Акимов послал бы эту Надю подальше, а потом просто отключил телефон, чтобы его уже больше никто не доставал, но не зная, как это может на нем отразиться, этого не сделал.

Там внизу уже отшумело и теперь алёкало:

– Ты меня слышишь?

– Да.

– Так вот, я тебя очень прошу, если тебе становится плохо, не жди, когда ноги перестанут держать – сразу вызывай врача. Они за это деньги получают. А ты капли принимаешь? Обязательно принимай. По тридцать капель до еды. Три раза в день. У Светы тетка только ими себя и подняла. Теперь и в магазин сама ходит, и гуляет, и стирает.

Надя входила в берега, и её голос уже почти сливался с гулом непонятного назначения агрегатов.

– Ну ладно, мне работать надо. На этой неделе я к тебе не заеду. Теперь после праздников. Ты уж там сама справляйся. А на следующей, во вторник или среду я загляну. Там я тебе конфеты передала. Дима из Киева привёз. Говорит, настоящий шоколад. Ну всё, я побежала, если что – звони. Целую.

– До свиданья.

Акимов повесил трубку.

А потом понял, почему у него на работе было все время занято. Набрав рабочий номер через 812, Акимов сразу попал, куда хотел.

Трубку снял Слава Митрофанов.

– Здравствуйте. Вы не могли бы позвать Акимова Андрея Николаевича?

– Здравствуйте. Его нет на месте. А что передать?

– Скажите, пожалуйста, а он сегодня был на работе?

– А что, собственно, вас интересует?

– Дома мне сказали, что он на работе. Я могу с ним поговорить?

– Видите ли, Андрея Николаевича сегодня не было. Если он подойдет, что ему передать?

– Передайте, чтобы срочно позвонил господину Чернову.

– Чернову?

– Да. Всего хорошего.

Короткий разговор со Славой Акимова воодушевил. То ли Славин знакомый голос, то ли сообщение о том, что его самого на работе нет и не было, то ли все вместе. Во всяком случае, порыв залезть в петлю у Акимова прошел. И сменился противоположным прозаическим позывом – Акимову захотелось попить и что-нибудь съесть.

В холодильнике среди свертков и мисок мерзла нарезанная колбаса, выложенная на блюдце, корчился жухлый соленый огурец, и широко раскрыл рот пакет кефира. Всё это отпадало сразу.

В пакете «Лента», который принес внучок, кроме простыней и таблеток, оказались коробка конфет «Волшебница», крем для рук, виноградный сок, кусок финского сыра и две груши.

От вида груш во рту Акимова стала выделяться слюна. Он вымыл груши и сел на заскрипевший под ним рассохшийся табурет.

Основным критерием реальности можно считать закономерность. Чтобы поставить на стол сок и положить коробку конфет, потребовалось расчистить место. Это закономерно. Чтобы разжевать грушу, ее необходимо откусить и иметь хотя бы два зуба. Это тоже закономерно. Закономерность – не что иное, как чёткая последовательность событий, определяемая соотнесенностью во времени причинно-следственных рядов. Это принцип и способ её, реальности, проявления. Сон и безумие тем от неё и отличаются, что никакой закономерности не имеют.

Он, Акимов, из реальности не выпал, поскольку на лицо все её общие признаки. И, следовательно, всё случившееся и продолжающее происходить – реально. Как бы ни хотелось считать это сном. Это печальный и страшный факт.

Но раз так, значит, обязательно имеется причина того, что он оказался в таком положении. И, значит, эту причину, реальную причину, можно найти. А найдя и поняв её, может быть (очень может быть!) можно всё изменить. А даже если это уже невозможно, то всё равно искать эту причину надо. Потому что ничего другого не остаётся. Только искать. Не лежать же, закрыв глаза, или поить соком старое чужое тело? Или мыть ему жопу, а потом разговаривать по телефону с идиотками и неврастеничками?

Причины можно условно разделить на две принципиально различные категории – прямые и косвенные. Прямые причины есть механизмы изменения реальности и, как таковые, выступают всегда в единственном числе, образуя событийный ряд. Косвенные на событийный ряд не влияют и его не образуют. Они лишь способствуют образованию причины прямой, и то, в своей совокупности.

