В бескрайних степях древней Скифии, в то время года, когда увядает трава, а на равнинах воет ветер, юный кочевник обнаружил странное, не вызывающее ничего, кроме сострадания, животное, свернувшееся калачиком под выступом скал.

Существо было небольшим и не походило ни на что виденное юношей раньше. У него было кошачье тело с темной шерстью, а клюв, когти и крылья – как у хищной птицы. Существо было слабо и дрожало от холода, сквозь шерсть просвечивали ребра. Не найди его юноша, оно бы наверняка погибло. Молодой человек взял существо на руки, завернул в одеяло и отнес его в становище, поближе к огню костров.

Он происходил из бедного кочевого племени, которое держало небольшое стадо овец. Из их шерсти они ткали ковры, которые потом везли на юг, чтобы продать большим торговым караванам. Племя жило, предоставленное власти волков и погоды, а те милосердием не отличались никогда. Жизнь кочевников была тяжела, они никогда не знали изобилия. Племя не могло позволить себе еще один голодный рот, поэтому, когда юноша принес существо к теплу очага, старейшины сказали, что ему придется позволить зверю умереть.

Однако юноша не захотел слушать. Он отдал существу свою еду и постелил ему в шатре своей семьи.

В ту ночь животное, наконец-то сытое, спало на теплом шерстяном ковре. На следующий день старейшины вновь приказали юноше избавиться от существа, и вновь он отдал ему свою долю еды и постелил ему на ковре своего шатра.

На третий день зверь достаточно окреп, чтобы расправить крылья и взлететь. Юноша, ослабевший от голода, не смог помешать ему подняться в небо, и тот исчез, оставив после себя лишь перышко.

Каждый день юноша устремлял взор в небо, надеясь увидеть существо, и каждый день его ждало разочарование. Осень сменилась зимой, земля замерзла, и вскоре племени пришло время отправляться на юг, в более теплые земли. Юноша горевал о том, что никогда больше не увидит маленького зверя.

Та зима оказалась суровой. Торговые караваны ходили редко, и выручки за ковры не хватало. Реки и ручьи почти пересохли, овцам и людям почти нечего было есть.

Но однажды юноша увидел, как в небе парит знакомый силуэт, и последовал за ним. Существо привело его к журчащему ручью, окруженному зеленью оазиса, и до конца сезона у юноши и его племени было вдоволь воды, а у их овец – травы и кустарников; и, хотя торговля шла медленно, они ни в чем не нуждались.

Когда время года сменилось в очередной раз, племя направилось на север, в высокогорные степи. Их стадо жирело на сочных травах, выросших в тот год.

Однажды ночью на стадо напали волки и загрызли десять овец. Следующую ночь мужчины и юноши племени стояли на страже, вглядываясь в бескрайнюю темноту в поисках хищников, но волки не приходили. Вместо этого откуда-то из глубины ночи донесся страшный звук, а утром племя обнаружило пятерых волков, разорванных на куски. С тех пор ни один хищник не рискнул приблизиться к стаду.

Уже в конце того сезона запасы продовольствия иссякли. Лишившись стольких овец из-за нападения волков, племя не могло позволить себе зарезать еще одну. В надежде поймать кроликов и пернатую дичь они расставили силки, но в них никто не попадался. Отчаявшись, племя отправило в степи охотников, но все они вернулись с пустыми руками.

Путешествие на юг внушало людям страх, ведь без еды некоторые из них наверняка погибли бы от голода по дороге туда. Но и остаться там, где прежде, они тоже не могли – зима была бы к ним столь же безжалостна. Не имелось другого выбора, кроме как попробовать добраться до южных земель.

Накануне отбытия в небе над становищем раздался шум огромных крыльев.

Не могло быть никаких сомнений в том, что спустившееся с небес существо являлось грифоном, или ширдалом, как называли этих зверей древние персы. В каждой лапе он держал по свежеубитой антилопе. Грифон приземлился посреди становища и положил свои дары к ногам спасшего его юноши.

