– Я понял, – обрывает он и показывает на экран. – Открой продажи.

– Сейчас. – Надув щеки, я в конце концов нахожу нужные данные и отправляю их на печать. – Готово.

– Спасибо.

Я перевожу взгляд на настенные часы и вижу, что уже пять минут седьмого: мой рабочий день подошел к концу.

Кэл тоже это замечает.

– Можешь идти, – сухо говорит он и разворачивается, держа распечатку в руках. Но, прежде чем уйти, он медлит и произносит мое имя:

– Люси.

Я замираю.

– Да?

Он стоит спиной ко мне, и я вижу, как движутся его мускулы, когда он сжимает и разжимает кулаки.

– Ты хорошо справляешься. А то, как тебе удалось разрядить ситуацию с Аллансоном… – он поворачивается и смотрит на меня, потирая шею, отчего у него напрягается бицепс. – Я был впечатлен.

Меня охватывают гордость и восторг; я делаю вдох и улыбаюсь.

– Спасибо.

Он коротко кивает и уходит.

Несмотря на все трудности первого рабочего дня, с моего лица не сходит искренняя улыбка. Я забираю сумку и прощаюсь с Данте, Кенни и Айком, которые тоже собираются по домам.

Кэл не улыбается и даже не говорит «до свидания», но мы на мгновение встречаемся взглядами, когда я выхожу из комнаты отдыха.

В его глазах я вижу что-то мягкое, нежное, и во мне разливается щемящее тепло. Это длится лишь мгновение, прежде чем он опускает голову и отворачивается; его спина и плечи напряжены. Но этот взгляд сопровождает меня всю дорогу до дома.

Как и его слова.

«Ты хорошо справляешься».

Пусть мой первый день прошел неидеально, но о лучшем я и мечтать не могла.

3/1/2013

«Сердечная боль»

Люси снова заболела. Она вообще часто болеет, но не любит об этом говорить. Только твердит, что у нее врожденные проблемы с дыханием.

Она не хочет, чтобы мы волновались. Но как можно не волноваться, когда любишь кого-то? Так не бывает.

Как-то раз мы вместе поплавали в бассейне с ледяной водой, и Люси начала задыхаться. Пришлось даже вызвать скорую. В больнице Люси прилепили кардиомонитор.

Это несправедливо, что Люси нужен кардиомонитор. У нее прекрасное сердце.

Идеальное.

Такое сердце, как у Люси, не должно болеть.

Пока-пока!~

Эмма

Я нашла работу всего неделю назад и уже беру больничный.

С утра меня мучила одышка, так что я решила поехать к врачу. Мне сделали рентген грудной клетки, прописали бета-блокаторы и велели избегать физических нагрузок в течение нескольких дней. Сегодня суббота, так что я смогу отдохнуть еще один день и вернуться на работу в понедельник.

Кэл почти ничего не сказал, когда я позвонила ему в семь утра.

– Да? – прозвучал из трубки его хриплый, сонный голос.

– Кэл? Привет! Слушай, прости, что звоню так рано, но мне нужно съездить к врачу. Ничего серьезного. Прости, я знаю, что обещала не пропускать работу, но мне…

– С тобой все хорошо?

Между нами повисла тяжелая тишина. Не знаю, был ли он раздражен или обеспокоен. Я сглотнула.

– Все хорошо.

– Увидимся в понедельник, – пробубнил он и повесил трубку.

Не переношу, когда разговор так резко обрывается. Я тут же исторгла из себя длинное сообщение, набрав все, что не успела сказать вслух.

Он не ответил.

С тех пор прошло двенадцать часов, и он так и не прочел сообщение. Вывод может быть лишь один: он меня ненавидит, и мне придется искать новую работу.

– На самом деле, ничего страшного, – бормочу я себе под нос. Кексик заприметила другую собаку и теперь с энтузиазмом тащит меня вперед. – Подыщу другое место. Оно и к лучшему. У меня почти нет опыта работы, нельзя быть такой чувствительной.

