— Во что?

— В штосс — прекрасная игра, где всё решает Случай.

— Нет, с вами — точно нет! Мы не можем играть на равных, ведь вы владеете картами в совершенстве! — услышав это, она повела бровью и усмехнулась.

«Похоже, сей медведь не чужд дипломатии, и умеет хитро подбирать ключи, пока идёт к цели», — подумала она.

— Никогда не уважал карты, хотя…

— Хотя во время тихих задушевных вечеров в вашем имении карточные игры на втором этаже шли постоянно, и притом — всегда на деньги, ведь так? — усмехнулась она. — Сегодня нет смысла что-либо скрывать, всё обнажается этой ночью! Тем более, это и не ваш грех! Один господин, которому по общественному положению вверено было строго пресекать недопустимый корыстный азарт, более всех и предавался этой игре!

— Да уж, Голенищев страстный любитель, и не то что какого-то там штосса, он мастер игр и посерьёзней!

— К тому же, знатный шулер! А я не люблю шулеров! Сегодня он опоздал к вам, разумеется, не по своей воле. У него, видите ли, были, — она недобро улыбнулась, — непреодолимые обстоятельства!.. Но всё же господин полицейский исправник почтит нас сегодня своим присутствием!

Джофранка откинулась на спинку полосатого кресла, положив ножку в кружевном чулке поверх другой, и щёлкнула ногтем. Из тьмы к столу вышел, держа руки за спиной, Николай Киприянович. Пламя свечей оставляло в тени его лицо, но зато хорошо освещалась разбухшая неподвижная грудь — из неё торчала длинная окровавленная швейная игла!

— Что же это с тобой такое? — спросил Еремей Силуанович. Присмотревшись к лицу, всё же увидел, что некогда браво зачёсанные и напомаженные усы и бакенбарды растрепались, а у выпученных глаз не хватало зрачков! Голенищев смотрел вперёд бельмами, а по подбородку текли две тёмные струи.

— Что это с ним такое? — теперь он обратился к цыганке.

— Полагаю, что господин исправник… мёртв, — она засмеялась. — Видите ли, сегодня Николай Киприянович хотел провести ночь совершенно иначе. Он всё распланировал. Убить меня, а затем дражайшую супругу, или наоборот, как получится, и явиться к вам, чтобы спокойно отужинать! Но что-то спуталось в картах Судьбы… Вовсе не так пошло, да?

Голенищев вытянулся, как длинный столб, и молчал.

— Подвёл Его Мефистофель, — и она засмеялась, глядя, как за спиной исправника промелькнула горбатая с панцирной чешуёй спина и два красных крыла. Некое существо сначала нависло над раздутым мертвецом, а затем исчезло, стукнув копытами в темноте и издав тонкий шелест.

Джофранка, подмигнув этому неведомому созданию, теперь обратилась к барину:

— Полагаю, раз вы, любезно обосновав, почему не считаете возможным сыграть именно со мной… всё же перекинетесь с господином Голенищевым?

— Если вы просите — я не смею отказать!

— Тогда по правилам штосса загадайте карту. Какую выберите?

— Даму пик! — без колебаний ответил Еремей Силуанович, сам не понимая, почему остановился именно на ней.

— О, прекрасно! — вытянула губки Джофранка.

— Потому что она… похожа на вас! — честно добавил Солнцев-Засекин. — Разве я посмею выбрать иную карту в вашем присутствии?

Она вновь улыбнулась — благосклонно, и подняла ресницы на Голенищева:

— А что вы имеете сказать, каков будет ваш выбор, Николай Киприянович?

Но тот лишь больше надулся, щёки налились нездоровым пунцовым цветом, а по подбородку потекли уже не струи, а обильная бордовая гуща.

— Жаль, что молчите! Впрочем, я же совсем забыла — у мёртвых не бывает выбора!

И Джофранка метнула из толстой колоды первую карту, барин поймало её могучей пятернёй. Блеснул его перстень на ярко-зелёной «рубашке» карты, и он перевернул её.

Это была пиковая дама! На миг привычный рисованный профиль изменился, и лицо стало точно, как у Джофранки. Та улыбнулась, глядя с карты, и, прикусив губу, подмигнула. Еремей Силуанвич зажмурился, тряхнув головой, и профиль стал прежним.

