— Братец, прошу тебя, ну же! Очнись! Этот громила ушёл! Слышишь, ушёл! Нам нужно спешить! — она вновь и вновь шлёпала раскрасневшимися ладошками по его лицу, но щёки оставались бледными, а губы — синими, как у покойника. — Мы должны что-то сделать! Ведь он, милый, милый…. Погибнет в этом проклятом чреве! Ему не выйти, не спастись от них! Ну же, услышь меня!

Наконец Зверолов с трудом разлепил веки, и, похоже, не понимал, где находится и кто плачет над ним. Мутные глаза тяжело всматривались будто в пустоту, хотя лицо Алисафьи склонялось над ним, а рыжие кудри щекотали нос.

— Наконец-то! Жив! — и лишь успела девушка радостно промолвить это, как с потрескиванием медленно развезся вход в шахту. Первым вышел, вернее даже, выплыл, не касаясь ковровой дорожки, чёрный герцог. Осмотрелся — спокойно, даже равнодушно, и за его спиной постепенно выросла вся его свита.

— Нет! — выкрикнула Алисафья, и направила гневный взгляд на герцога. — Нет, ты не посмеешь убить его! Я! Я не поволю тебе этого сделать!

И она вскочила на четвереньки, обернулась лисицей, но тут же приняла человеческий облик, будто неведомая сила запретила ей оборачиваться.

— Ты не причинишь ему зла! Прежде… прежде тебе придётся убить меня!

— Простите, юная леди, но мне кажется, вы всё спутали, — спокойно ответил герцог, не двинувшись с места. — Смею заверить, что ни я, ни мои дорогие слуги не имеют плохих намерений относительно вас и брата. Вернее будет сказать, что именно вы, точнее, ваш отчаянный спутник вбил в себе в голову, что сумеет остановить меня.

Алисафья, не выдержав жгучего напора оранжевых глаз, обернулась. Фока, перевернувшись на живот, полз по-пластунски к ружью, которое, будто чувствуя критическую близость главной цели, пульсировало так, что вокруг оттаял снег, обнажив пожухлые островки трав.

— Не позволю! — Пантелей, который до этого стоял спокойно в облике старого слуги, вдруг обернулся огромным котом и, присев и поджав задние лапы, резко прыгнул. Герцог не успел поднять руку, а только наблюдал, как вытянутое мощное тело устремилось в воздух, и две мягкие лапки приземлились на пульсирующий ствол. И, только кот коснулся горячей стали, как жалостно взвыл — этот отчаянный крик был так громок, что его могли, веротяно, услышать даже в Лихоозёрске. Яркие глаза с тонкими длинными зрачками округлились на пушистой морде, и выпали из обрит. Шерсть вздыбилась, и её объяло ярко-фиолетовое пламя.

— Нет! — вскрикнула Джофранка, но Гвилум остановил её крылом. Цыганка отчаянно прижала ладони к лицу, а красивые чёрные глаза наполнили слёзы.

По лицу герцога пробежали желваки. Видя, что Зверолов почти дотянулся до оружия, он подошёл, и… наклонившись, взял ружьё!

Все застыли в изумлении. Герцога передёрнуло, он стал рябым, будто начал выпадать из реальности. Он весь искрился фиолетовыми огоньками, но недолго — вскоре ему вернулся привычный вид, и, обернувшись к Гвилуму, хозяин свиты молвил:

— Помнишь осиновую настойку, коей ты потчевал меня недавней ночью? Она ещё вызывала у тебя, милый слуга, такое яростное отторжение одним видом своим…

Гвилум кивнул, сглотнув. Страх на его птичьей физиономии сменился восторгом.

— Тогда я сказал тебе о пользе её…

И, рассмотрев причудливые узоры на прикладе, продолжил:

— Я знаю это оружие, и сколько лет ему… Знаю, кто и с какими чаяньями трудился долгие лета над ним, — и герцог расхохотался. — Поверить не могу, что мне суждено сжимать в ладонях оружие, что предназначено убить меня.

И он, прижав приклад к плечу, направил ствол на Зверолова. Алисафья вскочила, закрыв брата грудью, но герцог одним взглядом сделал так, что её подняло в воздух, и, покружив, отбросило в дальний сугроб. Девушка ушла в снег, бесполезно суча ногами в рыжих сапожках.

