События подошли к своему пику в понедельник 9 октября в Лейпциге, который был эпицентром народных протестов в течение нескольких последних недель. Фактически демонстрации по понедельникам там стали постоянными с начала сентября, и на них собирались по несколько сотен людей – впрочем, число участников стало расти по экспоненте, начавшись с небольшого числа приходивших на вечернюю службу о мире в Николайкирхе в центре города и дойдя до массового митинга на одной из улиц городского внутреннего кольца. Вечером 25 сентября состоялась четвертая такая демонстрация, пришло 5 тыс. человек; через неделю их было уже 15 тыс., скандировавших «Демократия сейчас или никогда» и «Свобода, равенство, братство». В движении демонстранты теперь скандировали «Мы остаемся здесь», вместо того, чтобы кричать, как раньше «Мы хотим уехать», и требуя: «Эрих [Хонеккер], перестань смешить всех вокруг, позволь перестройке войти». С каждой неделей жители Лейпцига становились все более изобретательными в своих действиях и более яростными в своих требованиях397.
Ожидалось, что 9 октября протесты будут невиданной численности и, соответственно, со стороны властей ожидалось применение больших сил против демонстрантов. С такими мыслями группы оппозиции в Лейпциге и церкви распространяли призывы к осторожности и ненасилию. Всемирно известный дирижер Гевандхауз-оркестра Курт Мазур вместе с двумя другими знаменитостями города добился поддержки со стороны трех руководящих функционеров СЕПГ в городском правлении и выпустил публичный призыв к мирной акции: «Нам всем нужны свободный диалог и обмен мнениями о будущем развитии социализма в нашей стране». Более того, они доказывали, что диалог должен идти не только в Лейпциге, но и с правительством в Восточном Берлине. Так называемый «Призыв шести» зачитывали вслух, его передавали через громкоговорители по всему городу во время вечерней церковной службы398.
Хонеккер со своей стороны был намерен сделать Лейпциг прецедентом. Государственные СМИ все время вспоминали о событиях на площади Тяньаньмэнь и бесконечное число раз повторили выражение солидарности правительства с их товарищами в Пекине399. Когда Хонеккер встретился с Яо Илинем, китайским вице-премьером, утром 9 октября, оба они объявили, что есть «доказательства конкретных антисоциалистических акций со стороны врагов-империалистов, имеющих своей целью повернуть вспять социалистическое развитие. В этом отношении нужно учесть фундаментальный урок контрреволюционного восстания в Пекине и текущую ситуацию» в Восточной Германии. Сам Хонеккер выразился самым напыщенным образом: «Любая попытка империализма дестабилизировать социалистическое строительство или оклеветать его достижения сейчас и в будущем будет не более чем тщетным нападением Дон Кихота на ветряные мельницы»400.
По мере того как тем вечером 9 октября сгущались сумерки, памятуя об ужасных картинах из Берлина, многие ожидали, что Лейпциг ждет «кровавая баня». Хонеккер освятил тезис, что восстания нужно давить в зародыше. И к этому были готовы 1500 солдат, 3 тыс. полицейских и 600 дружинников, поддерживаемые сотнями агентов Штази. «Либо мы их, либо они нас», – так наставляли полицейских их начальники. «Бейте их без всяких компромиссов», – приказывал министр внутренних дел. Солдатам раздали патроны и противогазы; агентов Штази Мильке инструктировал лично; дружинникам и полиции скомандовали быть наготове401. Около 6 часов вечера после службы в Николайкирхе и соседних церквях толпа высыпала на улицы. К демонстрантам все время присоединялись новые люди, и огромная толпа из 70 тыс. человек стала медленно продвигаться в сторону кольцевой улицы Ринг402.
И все-таки страшного противостояния удалось избежать. Местные партийные руководители не хотели действовать без детальных инструкций от руководства в Восточном Берлине. Армия и полиция не были готовы к встрече с такой большой толпой, в два раза превосходившей их ожидания… Кроме всего прочего, слово Хонеккера больше не было законом. В Восточном Берлине шла ожесточенная борьба за власть. Эгон Кренц, который был моложе Хонеккера на 25 лет, уже какое-то время готовил против него заговор. И несмотря на свой недавний «братский» визит в Пекин, он совершенно не был готов к тому, чтобы Хонеккер взвалил на него ношу претворения здесь решения проблемы, как на площади Тяньаньмэнь, потому что в таком случае его руки были бы обагрены немецкой кровью, а престарелый вождь в этом случае мог обвинить его в насилии. Все это парализовало партию, разделившуюся на твердокаменных, колеблющихся и реформаторов. А поскольку тем вечером из Берлина ничего внятного не скомандовали, местный партийный руководитель совершил резкий разворот. Следуя «Обращению шести», он приказал своим людям действовать лишь в случае необходимости самообороны. Тем временем из Москвы в штаб-квартиру генерала Бориса Снеткова, главнокомандующего Группой советских войск в Германии в Вюнсдорфе возле Берлина, была прислана директива не вмешиваться события в Восточной Германии. Советские войска на немецкой земле должны были оставаться в своих гарнизонах.
Итак, «китайская карта» не сыграла. И не потому, что на самом верху СЕПГ было принято такое решение, идущее от изменений в самом сердце, а потому что не было никакого решения. Время ушло. Массы продолжали демонстрации. Не было насилия. Репрессивный аппарат, мобилизованный Мильке, не вступал в противостояние с бесстрашными «врагами государства» и анархическими «хулиганами», вместо них на улицах были дисциплинированные обычные граждане со свечами в руках, изъяснявшиеся на языке непротивления. Чего они хотели, так это признания со стороны правящей партии своего законного права на базовые свободы и политическую реформу: их лозунгом стало: «Мы – народ» (Wir sind das Volk)403.
Возникли новые факты. И появилась новая культура демонстраций – выплеснувшаяся из церквей на площади и улицы. Потеря режимом решимости тем вечером обернулась исчезновением атмосферы страха. И это изменило облик ГДР. Активисты правозащитники и массы протестующих начали сливаться друг с другом.
Это была огромная победа мирных демонстрантов и эпическое поражение режима. «Ситуация настолько плоха, как никогда раньше не было в СЕПГ (‘Die Lage ist so beschissen, wie sie noch nie in der SED war’)», – такой итог заседанию Политбюро 17 октября подвел один из его членов404. На следующий день Хонеккер подал в отставку – официально по состоянию здоровья – и новым руководителем партии стал Кренц405. Но это нисколько не улучшило общественного настроения: люди видели в передаче власти результат их собственного давления снизу, а не результат разных партийных махинаций и маневрирования, начавшихся с той поры, как Хонеккер серьезно заболел во время встречи представителей стран Варшавского пакта в Бухаресте в июле406.
18 октября Кренц пообещал Центральному комитету партии, что он начнет «поворот» (Wende). Он высказался за начало «диалога» с оппозицией при двух условиях: первое, «продолжение строительства социализма в ГДР… без сдачи наших общих достижений», и второе, сохранение Восточной Германии как «суверенного государства». В результате «поворот» Кренца обернулся не более чем риторической корректировкой стандартной партийной догмы. Похожим образом он осуществил и персональные перемены в руководстве, оказавшиеся косметическими. Короче говоря, в перспективе не просматривались никакого настоящего «обновления»: очевидно, что «поворот» (Wende) не означал «перелома» (Umbruch).
