– Вроде в крепость Себежскую хотят сдать, – ответил тот негромко. – А онагр с боевым припасом с собой в Вильно укатить. Дескать, князь очень ему рад будет, он несколько раз Василия Андреевича отдать ему просил, а тот всё ни в какую.

– Да-а, а вот теперь уже и не нужно более просить, – кряхтя и постанывая, произнёс Стерля. – Теперь и у литвинов такой вот годный дальнемёт есть, сами мы прямо им в руки его прикатили, братцы. Знал бы, что так будет, сжёг бы его лучше на той поляне. Гузка, ослабь мне узел, руки совсем онемели, не чувствую я их. – И он подкатился к молодому орудийщику. – Кондратий, ты у нас самый опытный тут, из старых дружинных воев, что посоветуешь делать? Может, дёру нам ночью дать?

Пожилой воин, прячась в тени от глаз охранников, освободил свои руки от пут и подполз ближе к Стерле.

– Подвинься, неумелый. – Он толкнул плечом Гузку. – А ну-ка дай, протяни их сюда, старшой. Вот та-ак, вот как развязывать нужно. Вишь, какой узел затянули крепкий? Ничего-о, сейчас развяжу. А совет мой такой будет: с литвинами нам закусываться ни к чему, не в том положении мы нонче, Лагутович, и сбегать нам тоже пока не нужно. Захотели бы – убили бы всех давно, ещё там на дороге. Значит, не нужно им это. Но и как вша перед ними тоже ползать, как я мыслю, не надобно. Мы дружинные вои, а не какие-то там смерды или холопы, и уважение к себе имеем. Пусть и они это тоже видят. Сказали, чтобы связаны мы были, ладно, но так, чтобы без дури и без издёвок.

Вскоре все русские сидели кружком со спутанными уже впереди запястьями, и у каждого в руках была своя лепёшка. Завидев обходившего лагерь сотника, охранники вскочили от костра и бросились к ним, раздавая тычки и бранясь.

– Угомонитесь! – рявкнул тот, обведя взглядом пленных. – Вы бы так на крепостных стенах ратились, псы обозные. Эй ты, старший. – Он кивнул Стерле. – Бежать – умереть. Два дня – и вы быть в свой крепость. Мы вас отпускать.

Он повернулся и пошёл на поляну к кострам.

Через пару дней зимней дороги выехав по руслу ручья к большому озеру, литвинское войско, не задерживаясь, продолжило путь по его льду, а к стоящей на полуострове деревянной крепости подкатило несколько саней в сопровождении всадников.

– Кто такие?! Чего надо?! – крикнул им с башни воин.

– Посадник где?! – подбоченясь и горяча коня, выкрикнул литвин. – У мой воевода Радвил подарок вам есть. Забирайте! – И он кивнул своим воинам. Те вытолкнули на лёд восьмерых пленных. – Это всё русский воин из новгородский войско. Они дерзить приближённым людям князя Миндовга, и их немного проучить за это. Мой воевода добрый, он не стал в наказание лишать их жизнь. Но они поднять ратный железо на его воинов и пролить их кровь, за это он забрать их оружие. Тут он в своём праве. Литва не воевать с Псков. Забирайте этих и можете им тоже тать кнута за то, что они оскорблять ваш союзник.

Сани с сопровождавшими их всадниками развернулись и понеслись в южную сторону, догоняя хвост уходящей воинской колонны.

– Эко же вас литвины-то помяли! – Посадник покачал головой. – Неужто безо всякой причины прямо и ни с того ни с сего? А шляхтич-то вона чего возвестил со льда. Дескать, ближним людям самого князя Миндовга вы дерзили, кровь его воинам ратным железом пролили. Это как?

– Судислав Петрилович, честной крест тут перед всеми ложу, что наговор это грязный и напраслина! – Стерля перекрестился на образа в чистом углу. – К себе тысячный князя зазывал на службу и серебро нам предлагал. Только мыслю я, что не мы ему даже были нужны, а сам этот наш камнемёт. Ещё там, в походе на жемайтов, литвины на онагры глаз свой положили, да не отдал их наш воевода Василий Андреевич. А тут он вона без охраны почитай совсем да на дальней дороге встретился. Ну что там восемь розмыслов русских да супротив стольких воинских сотен?

