Очень долго в простоте душевной Х представляла себе дом делом своей жизни. Ей потребовалось много времени и сил, чтобы замыслить его, отыскать участок, довести до конца строительство, сделать его жилым, очаровательным, выразить в нем всю глубину своего существа; сколько же ностальгии понадобится ей, чтобы исцелиться, зная, что пользоваться им нельзя? Научиться обходиться без него? Жить без него – и без плана вновь построить дом? Остров – и ее дом – стали могилой ее иллюзий. Неужели это и есть шанс?

– Почему бы нет? – могла бы возразить она.

Ее близкие знали за ней склонность к мистике, она была немного провидицей, способной на долгие рассуждения о положительных сторонах нужды, о пользе лишений, об очищении. И впрямь она, как школьница, на которую снизошло откровение, всегда держала в голове заповедь философии дзен: «духовное знание придет лишь от жизни без прикрас». А как иначе она призывала бы себя к порядку на всем протяжении стройки? Вот оно что, она имела в виду «духовное знание»!

Чтобы принять решение построить свой дом – и выполнить его, – Х мобилизовала в себе одновременно воспоминания, волю, разум, желания. Это все и рухнуло, когда взорвался бойлер и страховые компании запретили пользоваться домом.

Так не был ли кризис, вызванный невзгодами, – в другом плане, не касающемся дома, – случаем сделать несколько шагов к познанию себя? Возможностью уйти от якобы научного рационализма – который с рождения преобладал над ее интеллектуальной жизнью, – от мерзостей общества потребления – которое притупляло ее фантазию, – чтобы пережить настоящую инициацию? Попытавшись найти чудесное, ужасное и святое в полете облаков, дуновении ветра, силе волн и голосе, что нашептывал в глубине ее души? Не был ли этот кризис шансом попытаться уйти, разумеется, в плане сугубо личном, от законов материализма западного мира, который загрязнил всю землю, всецело подчинив ее алчности, вражде, насилию, анархии? Коль скоро ей не построить себя, построив дом, пусть Х хотя бы попытается стать собой, исцелившись, то есть научившись обходиться без дома…

Х была одна перед всем миром, перед всей его тщетой, ей не за что было уцепиться, кроме крошечного огонька, который, она знала, горел в глубине ее существа – душа ли ее, суть ее души, тайна мироздания, образ или познание Бога? Она была одна посреди пустоты нашего времени, которое отринуло мифы, героические легенды, верования и религии, все, что вело и направляло народы с начала времен и составляло сокровища мудрости и исцеления, истинного мира, как внутреннего, так и внешнего. Эти сокровища женщины острова, скорее всего, сами того не зная, силились сохранить. Наверно, они догадывались или чувствовали, что от этого зависит гармония с глубинами души и наше примирение со всеми сферами живого…

И все невзгоды ее дома как никогда укрепили в Х решимость стать женщиной с острова…

Остаться без дома, без резиденции на острове – хотя Робер любезно предложил ей кровать у себя в уголке, – без средств, со своим отчаянием на виду у всех, раздетой – не было ли это для Х действительно шансом, возможностью освободиться от своих эмоций, особенно – если смотреть в корень – от личной эмоциональной вовлеченности в свой проект дома, вовлеченности, которая, конечно, поддерживала ее много месяцев, но была убийственна – в буквальном смысле слова? Как если бы несчастье с домом обозначило переломный момент в ее жизни. До сих пор у нее было достаточно воли – и иллюзии насчет собственной смерти, – чтобы с желанием совершенствовать свое место в обществе, вкладываться в работу, в семейную жизнь, и чтобы построить дом как символ того, что жизнь удалась. Не началась ли теперь для нее новая фаза, в корне иная, в которой, вместо того чтобы давать гарантии обществу, она стремилась просто быть собой? Это было одновременно проще и ценнее. Побыв всего лишь частицей на орбите чужой системы, не становилась ли она центром новой системы – своей?

В самом деле, авария бойлера положила для Х начало глубоким переменам – можно сказать, целительным, – в ее личности и в ее жизни.

