Я прикрыл за собой дверь. Тихий скрип привлек внимание мамы. Она подняла глаза полные печали, но увидев меня, заставила себя слабо улыбнуться. Я приблизился к ней и сел на корточки. Взял руки мамы в свои и поцеловал их, поглаживая тыльные стороны большими пальцами. Глаза сами по себе устремились на форменную фуражку отца, от вида которого в горле встал ком.

– Завтра ты уедешь, – заговорила мама. – Родитель должен поддерживать своего ребенка во всем, но, честно признаюсь, сынок. Твое поступление в Академию полиции меня не порадовало. Посмотри, что эта профессия сделала с твоим отцом. Мало того, что он практически не появлялся дома, так еще и погиб от рук преступника.

– Мама, прошу тебя, – сдавленно сказал я. – Я твердил о поступлении в академию сколько себя помню. Раньше вы с отцом гордились за мой выбор.

– Пока он не погиб, – прервала меня мама.

Я тяжело вздохнул. Глаза на маму поднимать не было смелости. Знаю, как она смотрит на меня – тревожно, и этот взгляд разорвет мое сердце в клочья. Он заставляет меня сомневаться в своем выборе, заставляет передумать. Но я не могу так поступить с памятью об отце. Пройдет время, и мама привыкнет.

Мама погладила меня по голове.

– Я боюсь потерять и тебя.

Я положил голову на ее бедра, убрав в сторону отцовскую фуражку.

– Не держись за неудачный пример отца, мам. У меня все будет по-другому. Я никогда не оставлю тебя, – пробубнил я, надеясь, что эти слова хотя бы как-то ее утешат.

Я услышал, как мама судорожно выдохнула, затем вовсе задержала дыхание, пытаясь не разрыдаться. В своих кулаках я сжал ее зеленое платье и зажмурился. О чем я говорю? Я уже пытался ее оставить три года назад и уверен, мама тоже вспомнила этот чертов день, когда я боролся за жизнь, а она рыдала за дверью реанимационной палаты и просила всех святых не забирать меня у нее – единственного родного человека.

– Ты как твой отец – говоришь одно, а на деле происходит совершенно другое. Ваши слова придают облегчение сердцу, а действия причиняют ему боль и страдания.

Ее голос дрожал и этот звук, когда мама вот-вот разрыдается, меня напрягал. Она права, я осознаю это всем своим естеством и даже не могу найти слов, чтобы опровергнуть ее слова. Маме стоило пережить смерть отца, чтобы запомнить каждое его слово, а в особенности фразу, которую я повторяю ей постоянно: «Я рядом», чтобы больше не верить в нее и быть готовой к худшему.

Наши дни.

Я уставился на фотографию, которую недавно держала в руках Алиса и рассматривала с особой внимательностью. Она вызвала болезненные воспоминания, которые уже бессмысленно подавлять и прятать в самых темных уголках сознания. Они не сотрутся, не забудутся, потому что для памяти являются самыми яркими и запоминающимися. Конечно, есть у памяти свойство удалять те воспоминания, которые вызывают боль, чтобы сохранить здоровую психику, но в моем случае этого не происходит. Я впитываю все, что происходит вокруг меня, а разгружаюсь лишь во время бега или битья боксерской груши.

Я надавил на глаза и стер пальцами выступившие слезы. Боль от утраты не стихает даже спустя десять лет и это паршиво. Вот что делает привязанность с человеком – заставляет страдать до конца жизни. Привязанность имеет голос, который навязчиво шепчет внутри о том, как сильно скучает по определенному человеку и хочет вернуть его в свою жизнь. И до нее никак не донести, что это невозможно. Если только иметь сильнейшую волю, которая поможет подавить привязанность. Но лишь до того момента, пока воспоминания снова не заиграют в голове свою дотошную мелодию, которая насмехается над ранимыми чувствами. Это вечная борьба. Человек в плену своих эмоций, и он может только смириться со своей участью – пожизненное заключение.

Я оставил фотографию на полке и покинул свою спальню. По расписанию у меня утренняя пробежка, которая немного спасет меня. Но стоило подавить мысли об отце, как в голове всплыл образ Алисы, с которой я грубо обошелся утром.

– …Алиса вроде.

