Яростные лучи солнца разбивались об отражатели, разгоняя тень между атмосферными башнями. Вершины зданий терялись в невесомых облаках. Было одиннадцать кварцев семнадцатого фермиониума – первого из пяти тёплых месяцев. Уже не рань, но ещё не время обеда.

Но для Сола это не имело значения. Сегодня он припозднился и только-только шагнул на аэроплатформу, чтобы по аэрорельсе подняться на крышу социального тауэра и проглотить там в кафе свой первый в этот день кусок пищи. А может, и единственный на сегодня. Затем он отправится на поиски ежедневной халтуры (с его четырьмя с половиной классами квантового программирования на постоянное место надеяться не приходилось).

Солу было двадцать. Он не знал своих родителей и вырос почти один на нижних ярусах социальных бараков: на скудные дотации Города, под присмотром соседей и представителей Городской патронажной службы, ведущей за ним превентивно-воспитательное наблюдение. Лет в одиннадцать его перевели в отдельную квартирёнку в башне, у самого её сердечника, где Сол и жил теперь, подрабатывая на хлеб насущный, как придётся, и ещё пытаясь учиться.

За минуту оказавшись на месте, Сол спрыгнул на зашарканный аэроперрон, покачнувшись из-за резкой остановки, но легко восстановив равновесие. Он направился в пункт питания, попутно уже представляя, какая сейчас толчея в «Общетруде».

В прошлый раз он работал помощником фельдшера. Нет, по идее, его должны были взять корректором курса аэроамбуланции. Управлял такой машиной автопилот, но даже самый современный компьютер, оснащённый мощным модулем связи с Городской навигационной системой, ошибался в плотном потоке. Нужна была живая реакция и креативная корректировка однонаправленной бинарной логики, принимающей решения методом скоростного перебора вариантов.

Несмотря на то, что квантовый процессор на линиях аэротрасс рассчитывал маршрут за доли секунды, порой этого не хватало. Например, если нужно было выбрать, что важнее: помочь человеку, нуждающемуся в медицинской помощи, или не напугать пассажиров аэроавтобуса, выскочив перед ними при крутом переходе с верхней полосы движения на нижнюю.

Безусловно, автоматика сделает своё дело, передав аэроаппаратам в радиусе километра варианты манёвров, но Городские инструкции, заложенные в синаптический модуль, дают чёткие указания: «Важнее всего спокойствие большинства». И здесь уже вступает в силу выбор живого корректора. Но, опять же, только без выхода за рамки Городского регламента, с обязательным учётом социального статуса пациента, если он уже на борту или о нём имеются достоверные электронные сведения.

Начальное техническое образование Сола отлично подходило для такой работы: он легко обращался с автоматикой. Однако не вышло. В назначенное время Сол явился на распределительную станцию, но там выяснилось, что место уже занято. Откуда-то возник вчерашний кандидат, пропустивший своё собеседование, а теперь вот наверставший упущенное. Видимо, не чужой он был начальнику Трудового распределителя.

Сол уже развернулся к выходу, пнув невзначай диспетчерскую стойку, но тут к нему подбежал мужчина в форменной красно-синей шапочке. То ли на рынке кадров и правда всё было паршиво, то ли пожалел парня старший дежурный, увидев на мониторах его измождённое худое лицо.

Оказалось, один фельдшер не вышел на смену: может, заболел, ну а в худшем, но и в наиболее вероятном случае, пропал без вести, как многие другие горожане (Бюро охраны уже не объявляло их в розыск: ясно было, что вряд ли удастся найти в целости природный источник дефицитных внутренних органов). Так что на распределительной станции в срочном порядке составили акт о подмене профкадра неспециализированным рабочим. Потом завели Сола в тесную раздевалочку, выдали ему одноразовую униформу и отправили на амбуланционную станцию, где тут же и выгнали в рейс по анонимному гражданскому донесению.

