— Как видишь, не суждено нам с тобой отметить долгожданную встречу дружеским рукопожатием! Нет меня больше, сгинул на каторге. Пока ты почитывал книги и учил сельских ребят грамоте, я содрал руки, спину и душу на далёкой каменоломне, где царят холод и ветра!

— Саша, ты не можешь меня винить за то, что и как случилось со всеми нами… тогда! Я уцелел только по стечению обстоятельств. Рессора у…

— Да я понимаю, всё понимаю, — он помолчал, подняв глаза к свету, и стал на миг полупрозрачен. — Но удача улыбнулась почему-то лишь тебе одному!

— Лишь тебе одному! Лишь тебе! Одному! — раздался эхом сонм голосов. И, хотя звучали они одновременно и не в лад, но все вместе показались до боли знакомыми!

Мгновение — лучи высветили длинный ряд стоящих полукругом овальных зеркал. Из каждого внимательно, и, как показалось молодому барину, с усмешкой смотрели на него все сотоварищи из кружка вольнодумцев:

— Нас всех нет! — раздалось вновь. — Нас нет на свете! А ты — живёшь! — звучало то ли как осуждение, а то ли как приговор.

Саша Вигель скрестил руки на груди и захохотал, плечи вздрагивали. Это был он — но только внешне! Тот друг, которого знал и любил Антон Силуанович, даже в самые тёмные минуты оставался добродушным и светлым.

— Вас — нет! Вы все до единого — обман! — выкрикнул Антон Силуанович, попятившись и чуть согнув колени. Глаза блуждали по зеркалам, и все они смешались в мерцающую холодными бликами полусферу. — Тот, кто стоит на балконе, слышишь ли меня⁈ Они — не настоящие, я не верю! И как можно было сметь называть такое изуверство… Игрой?

— Ничуть! В Игре больше правды, чем в жизни! — оставив смех, Вигель тронул напомаженные, расчёсанные на пробор волосы. Другие молча и всё также оценивающе взирали с зеркал:

— Нравится тебе, или нет, друг Антоний, но следующее твоё испытание в Игре будет как раз!.. От нас! — спокойно сказал он. — Получив возможность быть здесь, мы хотим прояснить для себя, пожалуй, самое важное. По достоинству ли Судьба позволила тебе жить, а нам, таким же молодым, как и ты, — нет! Истинный ли ты был нам всем товарищ?

— Почему ты так говоришь!

— Потому что никто не имел права выжить!

«Выжить!» — подхватили холодные слова жгучие воздушные потоки подземелья, и унесли, подняв и тут же опустив полы одежды молодого барина.

— Впрочем, мы знаем, что ещё один член нашего братства избежал страшной участи! Прекрасная Игра поможет нам разобраться во всём, чтобы уйти в Вечность и не докучать её надоедливыми вопросами, — Вигель ударил в ладоши. — Фон дер Вице!

«Фон дер Вице!» — раздалось звуком падающих камней, словно кто-то приблизился, и крепкими ударами раскачал, пошатнул своды старинной шахты.

Саша вновь хлопнул в ладоши, и раздался звук, словно ударили в старинные литавры.

В шаге от Антона Силуановича засеребрился тонкий парок. Поднимаясь с шипением и отбрасывая искры, светлый дымок всё яснее обретал черты силуэта — некоего господина в заграничном платье. Вскоре тот проявился полностью — это был молодой человек, который вытаращил глаза от удивления. Он, конечно же, сразу узнал Солнцева-Засекина и побледнел, но, обернувшись к зеркалам, еле удержался на ногах:

— Ну здравствуй, приятель! Да, да, здравствуй! А ты не хвор, дорогой наш! Говорят, в Париже ныне стоят отменные погоды? — посыпались с неприятным шелестом голоса с зеркал, словно облупившаяся краска осыпалась с шершавой стенки.

Внезапно появившийся гость дрожал, кусая ноготь до крови, и бросался то к Антону Силуановичу, то отшатывался от него в сторону зеркал на полусогнутых ножках в полосатых, обтягивающих крупные ляжки штанишках.

— Как вы здесь? Где я⁈ Что за дурацкие такие шутки⁈ — он наконец извлёк палец, разомкнув розовые губы. По-детски зажмурился, потёр глаза кулаками. Не помогло — картина не поменялась. — Боже, боже! Но я ведь только что ехал в прекрасном экипаже, в не менее прекрасной компании, в прек, — он стал заговариваться.– По пре-прекрасной улице Вожирар!