Я резко остановился рядом со входом, ведущий на кухню, когда услышал знакомое имя из уст мамы, бродящее в моей голове с момента, как его обладательница засела в каждом органе моего организма.

– Да, их дочь зовут Алиса, – подтвердила Эмма.

– Она показалась мне довольно самовольной и дерзкой на внешний вид.

– Показывает она себя такой, да, но в глубине очень ранимая. Я работаю у них несколько дней, но уже сейчас понимаю, как девочке плохо среди родных.

Я нахмурился и сосредоточился на разговоре матери с Эммой. Хотя бы через сплетни женщин смогу немного понять, что за существование проживает Алиса.

– Что ты имеешь в виду? – испуганно спросила мама. – Ее бьют?

– Не наблюдала такого и надеюсь, никогда не увидеть, но вот морально как домочадцы ее подавляют, это можно увидеть издали. Мать никак не интересуется жизнью дочери, отец может с ней поговорить о жизни, спросить о делах, но не учитывает интересы девочки. Но это не самое главное. Я думала, хуже уже не будет.

Я напрягся всем телом, когда голос Эммы изменился на настораживающий.

– Тут приехал их сын и как только он появился в доме, Алиса даже не желает выходить из своей спальни. Я как-то приносила ей еду в комнату целый день. Девочка боится его и даже я, чужая женщина, это поняла. А родители…ничего не видят.

– Надо же, насколько гнилым может быть внутренний мир богатых людей.

– Так что не спеши цеплять на девочку ярлык малолетней стервы. Она страдает в этой семье.

Я шагнул вперед и с улыбкой вошел на кухню.

– Доброе утро. Здравствуй, Эмма.

– Здравствуй, Уильям! – с энтузиазмом воскликнула она, протягивая ко мне руки.

Я обнял гостью, затем поцеловал маму в щеку. Женщины сидели за столом и пили чай. Я не подал никакого вида, что слышал их разговор, но его содержание сильно задело мои чувства. Проанализировав, из него я усвоил одно и главное – Алиса страдает и погибает внутри. Ее маленького ребенка уничтожают, вытирают об него ноги, протаптывают в грязь. И защиты никакой, лишь духовная стойкость Алисы, но этого мало, чтобы продержаться на плаву.

Мне ее искренне жаль. Эта девушка не та, кто заслуживает такого отношения от родных людей. Она несет свет и радость, с ней легко, но эти редкие качества, по словам Эммы, сравнивают с землей.

Более меня насторожил ее брат. Что такого он делает, что Алиса не желает выходить из спальни, выстраивая ее вокруг себя словно крепость для защиты от врагов? Может из-за него она ночью не желала возвращаться домой и смотрела на здание, как на логово хищного зверя, войдя в который не выйдешь живым.

Как после таких подробностей и собравшихся в строй вопросов я могу отвернуться от нее и попытаться подавить тягу? Во мне проснулся тот самый дух спасителя, который вытащил ее из воды, не дав утонуть в этой безжалостной стихии. Среди родных людей Алиса тоже тонет и во мне формируется потребность достать ее из этой глубины, из которой она не способна выплыть, будучи не умеющей плавать.

– Ты с каждым днем все хорошеешь, мальчик мой, – заговорила Эмма. – Сколько девчачьих сердце уже разбил?

Я широко улыбнулся ей.

– Не считаю.

Эмма посмеялась.

– Засранец.

– Ты на пробежку? – спросила мама, осматривая мой внешний вид. Она очень внимательна ко мне и за это я не могу ее осуждать.

– Да. Даже во время отдыха нельзя бросать форму.

Я поцеловал маму в макушку и покинул кухню. Обул кроссовки в прихожей и вышел из дома.

Воздух в Майами горячий и душный. С самого утра люди занимают пляжи и наслаждаются хотя бы минимальной прохладой рядом с океаном. Загорающие девушки бросали на меня все свое внимание, когда я пробегал мимо, и в ответ пытались поймать мое, смеясь или выкрикивая комплименты. Я лишь улыбался и бежал дальше, не находя в этой доступности никакого интереса. Другое дело упрямая девица, которая не теряет сознания от моей обаятельной улыбки, а только кривит лицо и смотрит на меня как действительно на клоуна.