Особая жуть берёт, когда с кладбища несётся плач по новопреставленному младенцу, тут уж любой прохожий ускоряет шаг, чувствуя, как со лба начинает стекать холодный пот, перемешанный с горячими слезами.

Аня прижала руки к щекам и, подражая плакальщицам, пропела плач по усопшему, то повышая тон до крика, то понижая до еле слышного шёпота:

Стародавний русский напев немного сгладил первый приступ горя, уступив место невыносимой тревоге за подругу.

«Как она там, сестрёнка моя крестовая? – думала Аня, меряя шагами садовую дорожку от забора и обратно. – Сидит сейчас, небось, одна-одинёшенька, среди чужих людей и не знает, как жить дальше».

Перед глазами, как живое, вставало лицо купца Воронова, каким она запомнила его в последний раз. Он во всём походил на Маришку, такой же круглолицый, весёлый, пышущий здоровьем и бодростью.

– Налетай, девицы-красавицы, – с порога заявил он накануне их выпуска из пансиона, встретив дочь с подругой в комнате для свидания, – привёз вам гостинчика с ярмарки. Да не простого! Наивкуснейшего! – он хитро подмигнул, выуживая из-за спины огромную коробку пастилы в шоколаде фабрики «Ландринъ».

Правда, коробка с пастилой оказалась не такой огромной, как представлялось. В девичьей спальне на десять кроватей она закончилась в тот же вечер.

Разум отказывался принимать, что Ермолая Поликарповича нет в живых.

– Как же так? – горячечно размышляла Аня, не замечая, что говорит вслух. – Чья рука посмела отнять жизнь, дарованную Господом? Этому злодею не должно быть прощения и покоя ни на том свете, ни на этом. Будь навеки проклят тот, кто совершил это подлое убийство и все другие преступления, тот, из-за кого беззащитные люди боятся выходить из дому. А если не постигнет преступника кара человеческая, то пусть Божий суд свершится, да так, чтоб ему от отчаяния за грехи волком выть до смерти.

Мягкий шлепок у забора показал, что она в саду не одна. Схватившись рукой за ствол дерева, Аня испуганно вскрикнула, но тут же услышала жаркий шёпот:

– Аннушка, ласточка моя, это я.

Широко раскрыв глаза, Аня увидела, как из сумрака густого вишняка навстречу ей пружинисто шагнул Алексей Свешников.

От неожиданности Аня попятилась, чуть не упав на садовую скамейку.

– Вы?!

– Я, – он опустился возле её ног на одно колено и, щекоча губами запястье, поцеловал руку, обдавая кожу прерывистым дыханием. – Не корите меня строго. Не мог удержаться, чтоб не увидеть вас.

Анна попыталась ему ответить, но вместо приветствия смогла лишь горестно всхлипнуть, с трудом сдерживаясь, чтоб не разрыдаться.

Алексей встревожился:

– Аннушка, милая, что случилось? Доверьтесь мне.

Богатый интонациями голос Алексея стал низким и бархатным, обволакивая Аню нежностью и обещая понимание. Как славно, что именно в эту минуту нашёлся человек, желающий разделить с ней горе тяжёлой потери. Её захлестнула горячая волна благодарности:

– У моей лучшей подруги Мариши погиб отец. Купец Воронов. Может, слышали?

Она всё же не сдержалась и расплакалась, как маленькая, громко всхлипывая и сморкаясь в кружевной платок.

– Слышал… – Он помолчал, а когда заговорил, Аня услышала в его голосе жёсткие, напористые нотки: – Жизнь – противоречивая штука, Анечка. Кто знает, может статься, смерть Воронова оказалась не напрасной, а послужила великому делу…

– Не напрасна? Великому делу? О чём вы говорите, Алексей? Какое дело может быть дороже человеческой жизни?

Она недоверчиво подняла заплаканные глаза на Алексея, силясь понять сказанные им слова. Продолжая стоять на коленях у её ног, он утвердительно кивнул:

– Сейчас нам не дано понять смысл того, что происходит рядом с нами, и лишь годы дадут нам правильный ответ.

