«Отношения». От этого слова я невольно начинаю стучать зубами.

– Хорошо. Отлично, – выдавливаю я. Сделав шаг вперед, я сажусь на стул и чуть не промахиваюсь мимо сиденья. Мои щеки заливает румянец, но я беру себя в руки и откашливаюсь. – Спасибо, что дал мне шанс, Кэл. У меня мало опыта в этой сфере, точнее, совсем нет опыта, но я готова упорно работать. На меня можно положиться.

Мысленно я содрогаюсь. «Да, я ни в чем не разбираюсь, но зато буду вовремя приходить на работу!»

Кэл удерживает мой взгляд еще мгновение, потом опускает глаза и берет ручку.

– Умеешь вежливо говорить по телефону? Общаться с клиентами?

– Да, я прекрасно лажу с людьми.

– Когда не обвиняешь их в том, что они хотят навредить твоим собакам.

Он произносит это совершенно невозмутимо. До меня не сразу доходит, что это шутка – кажется. Я негромко смеюсь.

– Извини. Я действительно с кем угодно нахожу общий язык и легко учусь. Не сомневаюсь, что я быстро освою ваши рабочие процессы и программное обеспечение.

Он что-то записывает и кивает.

– Хорошо. У меня нет времени следить за каждой мелочью.

– Не волнуйся об этом.

– Здесь написано, что ты готова работать каждый день, но только не по вечерам пятницы и субботы и желательно не по воскресеньям? – уточняет он, не поднимая взгляда.

– Да, хотелось бы. Если придется, я могу перестроить расписание, но я стараюсь не пропускать выступления. Я играю живую музыку по пятницам и иногда по субботам. А по воскресеньям я работаю волонтером в приюте для животных «Вечная молодость».

Он поднимает взгляд.

– С этим проблем не будет. Мы закрываемся в шесть вечера, а по воскресеньям не работаем.

– Прекрасно, – я улыбаюсь. – Такой график мне подходит.

Кэл постукивает ручкой по желтой странице блокнота.

– Ты выступаешь?

Я не уверена: то ли он проявляет искренний интерес, то ли спрашивает в рамках собеседования, но я хватаюсь за вопрос, как за кислородную маску в падающем самолете.

– Да. Я пою и играю на гитаре, иногда на других инструментах. Я даже хотела пойти учиться на автора песен, но из-за проблем со здоровьем… – я замолкаю и прикусываю губу. Возможно, не стоит сообщать слишком уж много личного. – Ну я какое-то время пролежала в больнице. Сейчас все нормально, так что не беспокойся, с работой я справлюсь. Но потом умер отец, и я не смогла…

– Твой папа скончался? – Кэл хмурится, на его лице возникает озабоченное выражение. – Соболезную. Я не знал.

Я тронута. Несмотря на печальный разговор, я улыбаюсь.

– Спасибо. Да, от рака. Нам с мамой пришлось нелегко.

Проходит несколько напряженных мгновений, пока мы глядим друг на друга. Между нами танцуют воспоминания, и я гадаю: вспоминает ли он наши осенние посиделки во дворе у костра, когда с ветвей кленов падали листья, и казалось, наша жизнь всегда будет такой же легкой.

Кэл моргает. Мерцающий свет в его глазах сменяется тенью, и он вновь скрывает свои чувства за маской. Становится незнакомцем, а не моим старым другом.

– Что ж, – он прочищает горло и встает со стула. – Думаю, мы сработаемся. Жду тебя завтра.

Я тоже встаю. Мое сердце колотится под лавандовым платьем с открытой спиной.

– Серьезно?

Кэл достает из кармана жвачку, разворачивает и закидывает себе в рот. Он окидывает меня взглядом и сжимает зубы, вновь глядя мне в лицо. Потом коротко кивает.

– Да.

– Ух ты… Это так много для меня значит, я правда…

– При одном условии, – прерывает он.

Я кусаю нижнюю губу и складываю руки перед собой.

– Конечно. Что угодно.

Он весь напряжен. Его взгляд непреклонен. В этот момент медные глаза больше напоминают сталь.

– Мы не будем говорить о ней.

У меня перехватывает дыхание.

Перед моим внутренним взором мелькает лицо Эммы, ее веснушчатый нос и темные волосы, которые она завязывала в хвост любимой резинкой. Я вижу, как она машет мне на прощание и бежит из моего двора к своему. Я слышу ее голос: «Пока-пока!», когда она добегает до террасы, улыбается мне, показывая зубы, и входит в дом.

