– Хорошую итальянскую обувь предпочитают даже в аду, – ответил он звенящим, чуть низковатым голосом.

– Но платят за нее совсем другую цену. – Человек немного задумался, а я продолжил: – Я не знаю, что вам сказать, но сегодня прекрасная погода, чтобы летать по склонам фиолетовых холмов.

Мой ответ его ни капли не смутил.

– Согласен, но еще не время, – собеседник сказал это с такой уверенностью, будто знал, о чем я.

Это удивило и немного насторожило. Из головы не выходила надпись на столе: «Соглашайся на любых условиях». Чутье кричало – этот человек не простой прохожий. Возможно, он ключ к двери с выходом из странной тюрьмы, где надсмотрщик и заключенный – одно и то же лицо. Нужно быть осторожней в словах и не нести всякой чуши, это спугнет любого нормального человека, но что-то мне подсказывает, что он и не особо нормальный. Буду самим собой, а там увидим.

– Сегодня прекрасный день, чтобы сесть на лавку и уснуть. Вы разбудили меня. Хотели о чем-то спросить? Извините, перебил вас, да еще и упрекнул за то, что носите слишком дорогие туфли, в то время, когда люди в мире голодают.

– Не переживайте, я их заслужил потом и кровью.

Последнее слово прозвучало демонически. А человек продолжил:       – Я живу через дом от вас, вон та маленькая хата. Три года назад приобрел, даже не выехав сюда. А несколько дней назад решил посмотреть, что я такое купил. Старый бабушкин дом – кухня и комната, все чисто, убрано, даже постель есть, посуда и вся утварь из советского прошлого. Я словно сквозь время провалился. Вот и живу уже несколько дней. Не помню, чтоб получал такое удовольствие от отпуска, хотя много где побывал.

– Понимаю вас, у этого места странная энергетика, а наши дома еще и у самой кромки леса стоят. А лес вообще кажется волшебным. Вы вот говорите, несколько дней тут, а я год назад приехал, так и остался, хотя жил полноценной московской жизнью, с ее суетой, счастьем и стрессами.

– Вы работаете удалённо?

«Да, – подумал я, – кто-то удалил мою прошлую жизнь, и я работаю, чтоб заработать на будущую».

– Почти. Я художник. Волею судьбы выпал свободный год, чтобы уйти в затворничество и открыться в творчестве.

При слове «художник» лицо незнакомца на миг оживилось, но он тут же скрыл эмоцию.

– Уже несколько лет мечтаю об отшельничестве: чтоб ни одного человека, только я и тайга, глухая-глухая тайга, – эти слова вырвались из его какой-то скрытой ото всех глубины. – Только это между нами, вы первый, с кем я поделился.

– Не волнуйтесь, я унесу эту тайну с собой в могилу, – осознав, что сказал, я чуть не блеванул на дорогие туфли своего соседа.

– Ну что ж вас так тянет к потустороннему миру, не время еще, – дьявол расцвел обаятельной улыбкой. – Меня, кстати, Рафаэль зовут.

«Странное имя», – подумал я.

– Максим Маковский! – мое же прозвучало так, словно конферансье объявил следующего артиста.

Мы улыбнулись и искренне, крепко пожали друг другу руки. В тот момент я понял, что это рукопожатие настоящего друга или опаснейшего врага, никакой середины. В Рафаэле чувствовалась сила человека, чьи руки не раз омывались в крови врагов, а возможно, и случайных людей. На вид ему было около пятидесяти, выглядел он подтянуто, ухоженно, но в глазах проскальзывала усталость от жизни.

– Раз вы, Рафаэль, прервали мой сон, предлагаю нарушить ваше дневное затворничество и выпить крепкого дачного чаю.

– С удовольствием, Максим, и давайте на ты. – Я кивнул, соглашаясь.

Войдя во двор, Рафаэль слегка оторопел. Не став скрывать своего любопытства, он спросил, что означают фигурки и причудливые лица, выставленные по всему периметру дома. Я остановился, посмотрел в небо, потом на своего гостя и многозначительно сказал:

– Это моя армия, она защищает дом.

Рафаэль удивленно осмотрелся, после чего придавил меня тяжелым взглядом, в котором читался вопрос.