Кочевники пережили ту зиму и многие зимы после нее. Юноша впоследствии стал вождем племени, и, хотя жизнь под его началом нельзя было назвать легкой, она оказалась, пожалуй, чуть менее тяжелой, чем раньше. Много времени спустя, передавая власть следующему вождю, он подарил ей и перо ширдала.

Она в свою очередь отдала его своему преемнику, тот – своему, и через некоторое время уже никто не мог с уверенностью сказать, было ли это перо орла, стервятника или все же ширдала; была ли история юноши правдой или просто сказкой, которую рассказывают у костра долгими ночами. Но люди племени понимали, что некоторые вещи могут одновременно быть и правдой и неправдой и что история – это нить, которую мы вплетаем в мироздание, пока она не станет такой же плотной, как ковер под ногами. И потому они берегли перо и связанную с ним легенду, передавая их из поколения в поколение, а среди узоров вытканных ими ковров – с краю, видимый лишь самому зоркому глазу, – всегда был ширдал.

Когда мы приземлились в аэропорту Хитроу, уже наступило серое утро, а небо было затянуто одеялом из низких плоских облаков. Я поплотнее запахнула куртку, стараясь спастись от сентябрьской прохлады, и, дрожа, направилась на паспортный контроль. Несмотря на то что моя попытка объяснить причину поездки была откровенно жалкой, – я говорила, что направлялась к друзьям семьи по фамилии Грифон, – пограничник поставил в моем паспорте штамп и протянул его назад.

Зона прилета была полна народу, и каждый куда-то спешил. Кто-то торопился встретиться с семьей, кто-то хотел поймать такси, а кто-то – успеть на поезд или автобус. Вокруг меня словно текла река, а я стояла в самом глубоком месте. Сердце в груди заколотилось. Что я здесь делала? Я не могла поверить, что между мной и всем, что мне знакомо, – целый океан. Со мной могло случиться что угодно, и никто бы об этом не узнал. Я могла исчезнуть навсегда, и никому бы даже в голову не пришло искать меня здесь. Я оглянулась на закрывающиеся за мной раздвижные двери и задалась вопросом, получится ли у меня проскользнуть через них обратно, сесть в самолет и вернуться домой.

– Вы, должно быть, Маржан.

Мужчина выглядел примерно ровесником моего отца. У него оказались мелкие черты лица и ярко-голубые глаза, он был строен, а кожа его выглядела так, словно могла обгореть под ярким светом. Его твидовый пиджак и коричневые брюки могли показаться старомодными, не будь они столь идеально скроены.

Я колебалась. Может, стоит солгать? Нет, никакая я не Маржан. Вы подошли не к той совершенно растерянной девчонке.

Но пусть я чувствовала себя потерянной и одинокой и у меня не было причин доверять стоящему передо мной человеку, я увидела в его глазах нечто знакомое: беспокойство, собравшееся в складках узкого лица. Такое же выражение я видела у отца каждый раз, когда он смотрел на меня, перед тем как попрощаться. И почему-то я почувствовала, что могу доверять этому человеку. Ему нужна была помощь, и отчего-то он думал, что я смогу ее оказать.

Внезапно стены безмолвия, которые мой отец возвел вокруг своей жизни, показались мне тоньше, чем когда-либо. Казалось, еще чуть-чуть, и я услышу, как годы, полные секретов, выберутся на дневной свет. Я должна была все знать. Мне очень хотелось понять, что все это значит.

– Да, это я.

– Меня зовут Саймон Стоддард, – представился мужчина. – Я рад, что вы приехали.

У обочины нас ждал черный «Мерседес»; водитель вышел из машины, открыл нам дверь и застыл в ожидании. Во мне сработал инстинкт самосохранения. Незнакомая машина, незнакомые мужчины, незнакомая страна – и все это из-за странной девушки с ее странным конвертом. Я остановилась так резко, что Саймон чуть не врезался в меня.