Президент М.С. Горбачев оказался политиком, удивительно способным к рефлексивному управлению с многоракурсным наблюдением. Но он был всего лишь человеком, а не суперкомпьютером. Естественно, что на последовательное занятие нескольких позиций наблюдения, организацию совмещенной точки зрения и аккуратное подведение оппонента к формированию нужного решения требовалось время, которого катастрофически не хватало. И его постоянно корили за медлительность и ругали за запоздавшие решения.

Это похоже на проблему Гамлета. Авторы почти всех исследований этой трагедии Шекспира обычно задавались вопросом такого рода: «Почему Гамлет, который должен убить короля сейчас же после разговора с Тенью, никак не может этого сделать, и вся трагедия наполнена историей его бездействия»32. Часто Гамлета считают рефлексирующим (!) субъектом, но толкуют его поведение как безвольное, как пустое самокопание, вследствие которого он не может решительно воткнуть шпагу в Клавдия, выполнив завет Тени отца. Так и М.С. Горбачева обвиняли в том, что он медлит, потому что якобы не знает, что делать. Хотя о какой медлительности можно говорить, если он всего за шесть лет изменил мир!

Мне кажется, дело обстоит иначе: как раз тот, кто способен к рефлексии и авторефлексии, может действовать весьма эффективно, без PR-приемов «на публику», рефлексивно управляя акторами, вовлеченными в ситуацию, и может от прямолинейных хорошо видимых действий перейти к незаметному глазу рефлексивному управлению. Он действительно непонятно для других медлит, но благодаря рефлексии, позволяющей видеть мир глазами другого и предугадывать его намерения, Гамлет заранее понимает замысел короля, который хочет отправить его в Англию и замышляет просить там его казнить. В самом деле, еще до этого, в предыдущем акте, Гамлет уже знает о предстоящей поездке. Клавдий чувствует это загадочное для него знание:

«Херувим» – внешний стимул, который человек «видит» как картину ситуации в результате рефлексии в своем сознании.

Пожалуй, только человек, способный к глубокому видению объекта регулирования, мог сконструировать в уме весьма непростую схему управления страной: «Статья В. Чалидзе, опубликованная в “Московских новостях” в 1989 году, натолкнула меня на мысль, что, реформируя наше государство, мы должны иметь в виду возможность дифференцированных связей в новом Союзе»33. Это был бы сложный Союз, намного сложнее СССР, и управление им должно было стать много сложнее, поскольку обратные связи, необходимые для классического управления, оказались бы очень разными. Таким Союзом могли бы руководить только люди, способные к рефлексивному управлению. Были ли в СССР такие? Были, но очень немногие, причем к государственному руководству не допущенные, не прошедшие «фильтры» властного отбора. А наверху, так позаботилась История, оказался только один – М.С. Горбачев. По-видимому, он пришел слишком рано…

Люди, способные к авторефлексии, как правило, умеют не только находить, но и признавать свои ошибки. «Самыми серьезными ошибками считаю…» – начинает перечисление президент СССР 34. И, надо сказать, список этот честный. Признание ошибок буквально разбросано по всей книге: «Допускал иногда несвоевременные решения, упустил какие-то моменты, что-то неправильно оценив…»35 Каждый ли из нас способен к такой откровенности? «Самой большой моей ошибкой было то, что я позволил втянуть себя в дискуссию и в политическую борьбу между различными течениями демократов, – пишет М.С. Горбачев. – Выясняли нюансы. В то время как перед нами была огромная страна, которая нуждалась в политических ответах. И надо было… встать выше политических страстей, отдельных привязанностей. Здесь и моя ошибка»36.

Выше мы обсудили способность М.С. Горбачева к рефлексивному управлению. Это уже очень много для руководителя государства. Но проводимое человеком рефлексивное управление, уже по определению предполагающее проникновение в сознание другого человека, сильно зависит от культурного контекста, в который погружен управляющий. Особенность президента СССР состояла в том, что свой выбор альтернатив («Каждый в политике делает выбор»37) он осуществлял не по сугубо рациональному критерию (максимизация выигрыша), а усложнял его этическим критерием («Нравственность и политика нераздельны… Я отвергаю аморальные средства в политике»38). Это редчайшее для политиков самоограничение. Очень многие говорят, что политика – грязное дело. И кто-то соглашается с этим, но идет в политику, сначала на время, а потом и совсем забывая свои изначальные этические установки, а другие стараются держаться от политики подальше, чтобы сохранить свои этические принципы. Не исключено, что на формирование такого выбивающегося из стандарта типа политика в значительной мере повлиял выдающийся философ Мераб Мамардашвили, с которым Михаилу Горбачеву доводилось не раз встречаться в общежитии Московского университета: «Мераб – это величина не только в философии. Это был человек нравственный»39.

Сужение спектра утилитарных решений из этических соображений невероятно усложняло задачу президента СССР и повышало вероятность неудачи. М.С. Горбачев ясно понимал это («Я признал, как трудно оказалось соединить политику с моралью»40), но в мировой политике, хотя бы на время, успех был достигнут. («Я горд, что новое мышление, наша новая политическая мораль помогли потеснить ненависть из международных отношений»41.)

Говоря о своих этических принципах, М.С. Горбачев особо отмечает свой «внутренний протест против системы жестокости»42. Конечно, принцип ненасилия тоже уменьшал перечень инструментов, которыми позволял себе пользоваться М.С. Горбачев: «Не приемлю «силовых приемов» для достижения цели… Всякое насилие порождает ненависть, а ненависть всегда разрушительна…»43 Его принцип ненасилия, кроме того, вошел в противоречие с прочно встроенными в отечественную политическую культуру принудительными мерами.

Но на этом перечень редко обсуждаемых качеств М.С. Горбачева не завершается. У него был потрясающий политический «вестибулярный аппарат», который в «политический шторм» помогал ему от «политической морской болезни». Он сам приводит в книге такой эпизод: «Корреспонденты “Комсомольской правды” во время нашей беседы напомнили одну карикатуру на меня: идет Горбачев по проволоке, и две корзины, справа и слева. В одной сидят левые, в другой правые. Одни говорят: “Чуть-чуть левее”, правые кричат: “Чуть-чуть правее”. Что ж, остроумно и, главное, точно отражает реальную ситуацию, в которой я находился…»44 В то время, когда проходила беседа с журналистами, президенту СССР было не до смеха, но он, демонстрируя свое чувство юмора, легко посмеялся вместе со всеми. Сегодня, по прошествии времени, эта метафора канатоходца прочитывается куда более трагично. Напомним строки из песни Владимира Высоцкого «Натянутый канат» («Канатоходец»):