Я не хочу о ней молчать. Я не хочу делать вид, что ее не было.

Но Кэл мрачно смотрит на меня в упор, без слов давая понять, что другого выбора нет. Его «условие» не обсуждается. Яростный взгляд не располагает к спорам.

Я медленно киваю и делаю то же, что и всегда – улыбаюсь.

– Я понимаю.

– Хорошо.

Он выходит из кабинета, не попрощавшись, оставив за собой лишь аромат сандалового дерева, пряностей и чего-то мятного; а также память о девочке, которую он хотел бы забыть.

Кое-что на столе привлекает мое внимание. Узнав тарелку с банановым хлебом, я наклоняю голову.

Моя улыбка становится шире, когда я понимаю, что Кэл оставил от хлеба только две горбушки – точно так же, как делал в детстве.

Я слишком поздно сообразила, что не знаю, во сколько открывается автомастерская. Так что в семь утра я уже жду у входа в легком платье лимонного цвета, держа в руках корзинку домашних маффинов с яблоком и корицей. Спустя сорок минут Кэл заезжает на парковку, и я улыбаюсь.

Алисса была права. Он действительно ездит на мотоцикле.

Я невольно вздрагиваю от утробного рокота мотора и слабого запаха бензина. Кэл тормозит и снимает шлем; утренние лучи озаряют его нежным светом, контрастирующим с кислым выражением лица и суровым обликом.

Кэл взъерошивает волосы, спрыгивает с мотоцикла и берет стальной термос из крепления на подседельной трубе. Когда он замечает, как я машу ему рукой – мои волосы стянуты в лохматый пучок, на лице сияет широкая улыбка, – то удивленно замирает. Судя по выражению лица, он то ли забыл, что взял меня на работу, то ли успел об этом пожалеть.

– Доброе утро! – радостно говорю я, продолжая махать рукой. Сама не знаю, почему я это делаю. Может, моя рука думает, что сможет убедить его помахать в ответ?

Он не машет, но коротко кивает мне; я мысленно говорю своей руке, что это почти то же самое, и она опускается.

– Доброе, – говорит он хриплым голосом человека, который не успел выпить кофе. Или это его обычный голос? – Ты снова рано. – Свободной рукой он находит в кармане ключ и направляется ко мне, отводя взгляд.

Наши плечи на мгновение соприкасаются. От него исходит свежий запах, пряный и мускусный, от которого у меня по спине пробегает странное чувство. Я сильнее сжимаю ручку корзинки.

– Я забыла спросить, во сколько начинается рабочий день, так что приехала к семи, – признаюсь я со смехом.

Кэл замирает и хмурится, глядя на меня через плечо.

– Ты просидела здесь целый час?

– Ага. Репетировала разговоры с клиентами и съела два маффина от нервов.

Он бросает взгляд на корзинку и открывает дверь.

– Я ожидал увидеть череду лесных зверушек, которые в любой момент готовы с тобой спеть.

О, он все-таки не утратил чувство юмора.

Я прикусываю губу, стараясь сдержать улыбку, и вслед за ним захожу в лобби под приветственный звон бубенчиков.

– Это комплимент?

– Пока не знаю. – Он включает свет. – Сумку и прочие девчачьи штучки можешь оставить в комнате отдыха.

Я пытаюсь проследить, куда он указывает, но направление слишком расплывчатое. Впрочем, я как-нибудь найду дорогу.

Кэл делает глоток из термоса и снова бросает взгляд на маффины.

– Ты часто печешь?

– Да, – киваю я. – И мне хотелось произвести хорошее впечатление. Ну знаешь… на парней.

Он на секунду останавливается и медленно оглядывает меня с ног до головы.

– С этим ты справишься и без маффинов.

Я краснею. Внутри меня разливается тепло. Вот это точно был комплимент.

И – кто бы мог подумать – я не знаю, как ответить.

Слегка нахмурившись, он проводит рукой по затылку и взлохмачивает волосы. Потом издает невнятный звук – то ли ворчание, то ли вздох, – и проходит мимо меня, направляясь в кабинет. Я неловко топчусь на месте, не зная, идти ли мне за ним, и пытаюсь найти уместную тему для разговора. Наконец, в панике, я выпаливаю: