Сон не запомнился — осталось только ощущение навязчивого, занудного кошмара, привычного и потому уже не страшного, но раздражающего своей однообразностью. Какие-то штампованные ведьмы, с одинаковыми, по ГОСТу подогнанными, клыками, в единообразных лохмотьях, наводящих на мысль об униформе, рассыпающиеся в пыль, если их осенить крестным знамением, и снова вылезающие изо всех щелей, так что крестить их приходится на форсаже, вплоть до вертикального взлета… и подозрительная святая вода из бытового пульверизатора, настоянная на серебряных ложечках из бабушкиного сервиза… Несмотря на открытую форточку, Кир проснулся весь в поту. Очень тяжело было уговорить себя откинуть хотя бы краешек одеяла: в комнате было свежо, и мокрая кожа будто впитывала разлитый в воздухе холод, затекший с заснеженного балкона. Кир сосчитал про себя от десяти до нуля — старый прием помог смириться с неизбежным, — и резко выдохнув, выскочил из кровати. Ощущение было, как в бане — шайкой холодной воды, сзади, вдруг. Невнятно шипя и ежась, он прохромал до окна и захлопнул форточку, мимоходом слегка обжегшись о батарею — котельная трудилась вовсю.

Натянув трусы, он отправился в ванную и добросовестно протер глаза холодной водой. Во рту после сна остался мерзкий привкус, Кир несколько секунд рассматривал зубную щетку, потом решил обойтись. В туалете с первой попытки промахнулся мимо унитаза, окатив красный пластмассовый тубус со щеткой и какие-то обросшие как мохом слежавшейся за годы пылью бутылки, прикрытые синей ветошью.

На кухне Кир с ходу споткнулся о бутылку из-под «Эрети», первую в ряду, стоявшем вдоль стены; она покатилась под стол, натужно звеня и сбив по пути еще три, позавчера вмещавшие «Балтику». Куча посуды в мойке, нижние слои уже начали покрываться плесенью, или это только казалось в неверном свете уличного фонаря, светившего прямо в окно. Кир нащупал на столе литровую банку с кипяченой водой, громко выхлебал четверть, последним глотком побулькав во рту. Потом вышел в коридор и зажег свет.

Плафон был засижен мухами — последний раз его чистили лет десять назад, еще при старых хозяевах… точнее, свою собственную люстру с кухни они прихватили, когда съезжали, и привинтили вместо нее этот прыщ из пупырчатого стекла, который, надо полагать, висел тут еще во время оно. Каждый год, собираясь начать-таки ремонт, Кир мрачно смотрел на этот плафон, прекрасно понимая, что это — как в суде: всегда найдется какое-нибудь более важное дело. И с каждым годом все призрачнее становились надежды побелить потолок и переклеить обои… Можно было бы охмурить какую-нибудь маляршу; время от времени Кир бросал такие намеки, когда кто-нибудь из друзей, оставшись на ночь, утром выковыривал из головы штукатурную крошку. Но дальше пустого трепа дело не шло.

Чистой посуды не было — последнюю тарелку он употребил вчера, и теперь она была покрыта желтым хрустящим рельефом засохшей картошки. Водогрей тоже, как назло, сломался недели две назад — клапан потек. Сначала Кир просто подставил под него ведро и потом мучился по ночам от колокольного звона падающих на железо капель; через неделю он затянул кран и с тех пор сидел без горячей воды. И прекратил мыть посуду.

Но теперь пришлось. Кир сдвинул кучу в сторону, чтобы освободить кран, набрал в кастрюлю воды и поставил на газ, рядом с чайником.

Яичница из двух яиц со шкварками. За шесть лет одинокого существования Кир приготовил тысячи яичниц, достиг в этом искусстве своеобразного мастерства, но так и не смог приспособиться к поеданию их со сковородки. В едва теплой воде он отскреб от тарелки остатки ужина, протер передником и выложил на нее шипящую и плюющуюся глазунью.

