Погиб Владимир Салтыков весьма нелепо. Он был в их группе самым крепким, тренированным, везучим. Он шел последним, сразу в спину мамы Веры. Никто не видел, что тогда произошло. Она сумела рассказать – ей стало плохо, Володя бросился на помощь, поддержал. И непонятно, как он рухнул с высоты.

– А мама твоя стала, словно зомби, – рассказывала внуку баба Даша, растившая Никиту с малых лет. – Бывало, как ни спросишь, все молчит.

Бабушка Дарья Николавна была матерью погибшего Володи. Её супруг, ученый – астрофизик, двадцатью годами старше, работать Дарье никогда не позволял. Занятье женщины, считал, наладить дом, хранить очаг и обеспечивать уют. Закончила педвуз – наука в помощь в воспитании ребенка.

Дом Дарья обустроила отменно – родные стены, жизненный комфорт. И муж, и сын ухожены с любовью.

Ученого сразил инфаркт, вдова жила одним Володей. И вырос молодец на славу, да погиб.

Он был из тройки неразлучных, друзья их называли ВэВээС. «В» первое, как сказано, пропало, остались только Вера и Семен. Что девочка родит ребенка сына – откуда было Дарье это знать? Семен ей рассказал – нельзя представить, как с ума сошла тогда.

Метнулась к Вере, та в роддоме, и молчит. Взглянула Дарья на младенца, сразу ёкнуло как будто – кровь родная. Такой малыш – ему нужна её забота. Родители у Веры за границей. Что дергать, пусть работают свой срок. А Вера с мальчиком пусть будут у неё. Никиту в загсе записали Салтыковым.

В таких условиях Никита вышел в свет. Родить ребенка Вера родила, но заниматься с ним особо не горела. И тут включилась Дарья Николавна. Её сподвиг не только опыт и педвузовский диплом.

Недремлющее око бабы Даши било в цель – Никита рос благополучно. А мама Вера появлялась, исчезала и где-то обособленно жила. С ней появлялись то друзья, а то мужья. Что требовалось сыну сверх программы, все это исходило от неё. И педагог по рисованию (Никита с малолетства увлекался), и тренер – пусть мальчишка любит спорт, и англичанин – let him know English better[1], дантист – чтоб голливудская улыбка, и даже гуру – настоящий мудрый йог.

Что значит, что ты родом Салтыков, Никита узнавал от бабы Даши.

– Ты сам, Никита, родом из дворян. Вельможи, люди близкие царю – вот это, вероятно, твои предки.

– Так, бабушка, они же и твои.

– Нет, что ты, я простая Иванова. А Салтыковым по рожденью был твой дед. Гордись и постарайся быть достойным.

Салтык по-тюркски – любящий порядок. Есть варианты – нравственный, хромой. Одно без вариантов – русский барин.

Чем привлекла генеалогия Никиту? Что можно её мерить на себя. Какой конкретно они ветви он не знал, и это ширило доступный мир фантазий. Род Салтыковых сплошь из правильных людей.

Однако и меж ними крылся монстр – кровавая красотка Салтычиха. Блистала в свете, обладала состоянием и набожна была, но за фасадом крылась жуткая изнанка. Лет в двадцать с чем-то овдовела, стала вольною хозяйкой и принялась тогда увечить крепостных. Не меньше сотни их сама поубивала. Прибить поленом, иль ошпарить кипятком – для Салтыковой были детские забавы. Бесчинства делались с годами все страшней. Конец положен был вмешательством царицы. Вдову поставили к позорному столбу с дощечкой «Душегубица» на шее. Потом до смерти просидела в одиночке. Хрестоматийно одиозный персонаж. И звали её Дарьей Николавной.

Никита бабушке однажды и сказал:

– Я удивляюсь – у тебя такое имя. И дед – Глеб Алексеич. Как тогда.

– Все в точности, зеркальность аналогий. Твой дед, безотносительно к любви, был счастлив, что я Даша Иванова.

– Выходит, это был эксперимент?

– Частично. Все с позиции науки. Злодейку звали Дарьей, Глебом звался её муж. Так наш Глеб Алексеич был уверен, что сходство именами ерунда. Как лодку назовешь, так поплывет – какая, говорил он, ахинея. Вот я, к примеру, Дарья Салтыкова, и что, должна кого-то убивать? Каренина Толстого говорит: «Как странно, что вы оба Алексеи!». Что в имени тебе моем, скажи?