– Вот говорил я тебе, Стерля, когда вы у наших кузнецов тут с железными своими приспособами крутились, чтобы не спешили бы пока к Дерпту идти. Чтобы лучше каравана хорошего на Псков дождались и уже с ним бы отсель сообща ехали, – проворчал, почёсывая голову посадник. – Ну поправили вы недалече свой камнемёт, так постойте маненько здесь у нас, в крепости. Нет ведь, поперёшные, быстрей вам к Чудскому озеру надо! Вот все вы такие новгородские, неслухи!

– Судислав Петрилович, ну мы и так сколько время тут у озёр потеряли, пока наши немца за Псковом били! – воскликнул старший розмыслов. – Вот дал бы пару десятков конной охраны нам, глядишь, и не посмели бы литвины тогда безобразничать!

– Ты тут рот-то свой не разевай! – выкрикнул, вскакивая с лавки, командир крепостной сотни. – Попрекать он нас, видишь ли, вздумал! Мы тут сами не до конца ещё разобрались даже, кем это сейчас друг другу приходимся. Только вот три месяца назад с новгородцами готовились ратиться, а потом этот раздрай случился! Вот прикатит из Пскова гонец с грамоткой, и уж тогда станет всё на свои места, кто нам союзник, а кто так, сосед али вообще даже недруг. А то, может, опять вам, новгородцам, и вашему князю Ярославу на дверь, как в тот раз уже было, во Пскове укажут! Командовать они нами тут будут! Два десятка конной охраны им подавай! За Ильмень-озером своими будете командовать!

– Тихо, тихо, Никодим, сядь, не кричи! – одёрнул его посадник. – И за языком своим следи. Слух-то верный был о новой власти во Пскове, так что ты уж помолчи лучше. На людях как-никак говорить. И ты, розмысловый десятник, тоже погоди нас винить. У нас тут, в крепостице, едва ли большая сотня всего воев наберётся. Верховых коней после прошлой бескормицы совсем мало осталось. Какие уж там два десятка охранных?! О чём ты вообще говоришь?

– Ну хоть пару-тройку саней-то вы нам дайте, – тяжко вздохнув, проговорил Стерля. – Нам, Судислав Петрилович, налегке бы к своим побыстрее поспеть, доложиться обо всём случившемся. Не за себя и за свои битые бока я переживаю, камнемёт там, у литвинов, в руках. Никак им его не можно оставлять, посадник. А ну как поймут они, как он сработан, потом им же твою крепостицу и разнесут, по брёвнышкам её раскатают. От вас-то, от Себежского озера, до Двины рукой ведь тут подать, а там уж земли Миндовга начинаются. Небось, не раз уже сюда ранее с набегом литва подходила и окрестности разоряла? Как знать, долго ли ещё с ней в мире будем?

– Та-ак, трое саней тебе, говоришь, надо, – крякнув и почесав бороду, проговорил посадник. – Ладно, Стерля, будут тебе сани. Данила. – Он кивнул осанистому дядьке. – Готовь сани. И снеди на неделю им ещё дай. Чтобы уже утром духу их тут не было. Да-а, в бересте, чтоб не забыли прописать о взятом. За новгородской дружиной долг будет, а то ведь с меня потом за всё даденное спросят.

– Иди, иди себе дальше, предатель! – отбросив в сторону большой булыжник, крикнул Петька. – Нечего тут честных воев от трудов праведных отвлекать.

– Братцы, ну вы чего? Ну, братцы? – горестно вздохнув, пробормотал Оська и поставил небольшую бадейку на чёрный, закопчённый снег. – Ну я виноват, что ли? Да кто же знал, что дядька Илья так быстро к себе меня заберёт? Говорил ведь, раньше апреля даже к нему не подходить, а тут вон у Вани Шишака, у старшего при пушке, подносчик от антонового огня[5] совсем слёг. Ну вот и освободилось его место. Или мне сейчас в пушкари переходить, или же цельный год ждать, когда в усадьбу вернёмся. Ну братцы, ну вы же сами знаете, как я в пушкарях служить мечтал! Назар-то с Игнатом и Гришкой уже седмицу, как в конный полк перевелись.

– Ладно, ладно, не гундось, Оська, прощаем, – проворчал Маратка и, дождавшись, когда два пешца сдвинут в сторону огромный валун, ковырнул обломком своей жердины завал. – Гостинец с тебя для ребят десятка, – поднимая с крошева кругляш, проговорил он. – У орудийщиков, я знаю, завсегда хороший приварок имеется. На вот, держи, подарок тебе. Потом, как только к пушке допустят, чтобы им башку рыцарю-ливонцу отбил!