Вчерашняя булка была еще мягкая, в холодильнике обнаружился обветренный шматок ливерного паштета в клочке желтой полиэтиленовой трубки, а в буфете — два зачерствелых крошащихся шоколадных пряника. Паштета как раз хватило на бутерброд. Кир запил все это растворимым кофе, потом оторвал от купленной вчера грозди весь в черных пятнышках, мятый и восхитительно пахнущий банан и забрался с ним обратно в постель. Вытащив из-под бока лентяйку, включил телевизор. В телевизоре проповедовали — какой-то воинствующий мускулистый баптист в синем трико ломал о колено бейсбольную биту и заодно рассказывал, как изменилась его жизнь после того, как в нее вошел дорогой Иисус. Судя по бицепсам, прессу и объему грудной клетки, изменилась она в правильную сторону. Кир прикинул, что ему до такого… э-э, хабитуса — работать и работать, даже если жрать «Кипарис» напропалую: тут поневоле задумаешься о вечном. Интересно, как он это делает: дорогой Иисус, я верую в тебя всем сердцем, пожалуйста (в порядке ответной любезности) сделай мне бицепс сорок два, бедро восемьдесят шесть и… что-то там еще — к следующей среде, если тебя не затруднит. Бартер.

Другие программы, впрочем, были еще скучнее. Господин некто, фамилия которого почему-то не появилась в титре, пел дурным голосом, что он вот именно сегодня позвонит и скажет все, что думает, а кругом по сцене извивались дамочки, количеством от трех до четырех.

Далее — настроечная таблица, еще одна, совсем ничего — снег, а здесь новости из Останкино — хоть что-то…

— Беседы просвещенных сисопов (2:5030/ХХХ) ————— SPB.SYSOP

Ms.: 5 of 46

Fro.: Kira Maximov 2:5030/XXX 11 Jan 96 02:05:10

T.: Yuri Samoyloff

Sub.: пидер гнойный (was: Проблемы и комплексы)

*** В четверг, 11 января 1996 года, в [KIR.PERSONAL] промелькнуло

нечто подобное:

Однозначно приветствую тебя, о Yuri!

Однажды, 12 января 1996, некий Yuri Samoyloff писал какому-то

Kira Maximov нечто нижеследующее:

[скип]

YS> Если по твоей милости все это пропадет, безвозвратно — я тебя

YS> УБЬЮ!

Что пропадет? Неужели ты все еще восстанавливаешься? Полгода уже? Ну ты просто крут.

YS> Таких, как ты, надо ДУШИТЬ, в младенчестве, потомучто от тебя

YS> одно гавно…

Я тебя тоже люблю.:)

[скип]

West Bishes,

Kir

—— GoldED 2.50+

* Origin: Сижу, никого не трогаю, ловлю карриер (2:5030/XXX)[1]

Почту Кир просматривал по вечерам. Садился, закидывал правую ногу на стол, левую — на правую, и читал. Пойнтов[2] он не держал, подписывался от силы на две дюжины эхообластей,[3] но и так в каждую ежедневно приходило по несколько десятков, а то и сотен, сообщений. Чтение не меньше часа. С утра отсмотреть новости было просто невозможно: ни времени нет, ни настроения…

К тому же по утрам надо было ходить на работу.

К работе своей Кир относился с глубоким и нескрываемым презрением. Занимался он и взаправду вещами, недостойными уважающего себя программера[4], хоть и назывался более чем благородно — «системным аналитиком». Однако на самом деле Кир творил все, что угодно, вот только программ не писал. Единственным его детищем за полгода была база данных[5] по персоналу для отдела кадров, да и та уже была написана кем-то в необозримом прошлом, вследствие чего нуждалась лишь в наведении лоска и выправлении дюжины-другой-третьей багов[6]. А так в обязанности входило следить за сетью, заниматься почтой, не менее четырех раз в неделю переставлять «форточки»[7], поскольку любознательные эмэнэсы[8] почитали за обязанность воткнуть в машину каждый предмет, хоть отдаленно напоминающий по форме DB-25 или RJ-45, и установить весь шареварный[9] софт, до которого только могли дотянуться своими нетскейпами и эксплорерами[10] (вот уж воистину — все беды от высшего образования!). Как результат всех этих экспериментов «форточки» сыпались в темпе горного обвала. Да и ловля вирусов[11] тоже отнимала немалую часть времени — не далее как на прошлой неделе, к примеру, снова возник из небытия старый добрый «ван халф», а в декабре откуда-то выскочили «квартирус-2000» и «страшный тайм»[12] — правда, про последний сложно сказать, вирус это, или просто у ребят, обозвавших хохму под названием «антитайм» фагом, такое развитое чувство юмора.