— Вот! — он торжественно протянул карту, и даже поднял её, чтобы показать Голенищеву, но от того пошёл настолько тошнотворный запах, что барин невольно отвернулся, прикрыв нос и рот.

— Я же говорю, в штоссе не нужен ум, а только удача! Впрочем, господину Голенищеву ещё при жизни не пристало иметь ни первого, ни, тем более, второго! Впрочем, ему уже пора!

И Джофранка указала длинным чёрным ногтем на дверь:

— Ступайте, господин исправник! Кстати, спасибо, что тогда приютили меня! Как говорит наш великий господин, даже тень имеет светлую сторону! Прощайте! Ваш удел — небытие!

Голенищев напоминал громадный пузырь. Если его задеть, он наверняка бы лопнул, залив столик пенной бурой жижей. С трудом повернувшись на каблуках, исправник пошёл прямо, выбив собой левую дверь. Послышался шум ветра, как в открытой глубокой штольне, и только через несколько мгновений — далёкий-далёкий хлюпающий удар. Дверь при этом не могла закрыться — её шатали на петлях из стороны в сторону злые неугомонные сквозняки.

— А вам — направо, Еремей Силуанович! К следующему испытанию! Мне, может быть, и не следовало говорить вам этого, но, право, вы мне начинаете нравиться!

— Вы мне тоже, любезная!..

Он не успел договорить, услышав:

— Но, правда, я ни за что не хотела бы оказаться с вами в тесном и душном помещении, где вы весьма необычным способом обычно избавляетесь от головной боли… Вы же питаетесь болью других?

Еремей Силуанович исказил морщинистое лицо.

— Перестаньте, улыбнитесь! — мягко добавила она. — Я же сказала, вы мне понравились! А понравится жрице Судьбы — это уже почти победить в Игре.

На этих словах она вновь перебросила колоду из ладони в ладонь, и карты исчезли, превратившись в шикарную розу. Цыганка вдохнула аромат бордовых, с каплями росы лепестков, опустив в блаженстве длинные ресницы:

— И ещё! — добавила она, когда Еремей Силуанович поднялся из-за карточного стола. — Закройте плотнее дверь за невоспитанным Николаем Киприяновичем. Ужасно как дует после его ухода…

* * *

Фока предупредительно поднял руки, хотя и был уверен в своих навыках. Он мог перехватить оружие у любого смертного. Тем более что вряд ли после изнуряющих перипетий этой бесконечной ночи усталый и заспанный аптекарь обладал хорошей реакцией. Но лучше не рисковать…

— Кто вы такой? — спросил дрожащим голосом Залман. Его даже стало жаль.

Следующий вопрос окончательно всё прояснил:

— Где я, что со мной?

— Пожалуйста, уберите оружие, Залман, и я постараюсь вам тогда всё объяснить!

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — услышав обращение, тот, похоже, окончательно смутился, не зная, как поступить. Но по-прежнему держал палец на спуске, и это всё больше не нравилось Фоке.

— Итак, ещё раз: вас зовут Залман, вы — аптекарь! С вашей помощью мне удалось отлить пулю из серебра! Вспоминайте, из серебра! В вашей, как же правильно выразиться, подпольной мастерской мы взвесили мои монеты на аптекарских весах, а потом из них…

— Достаточно, можете не продолжать! — Залман щёлкнул, подняв ствол револьвера. — Да, я вас вспомнил. Вы были у меня с этим идиотом, как его, дьячком Евтихием.

Он повёл усталым лицом, приложил барабан к голове, словно пытаясь охладить им лоб:

— Но что же было потом? И почему я — тут? И вообще, никак не пойму, что это за странное место? И с чего вдруг на мне такая шуба? Сроду ничего подобного не нашивал! Кажется, это же нашего винозаводчика? Каргапольского? Как она на мне оказалась? Надо срочно вернуть!

Он помолчал. Фока старался пока не шевелиться — мало ли, что ждать от медленно приходящего в себя аптекаря в следующий миг. Пусть тот пока позадаётся вопросами.

— И, самое главное! Как я шёл сюда? И что — раз вооружён, значит, уже в кого-то стрелял?

— Поверьте, я не знаю ответов на все эти вопросы. Меня не было с вами с того момента, как мы покинули вашу аптеку со стороны двора, господин Залман.

Аптекарь опустился на корточки рядом, и, держа револьвер в ослабленной ладони, другой принялся что-то искать за пазухой. Наконец он извлёк пузырёк.