Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Комментируя результаты референдума после открытия урн («10 июня 1974 года. Исследование антропологической революции в Италии»), Пазолини пояснил мотивы, которыми руководствовались итальянцы, отвечая «нет»: «Это “нет” стало победой, несомненно. Но это свидетельствует прежде всего о том, что итальянская культура одинаково далека как от традиционного фашизма, так и от социалистического прогрессизма»{SP, стр. 309.}. Пазолини писал:

«Средний класс» радикально – я бы даже добавил, антропологически – изменился: он больше не стремится к народным и религиозным ценностям, но лелеет ценности гедонистической идеологии потребления и последующей модернистской толерантности американского типа (пока рассматривая их лишь экзистенциально, не «номинально»). Именно эта Власть – путем «развития» производства лишних товаров, навязывания мании потребления, моды, информации (прежде всего самым впечатляющим способом – через телевизор) – создает новые ценности, цинично выбросив за борт традиционные и даже саму Церковь, когда-то бывшую их символом.

Именно поэтому «палеоиндустриальная и крестьянская Италия рухнула, рассеялась, ее больше нет – на ее месте зияет пустота, которая ждет, вероятно, заполнения в результате тотального обуржуазивания того типа, что я упомянул выше – модернизации, фальшивой терпимости, американизации и т. п.»{Там же, стр. 308–309.}. «Толерантность цивилизации массового потребления фальшива потому, – пишет Пазолини в другой главе “24 июня 1974 года. Настоящий фашизм и настоящий антифашизм”, – что никогда ни один человек не должен был быть таким банальным конформистом, как потребитель»{Там же, стр. 314.}.

Очевидно, что в «неограниченных, антиисторических, авантюристических требованиях “прав” человека, “свободы”, равных возможностей, удовольствий» Пазолини «видел только искаженное и кривое лицо буржуазии (потребительское, неряшливое, лицемерное, садистское){Kirill Medvedev, цит. по Francesca Tuscano, Pasolini in Russia, в Felice-Larcati-Tricomi 2016, стр. 9–27: 25.} и не заметил (в любом случае – не придал значения) их прогрессивный и освободительный потенциал, направленный против атавистических запретов, цензуры, ограничений, свойственных для архаичного патриархального общества.

Процесс казался Пазолини тотально негативным, поскольку присвоение частью народа буржуазных ценностей не соответствовало достижениям культурных традиций этого культурного класса. Мелкобуржуазные ценности присваивались активнее, чем буржуазные, и при этом присвоении, становясь собственностью другого социального класса, совсем упрощались и деградировали. В результате получалось упрощение и более низкое качество буржуазных ценностей, которое сохранялось даже тогда, когда разница между классами, ее типичные признаки постепенно исчезали.

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

Тем не менее Пазолини трактовал событие совершенно иначе, увидев в нем знак антропологического искажения, коснувшегося всех без исключения, независимо от классового происхождения, молодых итальянцев. По его мнению, то же самое маскулинное и неофашистское насилие, что в трех «чудовищах из Чирчео», было характерно и для пролетариев.

В Corriere della Sera от 8 октября 1975 года была опубликована статья за подписью Пазолини, «Мой “Аккаттоне” на телевидении после геноцида» (статья вошла в сборник «Лютеранские письма». В ней есть такая фраза: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

Позиция Пазолини вызвала ожесточенные споры: Кальвино, Моравия, Элизабетта Рейси и другие были с ним не согласны. Последний месяц его жизни в значительной степени был заполнен ответной реакцией, попытками противодействовать полемике, разгоревшейся после публикации как этой, так и последовавших за ней статей{Точную и научную реконструкцию дебатов см. в Pierangeli 2015.}, в то время как иные выказывали озабоченность активизацией насилия в среде фашистской молодежи, прежде всего в Риме, но при этом ничего не делали, Пазолини подчеркивал межклассовый, и даже, если можно так сказать, «межидеологический» характер поведения и преступлений. В его глазах все это лишь подтверждало его собственный диагноз, поставленный негативной трансформации итальянского общества в целом.

Утверждение, что преступники – всего лишь «неофашистские мажоры», заявлял Пазолини, служило для левых способом успокоить совесть. В другой статье, опубликованной в Corriere della Sera 18 октября 1975 года под названием «Два скромных способа победить преступность в Италии» (позднее она попала в «Лютеранские письма»): «Преступники – отнюдь не только неофашисты, но и такие же, так же себя ведущие и так же думающие пролетарии и маргиналы, голосовавшие за коммунистов 15 июня» (во время региональных выборов органов власти){SP, стр. 688.}.

Для подтверждения своего тезиса Пазолини ссылался, как ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

Пазолини утверждал, что хорошо знал, о чем говорил, поскольку часто посещал мир римских предместий, как уже было сказано (хоть он и почти исчез в начале 60-х, писатель продолжал использовать прежний словарь для описания окраин Рима). В той же статье далее он задавался вопросом, что же превратило пролетариев и субпролетариев в мелкую буржуазию, и, отвечая на него, не смог избежать повторения уже многажды сказанного и написанного. Пазолини считал, что «произошла “вторая” промышленная революция, ставшая в Италии “первой”: потребление цинично разрушило “настоящий” мир, превратив его в “нереальный”, в котором исчезла разница между злом и добром»{Там же, стр. 690.}. Поэтому все – каким-то образом – стало плохо: в обществе осталась одна-единственная идеология, потребительский гедонизм.

61
{"b":"894078","o":1}