– Люси, ты преувеличиваешь. Мне тоже это свойственно. Жаль, что ты унаследовала этот порок. – Мама качает головой. Она идет рядом, держа в руке поводок Зефирки.

Мама права.

Как и она, я часто нервничаю и драматизирую; как и отцу, мне бывает свойственно оптимистичное безрассудство. В общем, я довольно непредсказуемый человек.

Я вечно тороплюсь с выводами, придумываю самый катастрофический вариант развития событий и одновременно убеждаю себя, что вполне смогу его пережить. Будто раскладываю яйца по разным корзинам, чтобы, когда разразится хаос, я смогла пройти через огонь с улыбкой на лице и яйцом в корзинке.

– К слову о пороках, – добавляет мама и отбирает у меня поводок Кики. – Не перенапрягайся. Я подержу.

– Мне уже лучше. И она не так уж и тянет.

– Не дай бог ты потеряешь сознание прямо на улице, и мне придется тебя откачивать, одновременно удерживая двух корги и вызывая скорую, и все это под дождем, который вот-вот хлынет. Лучше уж побереги себя.

Драматизирует.

Я решаю не спорить и поднимаю глаза к серому пасмурному небу. Набухшие тучи почти задевают верхушки деревьев, закрывая последние лучи солнца. Вдалеке гремят раскаты грома.

Я вспоминаю далекий день в конце августа, больше десяти лет назад, когда небо выглядело так же. Школьная подружка позвала меня на вечеринку в бассейне, но мама не пустила – незадолго до этого у меня случился приступ во время плавания и я угодила в больницу.

Я весь день просидела насупленная, глядя в окно и представляя, как веселятся мои друзья.

А ближе к ужину в дверь кто-то позвонил.

– Идем скорей! – позвала меня Эмма. Она была одета в купальник и резиновые сапоги, с плавательным кругом в форме динозавра на поясе. – Погода идеальная!

На улице лило как из ведра.

Эмма стояла на пороге, широко улыбаясь, пока ее поливал дождь. Струйки воды стекали у нее по носу и щекам; капли сверкали, как второй слой веснушек.

– Куда? – спросила я в растерянности. – Дождь идет.

– Ага! Здорово, правда? – она посмотрела наверх и заулыбалась еще шире. Потом снова перевела взгляд на меня и слизнула с губ дождевую воду. – Тебя не отпустили на вечеринку, так что давай устроим свою собственную.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости.

Через пять минут мы уже носились во дворе по лужам и грязи, промокшие насквозь, и хохотали до боли в животе. Вскоре из дома выскочил Кэл с водяным пистолетом и гонялся за нами, пока мы все не повалились в наполнившуюся водой канаву возле деревьев.

От воспоминаний у меня щиплет глаза. Я будто слышу смех Эммы в шуме ветра.

– Как он поживает, Люси?

Мамин голос возвращает меня к настоящему. Я поворачиваюсь к ней, отгоняя подальше нахлынувшие чувства.

– Кэл? Он… – я пытаюсь подыскать нужные слова. Неприветлив, молчалив, пренебрежителен, невероятно привлекателен, замкнут, нелюдим, покрыт татуировками… – Он сильно изменился.

Мамино лицо мрачнеет. Ее седеющие волосы пшеничного цвета, едва достающие до плеч, заправлены за уши, в мочки которых вдеты серьги. Моя мама, Фарра Хоуп, не снимала эти серьги в форме золотистых ангельских крыльев с того самого дня, как умер мой отец.

Она переводит на меня блестящие голубые глаза.

– Как же печально, что Дана оборвала все связи. Все это случилось так неожиданно.

У меня першит в горле, и я, опустив голову, принимаюсь рассматривать трещины на асфальте.

– Его не узнать. Честно. Я работаю там уже неделю, но он совсем не идет на контакт. Молчит про маму, отказывается говорить про Эмму…