— Бедный Пантелей, — произнёс, вздохнув, Гвилум. Его слышала только Джофранка. Хотя и она — едва ли. Продолжая плакать, цыганка смотрела на обугленную шкуру кота, над которой уже развеивался дымок. — Столько лет ждать встречи с господином, скрывать свою истинную сущность… А сущность у него была выше всяких похвал. Чтобы вот так… Вот так… А я уж было предался мечтаниям, как мы все вместе продолжим путь. Но умереть, защищая нашего господина — то гибель великая для слуги. И для себя я бы почёл за честь…

А тем временем ничего не происходило — герцог по-прежнему стоял, и Зверолов видел, как зрачок с оранжевым ободком целится, наводит прицел на него. Фока неровно дышал. Нестерпимо тянуло зажмуриться и принять бесславный конец, но охотник не отводил глаз от врага.

Да, он провалил дело всей своей жизни. Осрамил всех предков до последнего колена рода своего. И всё, что оставалось — это принять смерть из своего же ружья….

— Зачем же ты явился сюда, юноша? Чтобы не стало одного из самых преданных слуг моих? — произнёс герцог. — Знаешь, сколько добрых дел мог совершить ещё Пантелей вместе с нами? А теперь? Ведаешь ли зло, что принёс ты в мир? Он ждал меня, и хотел быть со мной в долгом пути, но теперь? Ты погубил Кродо, но это было частью Игры. А Пантелей…

И тут он опустил ствол.

— Что же касается вас, отважный и глупый юноша, прошедший за мной по следу цепочкой Времён… Вы с сестрой напрасно проделали столь долгий и опасный путь.

И он отбросил ружьё в сторону. Упав у самого входа в шахту, оно вновь заискрилось.

— Забирайте вашу невинную светлую сестру, и уходите тем же путём, что и пришли!

— Нас там не примут. Её — за то, что ослушалась, а меня… Я стану изгоем, потому что не исполнил свой Долг.

Герцог усмехнулся:

— На всё воля Судьбы, — и он обернулся к Джофранке. — Как можете видеть, жрица Её пребывает ныне не с вами!

Герцог посмотрел, как Алисафья с трудом выбралась из сугроба. Снег залепил глаза, и она протирала их, размахивая рыжими волосами.

— Нам пора в путь! — герцог бережно поднял шкурку, оставшуюся от кота, положил её на ладони и, погладив, поднял над головой. Засияло огромное золотое кольцо, в нём на миг показался морда кота, которая тут же исчезла. Как и шкурка. — Идёмте же! У нас осталось несколько важных незавершённых дел! А Пантелей навсегда пребудет в Вечности, и, поверьте, он всё равно останется с нами!

Гвилум положил крыло на плечо плачущей Джофранке, и они пошли вслед за герцогом, что ступал быстро, и перья блестели на его шляпе. Ворон на миг обернулся, удостоив Зверолова последнего острого взгляда.

Алисафья — вся в снегу, с растрёпанными волосами подбежала к брату. Тот опёрся на её ладонь, и, сумев встать, хромая, устремился к ружью:

— Не надо! — выкрикнула она, но тот не слушал. Подняв оружие, он распрямился, но шатнулся, едва не упав.

— Мы не станет изгоями, сестра! Нет, никогда не станем! Я всё равно исполню свой Долг!

— Нет, Фока, нет! Всё должно было произойти именно так! И всё уже закончилось… для нас! Мы должны отправиться с тобой — туда! — она указала на открытый вход в шахту. — Пойти и спасти того, кто попал в тёмное чрево из-за нас!

Зверолов на миг посмотрел в тёмный ход, но недолго взвешивал в уме предложение. Покачав головой, сказал резко:

— Лучше помоги мне! — и сделал первый неуверенный шаг в сторону от шахты.

— Нет!

— Ты пришла, чтобы быть со мной!

— Нет!

— Тогда иди за своим! А я… я!

Он, шатаясь, устремился по косой в том же направлении, куда отправился герцог со свитой.

Алисафья проводила его взглядом, но сама не двинулась за ним.

…Когда Зверолов вышел к тому месту, где стояла чёрная повозка, на её месте был лишь вытопленный прямоугольник с обугленной травой. Экипаж растаял в темноте леса. У охотника не было и малейшего шанса успеть. И он знал об этом…

«Теперь не догнать!» — тяжёлая мысль сдавила голову, словно сошлись вновь ржавые тиски в пыточной камере лихоозёрского барина.

— Не догнать! — произнёс он и выкрикнул в небо. — Неееет!

И тут послышался звон бубенцов. Рассекая снег, подъехали сани, обдав Зверолова серебряной ледяной крошкой.