А о том, как позже узнали новобранцы, что СССР потребовал у Румынии вернуть территорию Молдавии и начал назревать военный конфликт в соседней Бессарабии, политрук почему-то им не говорил. В конце июня 1940 года была зачитана директива из центра, в которой говорилось: «Мы идём освобождать наших единокровных братьев украинцев, русских и молдаван из-под гнёта боярской Румынии и спасти их от угрозы разорения и вымирания. Вызволяя советскую Бессарабию из-под ига румынских капиталистов и помещиков, мы защищаем и укрепляем наши южные и юго-западные границы». Часть, где служил пулеметчиком Георгий, все ближе и ближе перебрасывали к границе. Он плохо ориентировался в названиях новых мест, знал только то, что они на границе с Бессарабией. Где-то вдалеке ухали взрывающиеся бомбы, ночами время от времени взмывали на небо светящиеся лучи маяков. К счастью, активных военных действий не случилось.

В конце июня румынские войска покинули Бессарабию и СССР объявил о создании новой Молдавской республики. Эту войну избежали, но Европа уже полностью была оккупирована фашистской Германией. Поэтому те части, которые вошли в освобожденные районы Бессарабии, находились в постоянной боевой готовности. Георгий вместе с сослуживцами теперь уже находились на самой территории Бессарабии. Большей частью они были заняты на восстановительных работах, ремонтировали мосты, расчищали завалы на дорогах, участвовали в погрузке, разгрузке вагонов на железной дороге. Но и про военное дело им не давали забывать. «Когда все это закончится?» – переговариваясь друг с другом, задавались вопросом Георгий и Мамук. Но наступало утро и все начиналось заново, и было точь-в-точь как вчера.

Здесь же в Бессарабии Георгия застала война с Германией. Сообщение об этом выслушали молча. Как-то враз посуровели лица командиров, помрачнели однополчане. Даже веселые перекуры стали тягостно задумчивыми. Вечером перед отбоем Мамук спросил у Георгия:

– Что делать будешь, если надо будет стрелять в людей?

– Они фашисты, слышал, сколько людей они уже убили, сожгли деревни, города? Они – враги. Их сюда никто не звал. Помнишь старого волка, который несколько лет крал у нас овец и никто не мог его поймать? Если он перестанет охотиться, его убьют другие волки или изгонят из стаи, и он помрет с голоду. Но тут на войне немного иначе. Если ты не убьешь врага, то он тебя, – тихо, но твердо ответил Георгий другу, который был младше него и по самым трудным вопросам с ним всегда советовался.

Так, тихо переговариваясь, в тяжелых раздумьях друзья улеглись спать. Еще долго Георгий не мог заснуть. От мысли о неотвратимости надвигающейся долгой разлуки с родными у него сжималось сердце.

С первых же дней войны их взвод в составе стрелкового полка занял боевые позиции. Но последовавшие сплошные бомбовые авиаудары фашистов не позволили советским войскам развернуть полномасштабные боевые действия на земле и в воздухе. Много солдат полегло в те дни. Погибли и многие однополчане Георгия. Его самого, раненого и контуженного, вынесли из поля боя санитары. Перевязав рану на голове, погрузили в санитарный поезд и отправили, как сказали в медчасти, в сторону Харькова.

Так Георгий оказался в городе Изюм, в госпитале с ранением и контузией. Палаты были переполнены. Распределяли раненых по палатам по мере высвобождения мест. Большинству вновь прибывших приходилось довольствоваться местом на наскоро сколоченных деревянных нарах в коридоре. Между тем каждый день санитарные поезда все подвозили и подвозили раненых к госпиталю. Казалось, что конца этому не будет. Здесь, глядя на безруких, безногих, обгоревших, слепых совсем еще юных парней-солдат, Георгий еще глубже осознал последствия войны, прочувствовал какая тяжелая участь выпала ему, на всех этих мужиков, на всю страну.

Через два месяца его прямиком из госпиталя направили в Ворошиловский сборный пункт. Оттуда в сторону Каменец-Подольского. Бои шли ожесточенные. За каждую пядь земли, за каждую деревушку, город. Увы, силы были неравные и советским войскам приходилось нести большие потери, местами отступать.