Аня вскочила со скамейки, горячо взмахнув рукой:

– Алексей, опомнитесь! О чём вы рассуждаете? Жизнь прекрасного человека безжалостно оборвана рукой преступника, не стоящего мизинца Ермолая Поликарповича. Её отнял не Бог, не рок, не жестокая болезнь, а злая человеческая воля.

– Анна! – Алексей поднялся и встал вровень с ней, несмело положа руки ей на плечи. – Прошу вас, успокойтесь, позвольте мне залечить ваши раны.

Его руки медленно заскользили вниз, остановившись на уровне локтей. Она чувствовала себя спелёнутой, но не находила сил сбросить с себя эти живые оковы, застыв словно околдованная.

Слова Алексея становились всё быстрее и быстрее, пока не превратились в беспорядочную скороговорку:

– Я все дни думаю только о вас… Я не могу ни есть, ни пить, ни спать… Я не могу дышать без вас…

Никто прежде не делал Ане столь откровенных признаний, и от смущения она не знала куда девать глаза, старательно отводя взор в сторону.

Сердце в груди забилось острыми толчками, кружа Ане голову горячей кровью, приливающей к щекам и шее. Бормотание Алексея долетало до неё как сквозь вату. Она почувствовала на своём лице прикосновение сухих горячих губ, обессиленно закрыла глаза и в ту же секунду расслышала зов матери, издалека выкликавший её, словно заплутавшую в лесу:

– Аннушка! Ау! Вернись!

Аню словно окатили ушатом студёной воды из родника, мгновенно охладившей горящие щеки. Выпрямившись в струнку, она недвижимо застыла в руках Алексея бледная и растерянная.

Он уловил произошедшую в девушке перемену и отпрянул, стараясь поймать её взгляд:

– Ласточка моя.

– Пустите меня, Алексей, – Аня оторвала от себя его руки, только что настойчиво обнимавшие её, и поняла, что не знает, куда деться от жгучего стыда. Она, Анна Веснина, дочь порядочных родителей, любезничает ночью с кавалером как неразборчивая девка! Да ещё в то время, когда Маришка Воронова оплакивает своего отца.

«Спасибо, мамушка, спасла ты меня», – подумала Аня, от души перекрестившись на кресты Успенского собора. Потом, прижав руки к щекам, не говоря Алексею ни слова, побежала в дом, торопясь выплакать в подушку своё запоздалое раскаяние. Всю ночь она металась по комнате, заново переживая то горе подруги, то своё позорное поведение при встрече с Алексеем. В четыре часа утра Аня, наконец, успокоилась, босиком прошлёпала на кухню, выпила чашку холодного чая и заснула крепко, как давно не спала.

Маришка Воронова приехала на следующий день к вечеру. Едва экипаж с верным Степаном на козлах вывернул из-за поворота, Аня обратила внимание, как словно бы увяло всегда румяное, свежее лицо подруги с озорными ямочками на щеках. Вместо прежней резвушки и хохотушки, в двуколке сидела худенькая, испуганная девочка с опухшими от слез глазами и остреньким подбородком.

Вылезая из повозки, Маришка жалобно посмотрела на Весниных, неловко скукожилась и, закрыв лицо руками, залепетала:

– Простите, что доставляю вам столько хлопот.

– Маришка, милая, – птицей кинулась к ней Аня, покрывая поцелуями мокрые глаза подружки, – о каких хлопотах ты говоришь?

Она с трудом удерживала рыдания, поднимающиеся из груди, догадываясь, что если даст волю чувствам, то встреча Маришки рискует перерасти в продолжение похорон Воронова.

Глядя на обнявшихся девушек, Веснин тоже прослезился:

– Милости просим, Маринушка, будь мне богоданной дочкой, – не зная, как унять поток женских рыданий, он неловко переступил с ноги на ногу, указывая на дом. – Теперь это и твои хоромы, доченька. Иди, милая, отдохни с дороги, тебе Аня с Анисьей спозаранок светёлку приготовили.

Иван Егорович любовно подтолкнул девиц к распахнутым дверям, не забыв одновременно сурово цыкнуть на зазевавшихся работников, кучно стоявших чуть поодаль: