– Салют ножничкам! – ободрился моментально Старый.

– Привет-привет – единым голосом защебетали две щели двадцати шести лет от роду, правда, тут же, поняв, что именно шеф сказал, изменились в лице: с по-утреннему радостного, готового покорять вселенную, к уставшему и брезгливому.

– Доброе… сегодня у вас будет пятый зал – вклиниваюсь в их обмен любезностями.

– Опять? – недовольно кривит лицо Саша – Мы же работали на нем в прошлую субботу. Почему опять мы?

– А что не так? – спрашиваю, хотя сам не собираюсь их слушать совершенно. Они что-то говорили. Иногда вместе, хором. Я поглядывал на Старого и пытался понять, будет ли он в состоянии сегодня работать вообще? Обычно, когда он безбожно напивался – то на следующие сутки как бы уходит из нашей общей реальности в иную, свою собственную вселенную, которая, безусловно, под стать его бледному упитанному лицу и возмутительно маленькому носу. Я полагаю, что тот его мир наполнен был лучшей версией своей бывшей жены, временем вместе с любимым сыном, океаном любимого портвейна безобразно-красного цвета и лучшими говяжьими щечками, которые вообще когда-либо существовали. Я ненавижу говяжьи щеки. А вот портвейн – дело другое. Боже, сколько же раз я с ним напивался в самые сопли!? Лучше даже не считать. Однако, об этом я точно не жалею. Женя-Старый – наверное – один из самых приятных людей, которые здесь когда-либо работали. Хочу, чтобы у него все было хорошо, или хотя бы не так плохо, как у всех прочих.

Я ухожу из раздевалки. Прямо по коридору метров пятнадцать и, в небольшом закутке примерно два на два метра, открываю дверь кабинета. Сперва в нос ударяет запах, который, как я выяснил на опыте, всегда присутствует только в одном месте – в бухгалтерии. Тошнотворно стерильный воздух, с еле ощутимыми нотками вчерашнего обеда – а это, скорее всего, была домашняя хуета престарелых «девочек»( маразм и варикоз всегда неразлучны с ними) – я презирал каждый раз, когда снова оказывался здесь. Четыре стола, четыре рабочих места в достаточно обширной комнате глянули на меня и, не признав во мне своих хозяев, прикрыли свои только что проснувшиеся выдвижные ящики-глаза. Снова задремали. «Хуй с вами – спите.» Закрываю дверь и опять в голове мысль: «Ну и на кой хуй ты заглядывал туда?» Каждый раз пытаюсь понять – «зачем же?» , но не могу. Напротив кабинета бухгалтерии – мой кабинет.

Вхожу. Обезличенный стол буквой «Т» и множество стульев, на которых почти никогда никто не сидит, компьютер и ряд бумажек, папок и прочей бюрократической мерзости. Презираю бюрократию я. Видите ли, в рот я ебал эти печати, чётко отведенные места для подписи и даты, накладные, в которых вечно ни хуя не понятно. Худшая часть моей работы – бумаги. «Потом.» – думаю – « Все это потом…». Падаю в кресло. Включаю видео, на котором человек молча гуляет по Токио. Слепит через небольшое окно июньское солнце. Пришлось закрыть жалюзи. Смотрю в монитор и плавно, будто при утренних летних сумерках наблюдать за поднимающимся солнцем, засыпаю.

Меня разбудил Честер. Он влетел в кабинет – я вздрогнул, испугался. Он сходу начал говорить о важном госте, который снял лучший банкетный зал нашего ресторана нашего ресторана на сегодняшний вечер. Я особо не слушал его, достаточно было, что он «важный». К тому же, Честер много говорил только, когда это действительно нужно. Важный – и все тут! Вся остальная муть мне была не нужна и не интересна. На кой хуй мне нужно знать, чем он занимается и какие у него связи!? Боже, максимально поебать. Нужно обслужить – этого хватит. Я ненавидел, когда мне пытаются объяснить что-то так, словно мне искренне не похуй. Я понимаю, что дружить с богатыми свиньями всегда по-своему приятно, но сегодня – не трогайте подробностей. Потом перекинулись парой слов о делах наших. Наших – в смысле личных. Я спрашивал про его семью. Он обо мне и моих запоях. Чистые формальности. Главный порок цивилизованных обществ всех стран – вежливость. Невероятно лживая и мерзкая вещь на самом деле – я всегда сразу чувствовал фальшь и неискренность, только если речь не о женщинах. К их вибрациям я всегда глух. Не потому, что не доверяю им или что-то подобное, нет… я просто не умею определить их намерения.