Х приписала этот феномен солнцу. Тому, что алхимики в старину называли opus solis, творение солнца… Она сравнила подспудную, невидимую работу, совершившуюся в ней, с прорастанием зерна, которое происходит глубоко под землей, в темноте и зимнем холоде: это же чудо, которому нельзя ни посодействовать, ни помешать; в одно прекрасное утро – в частности благодаря солнцу – пробьется новенький зеленый побег, обещание высокого растения. Ее нагота напоминала Х, что главное скрыто от глаз.

До сих пор Х почти не занималась прилегающей к ее дому местностью. Как ни странно, она о ней даже не думала. Годами была сосредоточена на постройке и совсем забыла об участке, отложив на потом цветочные клумбы, посадку кустов и деревьев. Парадоксально, что и говорить, настолько в этой голой местности строение было неотделимо от зеленого ларца, от обрамляющего его сада.

В эти месяцы, когда дом для нее был заказан – двери и окна опечатали, – Х много занималась участком, обдумывала, рисовала, обустраивала, засаживала, превращала в сад. Чтобы заняться садом, так сказать, автономно, ради него самого. И это оказалось очень увлекательно.

Она замыслила свой дом целиком и полностью обращенным к людям – еще не вполне законченный, он так и не исполнил эту функцию гостеприимства и открытости, но Х не теряла ее из виду. Работая над участком, она поняла, что сад еще отчетливее, чем сама постройка, обращен к внешнему миру. Не только чтобы принимать этот мир – сад мог быть местом отдыха или приятных прогулок, – но и чтобы дарить миру прекрасное зрелище природы, заигравшей новыми гранями благодаря труду садовника. Сад мог стать настоящим чудом. Позже она соберет на эту тему еще сотни клише.

Окунаясь в природу, подчиняясь ритму времен года, диктату состава почвы, силе ветров и режиму дождей, Х столкнулась при создании своего сада с ограничениями куда более жесткими, чем при постройке дома. Надо было поладить с географией и геологией, с кислотностью почвы и морским воздухом, смиренно подчиниться их законам, склониться перед их силой, плыть по течению, признав, что не все в ее власти, при любых обстоятельствах. В общем, освободиться от своего «я», от иллюзии, что воля всесильна, – иллюзии, которую поддерживают архитектура и строительство, едва ограниченные сопротивлением материалов, – сдаться, чтобы покориться законам природы – и внутренним проявлениям глубинного «я». И тогда, быть может, после долгого, упорного труда посчастливится, если соединятся силы земли и силы души, открыть за действительностью реальность, онтологический мир за миром видимым, мир разума за миром смыслов. Сад был деятельностью революционной – и спасительной.

Будучи абсолютной самоучкой, Х задумала свой сад так, чтобы он был красив во все времена года, а ухода требовал самого простого, без химических удобрений. Главной ее заботой была гармония. Она хотела возможности пойти куда угодно, в какое угодно время года, и, поворачиваясь во все стороны, любоваться сценами, перспективами, радующими глаз ансамблями. На возвышенности, открытой всем ветрам, на берегу моря это была амбициозная задача. Добиться своего она могла одним только способом: смешать амбиции со смирением. Довериться местной растительности, покориться законам природы. Сад – он вообще из области природы или из сфер искусства, то есть дело рук человеческих? Философы в старину обожали такие контроверзы.

Там и сям, возле дома и поодаль, она создала клумбы, аллеи, перспективы. Копала землю, сажала, сеяла. Изобретала формы и цвета. Мечтала. Она высадила самые разные кусты, с виду естественные, а на самом деле – тщательно подстриженные. Отыскала вечнозеленые виды, и даже с зимним цветением – бесценные для украшения сада зимой. Сад свой она задумала как лабиринт. В нем можно было потеряться – и найтись. По крайней мере, это случилось с ней, когда она его рисовала: она утонула в ботанических идеях и ими же спаслась. Она выработала направление движения, маршруты – которые никуда не вели. Надо было поворачивать, возвращаться назад, опять теряться, искать новый выход. И снова блуждать среди клумб, расцвеченных мириадами цветов, гроздьев глициний, ползучих розовых побегов и порой вдыхать окутывающий вас хмельной аромат перечной мяты и других душистых растений. Заблудиться, чтобы прийти куда? В себя. В возвращенный рай. В свет солнечной красоты.