Джексона усыновили, когда мне было пять лет. Мама поняла, что больше не может иметь детей. После рассказа отца понимаю, почему. Так же теперь понимаю, почему слышала такую фразу от врачей после каждой своей болезни: «Вам повезло, что она у вас вообще родилась живой». Все потому, что мама принимала большое количество психотропных препаратов и загнала свое женское здоровье в дурное существование. Отец же хотел еще наследника, чтобы его дети могли вместе управлять его отельной империей. Так и появился в семье Джексон.

Мы подружились. Дружба вызвана тем, что он старше меня на четыре года и разница в возрасте подтолкнула его на заботу о младшей сестре. Благодаря ему у меня было хотя бы какое-то счастливое детство.

Именно Джексон научил меня кататься на двухколесном велосипеде, именно он обрабатывал мои подбитые колени, ему удавалось развеселить меня за считанные секунды, когда наваливалась грусть, только благодаря ему я не чувствовала себя одинокой и всегда играла в правильные игры. Джексон часто предпочитал меня своим друзьям, потому что хотел, чтобы у меня было хорошее развитие и адекватные взгляды на мир. Возможно, еще благодаря Джексону я понимаю, что богатство, вызванное деньгами, это не главное в жизни. Главное – это широта души.

Раньше я вспоминала об этом с улыбкой на лице и во многом была благодарна появившемуся брату, которого всегда считала родным. Не тая я признавала, что он делал меня счастливой.

А потом он вырос, и я проклинала день, когда Джексон появился в моей жизни…

Все разрушилось как карточный домик, а хорошие воспоминания, связанные с ним, захотелось вынуть из головы и закопать глубоко под землю. То, что вырвалось из Джексона, что-то темное и необъяснимое, никак не стыковалось со светлыми чувствами и намерениями того мальчика из моего детства.

В четырнадцать у девушки уже формируются женственные формы. Грудью я не могла похвастаться, а вот ягодицами могла гордиться. Любые джинсы или шорты сидели идеально и подчеркивали формы.

Я доверяла Джексону во всем и как-то решила показать ему свою новую покупку – платье чуть выше колен, свободное на бедрах, подчеркивающее талию и грудь с V-вырезом. Я выбрала белый цвет и решила, что встречу в нем свое пятнадцатилетие. Джексон, сидя на кресле и распивая апельсиновый сок, внимательно разглядывал меня, пока я крутилась перед ним с лучезарной улыбкой и ждала его комплимента, какие брат обычно делает сестре: «Ты прекрасно выглядишь».

На этот раз меня сначала удивили его слова: «Просто куколка. Ангел, которого хочется развратить». А когда я посмотрела в его глаза – хищные, с безумным блеском, какой теперь вижу отныне всегда – меня начало тяготить и беспокоить нахождение рядом с ним. Он смотрел на меня так, будто желал растерзать.

Именно в ту минуту я начала относиться к нему с настороженностью и реже попадаться на глаза. Мой брат начал меня пугать. Его внимание ко мне стало нездоровым.

Все зашло слишком далеко. Теперь Джексон воплощение моего дичайшего страха. Я боюсь его. Радуюсь, когда он уезжает надолго и восстанавливаю свою психику, живу своей жизнью без боязни, ощущая относительную свободу. Но стоит ему вернуться, и я снова поглощена ужасом и пытаюсь выглядеть адекватной, ведь мне никто не верит.

Я пыталась после первого случая снова рассказать отцу о своем кошмаре уже в более спокойном состоянии, но сильно поплатилась за свою вторую попытку. Он ударил меня по щеке и приказал не клеветать на брата, который ради меня готов пойти на все. Отец верит своим глазам, а не интуиции и тем более моим словам.

Естественно, после такого отношения я больше не искала возможностей рассказать кому-то о своей проблеме. Да, Джексон стал моей проблемой, потому что он отравляет мою жизнь. Он сгусток мрака в моей жизни, от которого я намереваюсь избавиться, но он как липкий деготь. Джексон мерзкий тип, которому я когда-то доверилась. Доверие разбилось и это причинило мне боль. Джексон был светом в моей жизни, делал ее лучше, но стоило перейти на последующий уровень зрелости, как он наполнил мою жизнь темнотой и страхами.

