Снова за их спинами закрылась дверь, и послышался лязг тяжелого засова. Теперь они, бывшие в плену у фашистов, оказались в плену у своих.

– До проверки всех документов, – отчеканил работник комендатуры. В помещении, где их заперли, стояли нары, прибитый к полу стол со скамьей, высоко под потолком светилось полуденным солнцем окошко.

Ничего не понимающие пленные решили выспаться, а обо всем подумать после. Грязные, голодные, больные и счастливые. К вечеру им принесли съестное: по куску хлеба, котелок каши на всех и воду. На следующее утро пленных, снова ничего не объяснив, распихали по вагонам и сказали: «Отправляетесь на родину».

Так, осенью 1945-го, когда весь мир ликовал и праздновал Великую Победу, Георгий и несколько бывших военнопленных из разных уголков Советского Союза и окрест оказались в Находке, оттуда на пароходе их этапировали в Магадан. Что странно, никто их по пути не допрашивал, никаких обвинений не предъявлял, просто гнали и гнали. Все дальше на восток. Теперь для своих они стали зэками, побывавшими в плену у фашистов. Значит, предателями. Во время одного из этих этапов к Георгию пристал конвоир.

– Слишком жирно будет предателя Родины величать Георгием, а может еще Победоносцем тебя, тварь фашистская? – зарычал конвоир и больно ударил Георгия прикладом по голове.

Спасла плотная шапка-ушанка. Смягчила удар. Но снова дала о себе знать контузия. После этого случая он несколько дней ничего не мог слышать, болела голова, из носа время от времени шла кровь. К его мучениям добавлялось то, что было жутко холодно. Несмотря на то, что по пути в Находку всем ссыльным выдали валенки, телогрейки и меховые шапки-ушанки с рукавицами. Ни дня не помнит Георгий, когда он не мерз. «Почему меня называют предателем? Я воевал, получил ранения, был в плену. Комендант же на границе сказал, что до проверки всех документов. Почему не отпускают? Неужто мои документы потерялись? Почему мне никто не верит?» – беспрестанно вертится в голове.

Георгия и еще с десяток заключенных закрыли на пересылке в небольшом помещении административного корпуса. Вдоль стен двухэтажные нары, в центре топится буржуйка. Уставшие с дороги, заключенные сразу же разбрелись по нарам. Георгий нашел место на нарах в самом дальнем углу. Прилег. От безысходности своего положения, от обиды он еле сдерживает вырывающийся крик. Понимает, сейчас он только и может, что сильнее стиснуть зубы и пережить то, что с ним случилось. «Я должен быть сильным. Кто умеет терпеть, тот все победит», – пытается успокоить расшалившиеся нервы Георгий. Эту поговорку часто повторял его дед. Но злые слезы все равно наворачиваются на глаза и удушающий ком подкатывает к горлу. Чтобы никто не видел его секундную слабость, он выше натягивает ворот телогрейки и глубже забивается в угол. Заметят, достанут постоянными издевками. И, чего хуже, покалечат. Теперь недолго осталось ждать разнарядку по работам.

В Магадане его определили на лесоповал, который находился в нескольких десятках километров от самого города. И снова в дальний путь. Благо, не пешком, а на полуторках. Заселили в какой-то барак, где помимо него было еще два десятка человек. Нравы царили разные. Озлобленные, испытавшие фашистское пленение, частью прошедшие концлагеря, безосновательно обвиненные в предательстве Родине люди, не понимающие что происходит, почему с ними так поступили и отправили на Колыму, порой напоминали хищных зверей. Даже из-за небольших бытовых распрей здесь могли вспыхнуть нешуточные разборки между сидельцами, которые могли стать беспощадными к таким же бедолагам: избить до полусмерти, искалечить, убить. Георгию, немногословному и неконфликтному по нраву, удавалось избегать таких разборок.

– Эй ты, дитя гор, почему все время молчишь? – иногда обращались к нему сидельцы.

– Да он ничего не понимает, да и говорит так, что с наскока не поймешь, – отмахивались те, кто хоть раз пытался вытащить Георгия на разговор или нарочно вывести из себя.