Чуть поразмыслив, баба Даша досказала:

– Разборка с Салтыковой – показательный процесс. Острастка, чтобы не было повадно. Такие были, милый, времена. Екатерина шла по трупам на престол. Чтоб утвердиться, ей потребовалась жертва. Тут подвернулась Салтычиха, больше прочих уязвимая из знати. Судили эту барыню, злодейкою в историю вошла. Екатерина же потом – дворянам милости, общение с Вольтером, просвещенная царица. А Запад? Как он нынче измельчал! С кем философствовать? С Ван Даммом? С Департье?

И завершила разговор, пожав плечами. Расплывчато все так в далеком прошлом. Да и новейшая история туман.

Глеб Алексеич, дедушка Никиты, ученый, член-корреспондент, по разнарядке был объектом привилегий. Академический паек прервала смерть. Квартира же в высотке да и загородный дом, отстроенный на выданном гектаре, по предписанию остались за вдовой. И стали гнездами Никитиного детства. Он называл их «Красный Лермонтов» и «Черная дыра».

Московский дом – по совокупности: от станции метро, что находилась сбоку здания, и от великого поэта, рожденного как раз на этом месте. Представьте – «Красные ворота», рядом сквер, и грустный Лермонтов с цитатой на изгибе постамента: «Москва! Люблю тебя, как сын. Как русский – пламенно и нежно».

– Вот так и Лермонтов, он с бабушкою рос, – сказала как-то Дарья Николавна.

– В высотке? – поддержал беседу внук.

– Да что ты. Здесь когда-то был их дом. А жить им нравилось в имении Тарханы.

– Тарханы? Абсолютно непонятно. Другое дело – Черная дыра.

С таким названьем был их загородный дом. Как говорят – с подачи Глеба Алексеича. Когда затеивалась стройка, он был немолод, но ходил холостяком, анахоретом, жившим физикою звезд. Строительством он сам не занимался, приехал, как узнал, что дом готов.

Что впечатлило первым делом – убедительный забор, что капитально опоясывал участок. Ученый оценил:

– Непроницаемый, как горизонт событий.

Весь в мыслях о работе, астрофизик и все в доме разбирал ему привычным языком. Твердил про силу гравитации, про сильно искривленное пространство. А у камина, что в гостиной, подытожил:

– Ну, прямо-таки черная дыра!

Когда спросили, что это такое? Он только усмехнулся:

– Кабы знать!

Ведь это было его темой, его камнем преткновения – отгадывать загадки черных дыр. Не жалко жизни тайны мира изучать.

Поселок был элитный, разумеется, имелся комендант. Вот архитектор и поведал коменданту:

– Ваш Салтыков немного странный. Спросил его – понравился вам дом? А он в ответ мне: Черная дыра.

Внезапное названье прижилось.

Обвенчанный с наукой, Глеб, наверно, так и прожил бы свой век холостяком, но к счастью он однажды встретил Дарью.

Ей говорили:

– Он тебе в отцы годится.

Она же отвечала:

– Ерунда! С его харизмой! Меня к Глебу так и тянет. Я полюблю его. Нет! Я его люблю.

Потом она любила повторять:

– Соединила меня с Глебом гравитация. Он зарядился от объектов, черных дыр, в которых дьявольская сила притяженья. Таятся во Вселенной и засасывают все. И Глебу доверяют свои тайны. Как он приник ко мне с космическою силой – могла ли я, представьте, устоять?

За свадьбой через год родился мальчик.

Чего греха таить – ребенок радовал. Здоровый, энергичный, любознательный, общительный, и прочее со знаком тоже плюс. Похож на Дарью, но в брутальном варианте. В младенчестве с ним занималась мать. Когда подрос, включился и отец, выкраивавший для Володи окна. Учился мальчик хорошо, с друзьями ладил, на их фоне не особо выделялся.

Глеб Алексеевич считал, что это плохо. Он был поклонник Ницше, избегал всегда влияния толпы. Сверхчеловеком стать он сам не дотянул. Но, не избыв в себе зародыш этой темы, теперь надеялся взрастить его в Володе.

Он не печалился, что сын пока, как все. За шахматами, в длительных беседах, он убеждался, что Володя мальчик умный, может мыслить нестандартно, и не расплывчатый мечтатель, а боец. Что в школе не из первых, в том заслуга мамы Даши, советовавшей сыну: