Я тут же поднимаюсь на ноги.

― Операция?

Она смотрит на меня.

― Все прошло хорошо, ― говорит она. ― Мы обнаружили несколько дополнительных костных обломков, что усложнило операцию. Но, как я уже сказала, все прошло хорошо. Синьор Моретти находится в реанимации. — Она пересчитывает людей в приемной. ― Он отходит от последствий анестезии. Я могу пустить одного человека на пять минут. Кто это будет?

― Лучия, ― твердо говорит Энцо.

Татьяна кивает в знак согласия.

― Это должна быть Лучия.

Тридцать шесть часов спустя Антонио переводят в палату интенсивной терапии. Через два дня после этого его переводят в обычную больничную палату, хотя и очень шикарную, в отдельном крыле.

Наконец-то пришло время поговорить. Я сажусь на край его кровати и переплетаю свои пальцы с его.

― Я поняла, почему ты отослал меня.

Он напрягается.

― Правда?

― Это было несложно. Как только я справилась со своими обидами, все стало очевидно. Ты испугался, потому что меня могли убить. ― Я целую его в лоб. ― Ты не такой непостижимый, как тебе кажется.

― Я чуть не убил тебя. ― В его голосе звучит мука. ― Лучия, я не могу…

― Но в этом-то все и дело. Ты этого не делал. Наоборот, ты бросился под пулю ради меня. Это тебя подстрелили, а не меня.

― Я не могу подвергать тебя опасности. ― Но он не отстраняется от меня. ― Жизнь со мной небезопасна.

― Ты слишком самоуверен, ― говорю я ему. ― И самонадеян, думая, что можешь принимать за меня такие решения. ― Я нежно сжимаю его руку. В любой момент в палату может войти медсестра и выгнать меня, так что мне нужно поторопиться. ― Помнишь, как я ненавижу больницы? Как меня тошнит при виде крови? И все же я здесь. И не падаю в обморок. Ты же не думал, что я буду здесь, правда?

― Я явно ошибался.

Я оглядываюсь вокруг с преувеличенным шоком.

― Где свидетели, когда они мне нужны? ― спрашиваю я. ― Не каждый день Антонио Моретти признает, что ошибался.

Его губы дергаются.

― Негодница. ― Он делает вдох. ― Лучия, ничего не изменилось. Я не могу гарантировать твою безопасность.

Он все еще пытается оттолкнуть меня. Но я видела шок в его глазах, когда он очнулся и увидел меня в своей больничной палате. Шок и облегчение. И воспоминания о том, как это облегчение превратилось в яростную радость, дают мне мужество остаться. Бороться за нас.

― Дело в том, что я люблю тебя. ― Я встречаюсь с ним взглядом. ― Ты можешь прогнать меня, но я все равно буду любить тебя. Я могу покинуть Венецию и переехать в, не знаю, Сибирь или еще куда-нибудь, и я все равно буду любить тебя.

― Или во Флоренцию? ― язвительно спрашивает он.

Я шокирована.

― Ты знал? Почему ты не спросил меня об этом?

― Я подумал, что ты скажешь мне, когда будешь готова. ― Он пожимает плечами. ― Это не казалось таким уж важным. Флоренция всего в паре часов езды, и у меня есть частный самолет.

― Я отказалась. Я не хочу жить во Флоренции. ― Я снова сжимаю его руку. ― Я хочу быть здесь.

― Лучия, я…

― Я не хочу безопасности, ― продолжаю я. ― Безопасность — это иллюзия. Мои родители накрыли меня защитным куполом, но мое сердце все равно разбилось. Я просто хочу тебя.

Его глаза одновременно голодные и затравленные. Внутри него бушует конфликт.

― Ты должна уйти от меня, ― выдавливает он из себя, крепче сжимая мою руку. ― Это разумный поступок.

― Этого никогда не произойдет. ― Я робко улыбаюсь ему. ― Это тот момент, когда ты понимаешь, что застрял со мной.

Он долго смотрит на меня. Я вижу тот самый момент, когда он перестает сопротивляться, потому что его глаза вспыхивают собственническим огнем. Он раскрывает объятия, и я придвигаюсь ближе и прислоняюсь к теплу его тела.

― Я никогда не застряну с тобой, ― говорит он. Он улыбается мне и проводит рукой по своему сердцу. ― Это слово означает отсутствие выбора. Я люблю тебя, Лучия. Для меня больше никого нет, маленькая воровка. Я выбираю провести свою жизнь с тобой.