Это была наркоманка. Одна из тысячи найденных на улице за ночь. Её мозг умирал, пропитанный синтетическим ядом, образующимся в крови при распаде нового наркотического вещества. Яд не давал о себе знать до момента критического насыщения тканей, когда разрушение клеток почти необратимо. Синапсы отмирали, нейроны утрачивали связи, и всё, что жертва могла – это слабо звать маму в попытках сфокусировать тускнеющий взгляд. Но мучения только усилились, когда страшные образы вплыли в поле её искажённого зрения, и глаза медбрата, едва проступавшие за линзами защитных очков, превратились в окуляры гигантского насекомого – монстра агонии, нависшего над краем тоннеля.

Сол звал девчонку всеми именами, какие приходили в голову, светя фонариком в уже не реагирующие зрачки, пока напарник заряжал шприц-пистолет ампулой универсального реаниматора. Ещё секунда – и антидот побежал по венам. Смесь адреналина с секретной формулой недавно синтезированного нейромедиатора, способного чудесным образом восстанавливать синаптические связи, обращая вспять некроз нервной ткани, но возвращая вместе с тем и боль. Девчонка захрипела и зарыдала.

– Губят себя за свои же деньги… Тут не знаешь, как день продержаться… Не сдохнуть с голоду… Не говоря уж о том, чтобы здоровье сохранить… А эти… Не знают, как поскорее с жизнью расстаться! – приговаривал старший фельдшер, промывая антисептиком номинально одноразовую иглу.

Сол смотрел на дисплей аппарата жизнеобеспечения, ожидая сигнала о полном восстановлении функций организма, и ловил себя на мысли о том, что не может больше выносить взгляд вновь возвращённой к жизни. Она брыкалась под эластичными ремнями в муках второго рождения. Пытаясь хоть как-то оправдать своё бесполезное присутствие, Сол поймал её трясущуюся руку.

– Ну всё, тише… Всё проходит… Всё…

Через час они уже выпустили её обратно в Город, чётко выполнив предписание Горздрава: «Оказывать помощь любому в ней нуждающемуся даже при отсутствии регистрационных данных, проводить реанимационные и прочие медицинские процедуры до тех пор, пока пациент не сможет уйти своими ногами».

Девушка стояла у проёма машины, опустившейся на аэроперрон, переминаясь с ноги на ногу и часто-часто моргая. Она не решалась смотреть на своих спасителей – искоса бросала затравленный взгляд то на Сола, то на старшего фельдшера. Худыми до голубизны пальцами она теребила складки заношенных виниловых брюк – образца экстремальной щедрости Бюро социальных дотаций.

«И откуда же ты, несчастная? Брошенная, одинокая, как и я… – думал Сол, опустив за собой заслонку входного люка, наблюдая сквозь плексиглас, как девушка, шатаясь, бредёт обратно во тьму. – Никогда тебя больше не встречу. Таких не хватает надолго. Может, оно и к лучшему…»

Мотнув головой, прогоняя ненужные мысли, Сол сел на своё место, пристегнувшись. Машина взмыла над аэроперроном и помчалась на новый вылет. К сожалению (или к счастью), он оказался для Сола последним.

После успешной реанимации бомжа и репликации его конечностей, оторванных при выпадении из силового поля аэротрубы (как такое вообще возможно?), команду отозвали. На станции провели проверку, и, разумеется, на место Сола нашёлся профильный специалист. Парню ничего не осталось, кроме как расписаться в бумагах ревизора.

Но был в том и приятный момент. Как сотруднику, неверно направленному на работы, Солу заплатили за два фактических трудочаса по реальной фельдшерской ставке, да ещё и выдали премию за «эмоциональную сложность» (вряд ли такое случилось бы без прямого контроля свыше). На эти деньги он и жил весь последний месяц, регулярно наведываясь в районный распределитель «Общетруда» в надежде на новую подработку. Но пока ему не везло, и он старался не тратиться, экономя то на втором, а то и третьем приёме пищи за день.

***

Почти за раз заглотив бутерброд с синтетической колбасой и запив его заменителем кофе, Сол поднялся и направился к выходу из кафе, не придав значения буйству желудка (лучше уж это, чем сублимированный бизнес-ланч). Когда он подходил к дверям, его взгляд привлёк торговый автомат, набитый всякой всячиной от безобидных игрушек до блистеров с убойной дозой медицинского транквилизатора. Сол почувствовал, что за ним наблюдают.