– Думаешь, я сумасшедший? – Не дав сказать и слова, я продолжил: – Но Шихуанди, например, никто не считает странным, с его тысячами терракотовыми солдатами. Он верил в это, и я верю в свою армию. Она несет неустанную службу, а я, возможно, несу чушь, и это всего лишь инсталляция, произведение искусства. Кто поймет нас, художников?

– Я пойму, – серьезно и уверенно ответил мой гость. – Не только пойму, но расскажу все о твоей армии.

Я решил промолчать и не задавать вопроса, но у меня вдруг возникло чувство, что Рафаэль не случайный прохожий, что он находится в нужном месте, в нужное время, что знает про сон, надпись на столе и армию амулетов. Сказать «знает» не точно. Видит? Да, видит, но чуть в ином смысле этого слова. Неужели ему ведомо все происходящее со мной? Это интересно, но как бы мне ни хотелось расспросить, что значат его странные фразы, нужно держать себя в руках, нить развяжется сама.

Стены моего жилища были полностью завешаны картинами разного размера и тематики. Те, что не уместились на стенах, я сложил в ряд на первом этаже, в большой комнате. Увидев картины, Рафаэль не смог сдержать удивления.

– Это все твои работы?

– Да, – гордо ответил я.

– Они мне очень нравятся! Могу ли взглянуть на те сложенные?

– Конечно, я пока поставлю чайник.

Мой гость внимательно осматривал картины, иногда бросая на меня пронзительный взгляд.

– У тебя талант, Максим.

«Ты еще не видел мою случайно написанную картину «Смерть бедного человека», – подумалось мне.

– Спасибо, Рафаэль, считай себя первым посетителем выставки неизвестного художника.

– Пока неизвестного. У тебя есть все шансы стать великим, и я не шучу.

– Присаживайся, чай уже заварился. – Из большого керамического чайника с синими цветками висели веревочки от трех пакетиков черного чая.

– А почему дачный? – посмотрев на чайник, усмехнулся гость.

– Так на даче же пьем.

Мы не спеша попивали чай, разговаривая на отвлеченные темы. Рафаэль искусно владел манипулятивными техниками, плюс его голос и внутренняя сила подавляли. Но когда он понял, что все его психологические крючки малы, что не по рыбе удочка, перешел на непринужденное соседское общение. Я, в свою очередь, старался не говорить лишнего и скрыл все странности и перипетии последнего года жизни. Устал работать, рухнул бизнес, ушла девушка, решил стать художником – всё стандартно и обыденно. Рафаэль слушал и улыбался, словно знал, что было на самом деле. Он всё больше становился задумчивым, словно взвешивал все за и против. Возникла длинная пауза, после которой мой новый гость встал и попросил его проводить, сославшись на дела.

– Приятно было познакомиться, но, к сожалению, мне пора. Ты завтра не занят после обеда? Зайду на чай да на твои работы еще разок взгляну, они очень интересные.

– Да брось, Рафаэль. Наверно, из вежливости нахваливаешь?

– Нет, Максим из практичных соображений! – Опять эта дьявольская самодовольная улыбка. – Твои работы имеют большой потенциал. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Мы пожали друг другу руки, попрощались и поняли, что наше общение уже стало дружеским.

Человек привыкает к любым условиям жизни, но не все стремятся сделать их лучше. Поначалу чистота и идеальный порядок по утрам пугали, но через пару дней все стало обыденно и привычно. Внутри меня словно образовалась пустота, невозможно было поверить, что картины закончены. Я еще не понимал: не выполни я заказ, история со Славой была бы написана ровно наоборот, моё тело с ножом в груди обнаружили бы через месяц, год, а может, и никогда бы не нашли: молния ударила бы в дачу, и огонь забрал с собой остатки никчемного, никому ненужного человека. А Слава, возможно бы, осознал, что натворил, и полностью поменял свою жизнь, завязал с выпивкой, вернулся в семью, организовал своё дело и, чем черт не шутит, разбогател. Тот, кто заключил со мной контракт на сорок три картины, отправил Славу сказать, что я справился. И Слава был знаком, посланцем, которого нужно было принести в жертву.