Алкогольное опьянение в случае с ним причина косвенная. Во-первых, потому что по-пьяни еще никому не удавалось перелететь в чужие потроха, сколько бы ни было выпито. Во-вторых, он не умер (это, кстати, нужно еще обдумать) и не сошёл с ума. Вот в этих случаях пьянство выступает причиной прямой. Но сейчас это к делу отношения не имеет. И если так, то … имеются иные косвенные причины. И как имеющиеся, они подлежат определению. Что-то должно быть ещё, кроме пьянки. Обязательно должно быть!

Акимов еще раз напрягся.

Какофония последних часов в ресторане на составляющие не разлагалась. Ему удалось выудить из себя только два незначительных эпизода. Вот он танцует с какой-то женщиной, лицо которой заменяли исполинские слипшиеся черные ресницы и яркий вампирский рот. Акимов норовил поцеловать её в шею.

И ещё галстук. Полосатый расклешенный язык, который Акимов держал в кулаке и иногда за него дергал. Кому принадлежал этот галстук, он определить не мог – он галстуки не носил.

Всё, память отжата досуха. Конкретного материала больше нет. Что остается?

Остаётся связаться с Черновым. Каким образом? Даже если бы Акимов позвонил ему сейчас, то разговор не состоялся. Потому, что Чернов никогда не поверит старухе, утверждающей, что она Акимов. Как он сам не поверил бы старухе, начавшей убеждать его, что она Чернов. Значит …

Акимов начал зевать. Нить провисла.

Он встал, чтобы сполоснуть липкие от груши руки и заодно дать небольшой отдых старухиному мозговому веществу.

Когда он прополаскивал пальцы, его взгляд упал на перстенек с черным камушком, исподтишка царапнувший ладонь. И вот тут случился странный эпизод.

На миг перед его глазами возник четкий образ мужчины средних лет. Мужчина был в пиджаке и кепке, хорошо сочетающейся с пролетарскими усами на его узком лице. Он запирал ящик стола и вполоборота смотрел на Акимова. Хитро и загадочно улыбаясь.

Что-то до боли родное и близкое мелькнуло во взгляде усача…, но не успел Акимов ухватиться за картинку, как она исчезла.

«Непонятно»

Акимов стал пить сок и есть конфеты. И продолжать думать.

… Телефонные разговоры от его имени исключены. И с этим ему придётся смириться. Что остается? Остается связаться с Черновым через интернет. Чтобы был интернет, необходим мобильный телефон. А где его взять? У старухи точно нет. Значит, надо купить. Вопрос – где взять деньги.

Акимов гонял во рту твердые конфеты и запивал их соком.

А где их взять? Найти у старухи. Тем более, что в силу обстоятельств, все что в этой квартире, вроде как, его. Доставшееся ему в придачу к телу.

Акимов отставил сок и пошел делать обыск.

Начал он почему-то с кровати. И не ошибся. Под матрасом Акимов нашел вдавленный в нижний тюфяк полиэтиленовый пакет. В пакете лежали поздравительные открытки, посланные старухе на Новые года и Восьмые марта, газетная вырезка и маленький ключ. В одну из открыток, соединенные скрепкой были вложены шесть тысячных купюр.

«Есть!»

Найденные деньги и радовали и сильно смущали. Акимов чувствовал себя воришкой, успевшим в отсутствие владельца ловко завладеть его тайником. И это чувство неприятно Акимова сковывало.

Тем не менее, после постели Акимов стал рыться в ящичках трюмо. Ожидая (и понимая глупость такого ожидания) за своей спиной окрика: «А кто тебе разрешил это делать?!».

В одном из них среди пудрениц, черенков помады и прочих косметических остатков оказалась жестянка с пуговицами. Она подарила Акимову еще пять тысяч.

«Есть! Мать твою!»

Акимов входил в азарт, который делал сигналы совести все тише. На очереди был комод. Акимов неудобно сел на пол и открыл его дверцы…

Но поиски пришлось остановить. В поисковой лихорадке Акимова стало принимать участие старухино сердце. Оно потопталось в груди и от возбуждения, совершенных резких движений, неестественной позы или чего-то еще, пошло плясать. Да так, что в глазах Акимова запрыгали темные пятна, и закружилась голова.