Дальнейшим издевкам, может быть, помешало то, что один из них вспомнил вслух, что еще со школьной скамьи, с уроков литературы горцы ассоциировались с абреками, которые могли одним ударом зарезать хоть человека, хоть барашка. Такие уж они взрывные и горячие. Возможно, это и придерживало особо наглых и спасало Георгия в конфликтных ситуациях.

Попавшие под жернова репрессий политические и те, кто был обвинен в предательстве и пособничестве с фашистами, попадал к ним в плен, бежал из концлагерей и другие подобные заключенные, в Магадане были на тех же правах, что и остальные зэки – убийцы, насильники и воры. Жизнь впроголодь, голод, холод и бесконечная работа, то на лесозаготовках, то на строительстве дорог, то на вскрыше торфяников или приисках. За это им выдавался скудный паек и кое-какая сезонная одежда.

Через год Георгия этапировали из Магадана еще дальше – в Якутию, в Усть-Неру, где находился центр Индигирлага. В Магадане он думал, что уже находится на краю земли. Ан, нет. Оказалось, есть места посуровее. Но удивительно, именно по пути в Оймякон он обрел самых верных друзей на всю последующую жизнь. Мухаммада – узбека, Славу – белоруса, Яцека – поляка. Почти одного возраста. Яцек был в партизанах, Мухаммад и Слава так же как и Георгий воевали, но на других фронтах. Разных национальностей, веры людей объединяло то, что они были в плену у фашистов, испытали горечь жестокой обиды за обвинение в пособничестве с врагами и прошли все круги ада за свою еще такую недолгую жизнь. А сейчас их свела воедино еще одна битва – борьба за выживание.

Этот этап из Магадана до Усть-Неры был долгий и тяжелый. Поначалу пешком, частью на телегах до Атки, а оттуда до Оймякона местами на автозаках, пешком, на плотах. В Усть-Нере их снова затолкали по грязным, перенаселенным баракам. И здесь условия содержания были не лучше магаданских. Снова постоянное чувство голода, холод, болезни и тяжелая работа. Летом донимали комары и мошки, от которых, казалось, не было спасения. В зимнее время – холод. Бараки отапливались железными печками. От них исходило тепло, но оно уходило в щели на стенах, заткнутые как попало мхом и ветошью. К тому же постоянно дули сильные ветра, которые насквозь продували ветхие жилища и куцую одежонку поселенцев.

Георгий очень долго не хотел верить тому, что с ним случилось. Плохо понимая по-русски, он поначалу совсем растерялся. К тому же ему было тяжело привыкнуть к долгим зимам, якутскому холоду, к местному укладу жизни. Но, как и раньше, стиснув зубы, он дал себе слово выжить. Здесь, в Усть-Нере, его снова определили на лесозаготовки. Они рубили лес, часть складировали, из большей части вязали плоты и сплавляли по реке. Участок находился далеко от жилых поселков, можно запросто сгинуть по пути. Поэтому никто и не пытался отсюда бежать.

Находясь здесь, Георгий получил вольную, стал вольнонаемным. Теперь он мог выбраться отсюда и найти другую работу. Подумав, что так будет лучше, он устроился на прииске горнорабочим. Кормили лучше, да и зарплата была не соизмерима с теми, что платили на лесозаготовках. В общем, решил попробовать. Работа тяжелая. Смена 12 часов. И все это время вниз-вверх с тяжелыми тележками, гружеными рудой. И снова дали знать о себе старые раны – контузия и перебитое вражеской пулей плечо.

Как-то среди рабочих пошел слух, что набирают строителей, а также лесорубов для заготовки леса под строительство жилых домов в районном центре и в селах. Дело знакомое и Георгий направился в леспромхоз, оттуда в Промстрой. Тут его определили поначалу в бригаду дорожных строителей, а затем на жилищное строительство. Поработав и в этом качестве, Георгий решил снова вернуться на лесозаготовительный участок. Жизнь в таежных условиях, пусть и трудная работа, но понятные и простые человеческие отношения в небольших отрядах лесорубов – вот что возымело решающее значение в выборе его будущей работы. К тому же, он освоился в местности, имел возможность свободно передвигаться. Теперь он иногда выезжал с участка в совхозный поселок: закупаться продуктами или получать спецодежду, запчасти или еще что необходимое в работе.