В одном из боев при прорыве фашистского окружения пулей, проскочившей через щель в щите пулемета, убило первого номера в пулеметном расчете. Думать времени не было, оттащив погибшего сослуживца, Георгий ухватился за рукоятку пулемета. Он понимал: если отставшие не смогут выйти из окружения к своим, то попадут в плен. Это было самое страшное, что могло случиться на войне. Командиры много раз рассказывали им про перебежчиков на сторону фашистов, про тех, кто попадал к ним в плен. «Предателям Родины нет пощады!» – переходя на крик, говорил перед строем командир. «Лучше погибнуть в бою, чем попасть в плен», – пронеслось в голове Георгия и он дал несколько строчных очередей, и вдруг от боли в плече сжалось все тело и померкло в глазах.

Пришел в себя от резкой боли. Это носком тяжелого сапога кто-то сильно пнул в живот.

– Вот еще один. Живой. Забирайте, – подзывая кого-то, на русском кричал человек в фашистской форме.

На войне русскую речь Георгий более-менее стал разбирать, хотя мало понимал. Подошедшие солдаты, тоже все в немецких формах, но говорившие по-русски, приставили дуло автомата к голове Георгия и приказали встать. Ничего не понимая в происходящем, – почему эти русские мужики надели фашистскую форму, – он поднялся. Пошатывало. В глазах резь от песка, накрывшего его при взрыве, одна рука отвисла в плечах и при каждом движении отдает сильнейшей болью. Превозмогая боль, силой воли он выпрямился. Где это видано, чтобы настоящий мужчина склонил голову перед врагом. Под дулом автоматов всех раненых бойцов, которые не смогли прорваться к своим, фашисты взяли в плен и погнали к ближайшему населенному пункту. Как оказалось, в ближайшие Барановичи, которые были уже заняты фашистами.

Шли долго. Кто-то падал, другие пленные его быстро поднимали и буквально волоком тащили с собой, чтобы фашисты не застрелили. Мучительно хотелось пить. Но поясную бутылку с остатками воды Георгий уже отдал раненому, который в пути начал терять сознание. Наконец-то добрались до Барановичей. Здесь их заперли в каком-то большом сарае. Разбираться где они, что с ними случилось, пленным было невмочь. Георгий еле доковылял до самого дальнего угла сарая и прилег на дощатый пол. Рядом стонали раненые солдаты, кто-то уже бредил в предсмертной агонии.

Так прошло несколько дней. Пленные, кто как мог, оказывали друг другу помощь, но многие все же скончались от кровопотери, заражения ран. Двери сарая открывались раз в день, обычно утром. Заходили два солдата, ставили перед дверью ведро с водой и миску с варевом, очень отдаленно напоминающим суп. Когда за фашистами закрывались двери, те, кто мог ходить, пододвигали ведро и миску ближе к лежачим. Им первым давали попить и поесть. Потом по ложечке, а то и другой доставалось всем остальным. По наступлению темного и светлого времени суток пленные поначалу считали дни и найденным здесь же ржавым гвоздем выцарапывали на стене черточки. Одна черточка, вторая, третья… Высокий, поджарый, лет под пятьдесят Вано, в первые дни все пытался найти хоть какой-то способ выбраться из сарая.

– Что вы сидите, вставайте, давайте искать, где-то должен быть выход, – злился он на других пленных. – Ждете, когда всех нас расстреляют или сожгут вместе с этим сараем?

Тогда два-три человека, которые могли ходить, вставали и помогали Вано вскарабкиваться наверх, чтобы изучить потолочные стыки на предмет наличия лаза. Но все безуспешно. Когда все поняли, что сарай охраняется днем и ночью, крепко заколочен со всех сторон и им не вырваться отсюда, счет дням был потерян. Однажды всех, кто мог стоять на ногах, вывели из сарая. Думали на расстрел. Оказалось на работы. На железнодорожной станции изо дня в день раздетые, полуголодные, с еще не зажившими ранами, под пинки и дубинки полицаев они грузили и разгружали вагоны. Уголь, дрова, тяжеленные ящики с боеприпасами, мука, сахар и многое другое безостановочно прибывало с запада и переправлялось дальше. С ослабевшими и умирающими у фашистов разговор был короткий – расстреливали на месте. Скольких знакомых за это время потерял из виду Георгий по этой причине, уже не помнил. Временами пронзительными болями, тисками, сжимавшими голову, давала о себе знать контузия, болело неправильно сросшееся после ранения предплечье. Но он дал себе слово выжить и, превозмогая боль, голод и холод, старался двигаться, работать. Со временем одежда вся обносилась. Пленные, чтобы не замерзнуть окончательно, обматывали ноги, руки драной мешковиной, укутывались в то, что они подбирали на железной дороге. Так пережили одну зиму.