— Да, мы знает, дорогой ты наш! Ты возымел желание побывать ныне в театре «Одеон»! Что там должны были давать — «Завтрак у Витгенштейна»? Кхе, кхе, недурно! — говорит монотонно Саша Вигель. — Ох, как он прекрасен, театр «Одеон», эта архитектурная жемчужина Парижа! Жаль только, никому из нас теперь уж никогда не суждено побывать там, увидеть великолепие его убранства, эти золотые полукруглые арки, ах! Но, поверь мне, здесь ничем не хуже, даже напротив, и зрителей — намного больше! И все они смотрят теперь на тебя!

Фон дер Вице задрал голову, но тут же опустил глаза.

— Вот именно, не стоит и вовсе обращать внимание на наших зрителей, иначе так недолго и сойти с ума, — продолжал Вигель, покачивая рукой с тяжёлым металлическим браслетом. — Главными твоими зрителями, а то точнее даже, и не зрителями вовсе, будем мы. Назовёмся мы совсем иначе…

Лица друзей на зеркалах замерцали, словно фонари, и, пульсируя, проявлялись то бледными гротескными изваяниями из гипса, то жёлтыми черепами. Вигель нацепил пенсне, и череп со стеклянным кругляшом на пустой тёмной глазнице заставил вздрогнуть даже Антона Силуановича, хотя тот и знал, что от злой Игры можно ждать любых метаморфоз.

— Итак, друг Антоний, раз выжили только вы двое, ты просто обязан сразиться за всех нас с этим предателем на дуэли! Да, да, именно он предал нас тогда, если ты ещё этого так и не уяснил! И назовёмся мы все сегодня никем иными, как секундантами! Мы будем хотя и безучастными, но всё же свидетелями этого столь долгожданного для нас события!

— Вы что? Господа⁈ Как можно? Да разве ж это не сон? Ведь я только что ехал! — вновь истерично произнёс фон дер Вице. — Как меня — сюда? Почему?

— Господин фон дер Вице, великодушно простите, что столь неучтиво выдернули вас из самого чрева Парижа. Видите ли, вам выпала большая честь — принять участие в Игре! И хотя здесь немало зрителей, но всё ж единицы из рождённых под луною когда-либо удостаивались присутствовать на ней! — это произнёс незримый Гвилум.

Тот, кому были обращены слова, вновь оступился, и поднял глаза к сводам.

— Если победите в честном открытом поединке соперника, то непременно возвернётесь, и ни водитель экипажа, ни даже милые фрейлины, спутницы ваши, не заметят вашей пропажи. Время, знаете ли, имеет обыкновение как сокращаться, так и растягиваться в пространстве, подобно велюру! Посмотрев прелюбопытнейшую, хотя в целом, конечно, бездарную постановку «Завтрака у Витгенштейна», вы отправитесь с прекрасными своими спутницами в Казино де Пари. И, уж поверьте моему тонкому, как у старой птицы, чутью, что нет, и не было ещё такого счастливчика на свете, кому так будет улыбаться Удача! Этой ночью вы сорвёте такой грандиозный куш, что сможете без труда приобрести хоть сам Сен-Жерменский дворец! Всё, о чём только мечтали, покидая когда-то неблагодарную лапотную Россию, в один миг ляжет к ногам вашим! Вы слышите меня? И всего-то надо, самая малость — сразить на дуэли господина Солнцева-Засекина! Признайтесь, ведь вы всегда относились к нему с пренебрежением, если не сказать точнее — с презрением! Впрочем, как и к другим вашим друзьям, что присутствуют ныне тут. Убить их, к большому сожалению, уже нет никакой возможности, впрочем, к их гибели вы и так имеете самое непосредственное отношение! Победить на дуэли — такая малость по сравнению с прекрасными, прекрасными перспективами! — последние слова отдались гулким эхом вороньего крика.

Испуг постепенно сменился на лице вон дер Вице уверенностью, а в глазах промелькнул едкий огонёк. Сон это всё, или нет, но ведь он и правда имел намерение сегодня после посещения театра сделать ставку-другую на рулетке! До этого всё не везло, а теперь — кто знает!

— Друг Антоний, срази предателя! — выдохнул с надеждой Саша Вигель, и, протерев, убрал пенсне. Лица всех друзей в зеркалах стали обычными, но всё же какого-то земляного, нездорового цвета.