. Когда деньги тратит кто-то другой, я не так сильно нервничаю.

Мне нужны друзья. И чем их больше, чем они влиятельнее, тем меньше у людей желания копать под меня. Возможно, я слишком серьезно отношусь к конспирации, но, как выразился Коллекционер, испить свою жизнь мне хочется до последней капли. Если меня рассекретят, Орден сделает так, чтобы я внезапно исчез. И это еще один повод ходить на скучные, унылые встречи: чем больше людей знает о моем существовании, тем сложнее стереть меня с лица земли.

– Я уже пожалел, что пригласил именно тебя, – вдруг сказал Вильям. – Успел забыть, какое впечатление ты производишь на женщин.

– Насчет мисс Миллз можешь не переживать – какой из меня друг, если я решу отбить ее у тебя? – Я пожал плечами. – Честно сказать, мне было бы куда приятнее провести это время на Хайгейтском кладбище.

– Ты действительно сумасшедший. – Вильям покачал головой. – На кладбище? Ты готов променять компанию живых на компанию мертвых?

– А ты знаешь, кто там похоронен? Такие мертвецы стоят десятков живых мистеров и миссис.

– Прежде мне казалось, что букинисты тихие, невзрачные люди, но должен признать: я еще никогда так не ошибался. – Вильям бросил окурок на землю и затушил его носком туфли. – Пойдем.

Мне действительно не хотелось проводить этот теплый вечер в компании чванливых снобов, но приходилось быть гибким. И зачем я вообще сказал про это проклятое кладбище? Нужно быть как все, не выделяться и уж точно не рассуждать о жизни и смерти.

Дверь нам открыл дворецкий с постным лицом. Я натянуто улыбнулся и прошел в ярко освещенную гостиную следом за Вильямом. Паркет блестел, натертый трудолюбивыми слугами. Мои новые туфли поскрипывали при ходьбе, и этот звук ужасно раздражал.

Вильям выпятил грудь и широко улыбался присутствующим, а мне хотелось забиться в угол и никогда из него не выбираться. Можно вывезти человека из маленького города, но заставить его полюбить суету столицы невозможно.

– Мистер Браун! – К нам подошла женщина с собранными в высокий пучок седыми волосами. – Мы уже потеряли надежду на ваше появление.

– Миссис Миллз, – Вильям прикоснулся губами к ее пальцам, – как я мог проигнорировать ваше приглашение?