Мы вышли с Честером покурить. Он, как обычно, держался холодно и отстраненно, но в то же время он как будто сдерживался. Не знаю, в чем причина такого нервяка, но мне показалось это странным. Его дерганые движения, вычурные попытки показать, мол, все нормально, ничего необычного. В общем, курили мы. Обменивались стандартными вопросами о семье, жизни, выходных, работе – никогда при этом не уходя в глубину. Тоскливо мне было оттого, что нельзя вернуть именно нашу студенческую дружбу. Так и стояли мы: я – тосковал о затертом прошлом и наблюдал за нервной рванью движений Честера, он – курил и делал вид, что все нормально.

Близился вечер, и подготовка к нему поглотила работников всех сегментов. Повары проверяли заготовки и делали на всякий случай дополнительные, официанты протирали столы и готовились выглядеть великолепно, бармены натирали стаканы и пополняли запасы алкоголя. Лишь я, шеф и один парень из официантов выделялись своей небрежностью. Я – не знаю почему, шеф – вчера в сопли нажрался, парень-официант – даже знать не хочу. Люди змеились по внутренним коридорам с посудой, едой, одеждой. Так всегда бывает при загруженном дне, люди готовятся к худшему.

Я вспоминаю в такие вечера наши с Честером рабочие будни, когда мы оба были моложе. Мы носились с вилками и ложками, протирая их без конца. Пыхтели над столами, протирая их от пыли, словно пробуждая от векового сна. Мы ненавидели готовить зал. Хотя, наверное, все официанты ненавидят будить мертвые предметы, в попытке придать им очертания живых. Как-то раз мы украли у одного из гостей бумажник. В нем были банковские карты и много налички. Гость заметил пропажу через час или около того. Тогда два честных и участливых официанта, кружившие около его столика весь вечер, кропотливо искали потерянный кошелек. И нашли его! Только вот, наличных там теперь было значительно меньше. Гость поблагодарил нас и тут же дал на чай. Чаевые мы честно поделили, убрав купюры к остальным деньгам, честно спизженым из того самого кошелька. Когда я вспоминал те времена – внутри что-то сияло, дарило радугу моим органам, хотя бы и на пару секунд.

Открытие. Выстроившиеся в ряд хостес, официанты и администратор нервно дергают взглядом, выпрямляя спину в идеальную прямую, возвышаясь над настоящим бытием. «Удачи!» – говорю им я, а в дверях потихоньку, медленно, но плавно увеличиваясь в количестве начинают появляться люди.

Я ухожу к себе в кабинет. Включаю компьютер и наблюдаю за работой через камеры. Вот – раскачивает гостя, вынуждая купить его дорогое вино, Леша. Аккуратно, взвешивая каждый звук исходящий изо рта его, вынуждает очередного престарелого сноба выкупить бутылочку, которую сноб никогда не сможет по-настоящему распробовать. Жаль, что Леша тоже никогда её себе не сможет позволить… во всяком случае, честным путем.

Леша пришел в наш ресторан почти год назад. Он сразу приковал к себе все мое внимание: дерзость в его глазах, с вызовом смотревших на меня на собеседовании, рваные джинсы и множество маленьких татуировок, которые я впоследствии постоянно рассматривал под всеми возможными углами. У него был опыт работы в чахлых забегаловках и вшивых гостиницах, откуда с собой он забрал множество самых жестоких и удивительных историй. Однажды он рассказал мне, как он работал барменом в одной гостинице, куда люди приличные редко забредают. К алкашам и шлюхам он привык, в них он видел в каком-то смысле друзей и соратников своих, ибо все они ненавидели тех, кто мог позволить купить их время и услуги. Не важно: Леша был на смене, готовился передавать другому бармену рабочее время, как внезапно слышится адский визг, сразу после которого распахивается дверь гостиничного ресторана, в которую вбегает женщина, а за ней мужчина. Женщина – визжит как ненормальная. Мужчина – весь залит кровью, с отрезанной человеческой ногой в своей правой руке, и смотрит куда-то сквозь реальность. Я много слышал и сам видел в сфере общепита, и сам знаю, каких мразей заносит к обычным работягам, но такого говна – я еще не встречал. Я сразу понял – нам с Лешей сработаться удастся. Я протежировал ему: штрафов он никогда не получал, глаза мои закрывались на многие его поступки. И это окупилось со временем: чуть позже мы с Лешей начали левачить. Схема была простая: Леша – раскручивает на покупку(ох, поверьте мне! он это умел), я – договариваюсь с прочим персоналом о подмене. В общем – мне нравился этот парень.