Кто-то постучался в мою дверь, и я быстро смахнула слезу со щеки.

– Дочка, открой мне, хочу с тобой поговорить.

Я поднялась на ноги и тяжело вздохнула. Провела ладонями по щекам, затем по голове и повернула ключ.

Я уже давно поняла, что разговоры с родителями ни к чему не приводят. Они будто этими разговорами успокаивают свой внезапно пробудившийся, как вулкан, родительский долг. Мои возмущения лишь сильнее привлекут их внимание ко мне и неровен час как пригласят психологов, чтобы «вылечить» меня от недуга, который сами и придумали, только потому, что я не подчиняюсь им. Такое внимание к моей персоне только усугубит мою стабильность.

Отец открыл дверь и вошел в мою спальню. Я приблизилась к кровати и плюхнулась на нее без сил. Наверняка моя так называемая семья обсуждала меня за обедом. Раньше я не давала таких поводов, но конец семнадцатилетнего периода подкосил мои эмоции, мое состояние, мое терпение. Я уже не умею сдерживаться и медленно начинаю демонстрировать родным свою истинную суть бунтарки, которая уже на первых парах им не по душе. А что будет, когда она вырвется вся окончательно? Страшно подумать, но тем не менее это уже неизбежно.

Папа сел рядом со мной и вздохнул, соединяя пальцы в замок.

– Алиса, что с тобой происходит?

Он никогда не любил ходить вокруг да около при разговоре и при необходимости задавал любой вопрос в лоб.

Заученную фразу в студию.

– Ничего, все в порядке, – сухо ответила я, пожимая плечами.

Внутри же все горит, а горло сжимают вырывающиеся рыдания. Смотрю в одну точку, чтобы не нарушить хрупкое равновесие и не разрыдаться.

– В последнее время ты просто неуправляема.

Я еле сдержалась, чтобы не посмеяться. Ироничная фраза. Отец уже сам признает, что ему удобно управлять мной, когда я послушная. Управлять, а не понимать, воспитывать и дарить родительское внимание с теплом.

Увы, но они не станут искать причину там, где необходимо – в себе. Они будут продолжать искать ее во мне и выворачивать наизнанку, пока я не докажу им, что все в норме, и я прежняя марионетка.

Скажу правду и снова получу пощечину. Вот какие устои сформировал во мне отец. Благоразумнее будет молчать и продолжать невозмутимо повторять фразу: «Все хорошо». Этим словам отец поверит. Сердце сжимается от боли и обиды и мне хочется, чтобы он поскорее уже закончил эту бессмысленную беседу.

– Переходный возраст, – ответила я, снова пожимая плечами.

– Он у тебя затянулся. Алиса, я не намерен терпеть твое бунтарство, которое возникло на ровном месте. Из-за каждой мелочи ты демонстрируешь свои истерики. Если так будет продолжаться, я приглашу психолога.

– Конечно, ведь удобнее возложить ответственность по моему воспитанию на чужого, на того, кто «лечит душу», а самим постараться понять свою дочь у вас нет желания. Это вам нужен психолог, чтобы хотя бы он наконец донес до вас, что проблема таится в родителях, а не в ребенке. Скорее всего, психолог станет мне роднее родителей, когда узнает меня ближе и поймет.

Вместо этого я отвечаю просто:

– Хорошо.

Папа встает и покидает мою комнату. Через секунду я вскакиваю с кровати и лечу к открытой двери, захлопываю ее и снова запираю на ключ. И только после этого издаю облегченный выдох.

– Я в безопасности.

Ночью я долго не могла заснуть. Меня мучили кошмары, которые когда-то были моей реальностью. Сон вернул меня в прошлое, в котором я чудесным образом смогла выбраться из лап беспощадного чудовища. Но когда меня охватил глубокий сон, тогда прошлое обрело иной исход. У меня не получилось защитить себя и чудовище затащил меня в свою пещеру, где продолжились мои страдания.

Утром я проснулась в холодном поту и тяжело дыша пыталась отогнать из головы остатки кошмаров. Первое желание, которое возникло после пробуждения – это принятие душа. Вода всегда помогала мне прийти в себя, стоило постоять под ее струями около пяти минут. Она освежала и буквально возрождала к жизни.