По мне разливается тепло. Он заключает меня в свои объятия, и я чувствую, что наконец-то вернулась домой. Конечно, я не могу удержаться от последней колкости.

― Я все еще думаю, что ты должен вернуть Тициана в музей.

Он одаривает меня лукавой улыбкой.

― Он стоит у тебя в шкафу, cara mia. Это ты отказываешься вернуть его в Palazzo Ducale. Интересно, почему? В конце концов, Бассано, которого ты украла у Пауэлла, уже вернулся в Турин.

Я чувствую, что краснею.

― Я была занята.

Его губы подергиваются.

― Конечно. Жаль, что ты украла его у меня. Если бы ты этого не сделала, я бы подарил его тебе в качестве свадебного подарка. Теперь мне придется придумать что-нибудь другое.

У меня открывается рот. Это что…

― Видела бы ты свое выражение лица. ― Антонио тихонько смеется над моей реакцией. ― Кстати, это не настоящее предложение. Будь я проклят, если буду просить любимую женщину выйти за меня замуж в больничной палате. ― Он касается поцелуем моих губ. ― Считай это репетицией.

― Если это репетиция, ― говорю я, ― то уверена, что само событие мне очень понравится.

Мое сердце переполняется радостью, и я обнимаю Антонио так крепко, как только осмеливаюсь. Больше никаких страховочных сеток — они мне не нужны. Я наконец-то готова к прыжку веры. Мы будем жить долго и счастливо.

ЭПИЛОГ

Лучия

Антонио выписывают в канун Рождества. Предложение — настоящее, как настаивает Антонио, — происходит на Рождество. Мы лежим вместе в постели после скромных праздников, когда он достает из прикроватной тумбочки маленькую коробочку и раскрывает ее.

― Вот оно, ― говорит он. ― Настоящее предложение. Помни, ты уже сказала «да». ― Он протягивает мне кольцо. ― Да?

Я в шоке смотрю на свое обручальное кольцо. Центральный овальный рубин окружен бриллиантами и филигранью. Оно выглядит как антикварное, но одновременно кажется, что дизайн вне времени. Камень ловит свет и сияет, как огонь.

Как и браслет, который он мне подарил, он идеально сочетается с кулоном моей матери.

Как?

Я приподнимаюсь на локте.

― Как давно он у тебя?

Он загадочно улыбается.

― Антонио, ― говорю я, мой голос повышается. ― Серьезно, как давно? ― Он сказал, что заказал браслет в день знакомства со мной. Он ведь не заказал кольцо в то же время? Я не могу решить, будет ли это самым романтичным жестом на свете или поведением, похожим на преследование.

Немного из колонки А, немного из колонки Б.

― Я не могу раскрыть тебе все свои секреты, ― говорит он с ухмылкой, но все же сдается. ― Знаешь ли ты историю кулона твоей матери?

Я сдерживаю улыбку и притворяюсь невежественной.

― Какую историю? — Мой отец подарил его ей на свадьбу.

Он морщится.

― Черт. Теперь я разрушу твои иллюзии.

Он выглядит виноватым, а я не хочу расстраивать его. Врачи убьют меня, если он снова окажется в больнице.

― Как бы ни было заманчиво видеть, как ты корчишься, я уже знаю, что он украл кулон для нее.

Он откидывается на подушку.

― Ты заставила меня поволноваться, ― говорит он. ― Когда я перестану чувствовать себя так, будто меня переехал грузовик, я заставлю тебя заплатить за это, cara mia. ― В этих словах звучит восхитительное обещание, и дрожь предвкушения пробегает по мне от того, как его голос становится хриплым.

Но не сейчас. К сожалению, врачи наложили вето на секс еще на несколько недель.

― Мой отец украл кулон. Он собирался продать его, но моя мама влюбилась в украшение, и он отдал его ей. ― Я тоскливо улыбаюсь. ― Я всегда думала, что это самая романтичная история на свете.

Мои родители любили друг друга с такой яростью, которую я наконец-то начинаю понимать. Те мучительные часы в больнице, когда я ждала, что с Антонио все будет хорошо, кое-что заставили меня осознать. Не думаю, что я когда-нибудь сделаю такой же выбор, как мой отец, но теперь я наконец-то понимаю его. Потерять любимого человека — это ужасно, и горе не поддается рациональному объяснению. Это дикий и отчаянный зверь, когтями впивающийся в твое сердце.