Но Наташа не была бы Наташей, если бы засела плакать и рыдать по поводу бегства из мерзкой тараканьей кормушки BigРара, хотя внутри у неё всё ходуном ходило от ослепительной до яркости ядерного взрыва ненависти к покинутой вприпрыжку, во все лопатки едальне, и никак не получалось забыть о том, как об неё вытерли грязные, вонючие ноги. Впервые в жизни она пожалела о том, что совсем, ну, просто совсем не умеет ядрёно матершинничать, хотя пробовала и не один раз – тихо, в одиночестве, когда никого рядом…нет, не получалось, не выговаривалось, и это тогда, когда уже все вокруг, начиная с цветов жизни аж с 7-ми-8-милетнего возраста такими матюгами крыли везде и всюду, по любому, даже самому ничтожному поводу (кто-то пробегая мимо в спешке толкнул, кто-то не уступил цветку жизни его прямолинейный путь следования на скейте), да и вовсе без оного, не понижая голоса, громко, отчётливо и злобно: а что? В фильмах, в спектаклях, во всех уже общественных местах, даже в транспорте злобная матершина во всю глотку стала нормой, родители у всех или почти у всех и между собой и со своими совсем ещё маленькими детьми разговаривают только матом, и все орут про тяжёлую жизнь, имея при этом и отдельные квартиры, и навороченные тачки, и загородные домищи, и фирменное дорогущее барахло, затовариваясь в ашанах жратвой до переполненной тележки, и никто из них не намерен обламывать свою прущую от обжорства злобу на всё и на всех, при этом у всех на шеях болтаются, непонятно зачем, крестики, при этом все они бегут в храмы, якобы чтя большие православные праздники…Когда Горький написал пьесу «На дне», то люди (городовые, полицейские, журналисты, полунищие студенты), хорошо знавшие ту нищенскую среду, говорили, что он абсолютно точно обрисовал жизнь и обитателей ночлежек, нищего отребья – очень точно! – а разговаривали-то те люди только на матерном языке, при этом в пьесе нет ни единого матерного слова, при этом мир нищих и падших отражён точнёхонько…Нынешние кино- и театральные режиссёры тельняшки на себе рвут: без ядрёного мата с экранов, со сцены сегодня ни-ни! Никак! Не выразить суть фильма, пьесы, и, если в сценарии матершины нет – тускло, надо её туда вставить от себя, сразу суть, содержание заиграют всеми красками, станут выпуклыми, ядрёными, сразу станут ближе к народу. То есть, Горький смог выразить суть без единого слова мата, а нынешние квазитворители – не могут, кишка тонка, так значит, дело-то всего лишь в таланте или же отсутствии такового, вот и всё. Наташе всегда хотелось заглянуть на изнанку отношений всех этих режиссёров со своими отпрысками: интересно, как эти мнящие себя гениями, не сомневающимися ни секунды, что им в искусстве позволено ВСЁ – ради искусства, разумеется! – как они реагируют на то, что их малолетки уже вовсю кроют многоэтажным матом, а другим, человеческим русским языком, больше уже не разговаривают? Наташа не хотела бежать в этом вонючем, смердящем табуне, не умела крыть матом, губы никак не выговаривали, значит, бежит сама по себе и не нужен ей табун. Самое интересное, что и Лёле передалась эта беловороность, по крайней мере, Наташа никогда не слышала, чтобы её Лёлька матершинничала даже тогда, когда была уверена, что мама её не слышит. Но вот сейчас, послав к чертям собачьим бесплатную работу посудомойки/уборщицы в едальне с жирными тараканами и мышами, где её прямо, с ярой, калёной ненавистью обвинили в сломе водопроводной трубы, как будто она ещё и водопроводчиком обязана была там быть, вот именно сейчас впервые в жизни Наташа пожалела, что не умеет крыть матом. Ах, как бы, наверное, это оттянуло, она даже попыталась дома тихо, еле слышно что-то такое как будто даже матерное прошебуршать…ничего не получилось! А ведь её никтошеньки вообще слышать не мог, и слова-то все эти нужные она отлично знала, а вот поди ж ты – не проворачивался язык, не проворачивался и всё тут! Может, надо чаще и больше практиковаться, как в занятиях музыкой, тогда получится? Хотя она же знала, что у неё всё равно не получится, потому что в ней нет инстинкта табуна – бежать вместе со всеми, а главное, нет неутолимой жажды освоить матерный язык, чтобы в струе со всеми, везде и всюду говорить на нём легко и свободно, а когда начисто отсутствует стремление что-то освоить – дохлый будет номер, ничего не получится. Но вот чему она никак не смогла противостоять, да и не пыталась, так это мощному селевому потоку, который она всеми импульсами мозга и души направляла на всех сотрудников, кроме столь симпатичного ей пекаря-таджика, вонючей едальни, и это немного, самую капельку оттягивало, потому что внутри у неё всё бурлило и клокотало от обиды, от тех вонючих помоев, которыми её облили ни за что, просто потому, что надо же было кого-то обвинить в сломе трубы, а тут как раз она, никак не вписывающаяся в так сказать «азиатский» трудовой коллектив…Наташа даже не пыталась себя остановить, когда кто-то в её мозгах без перерыва в яростном ослеплении повторял на все лады: «…чтоб вам всем там руки оттяпало по самое некуда, культяпки бы вместо рук остались, уррроооодыыы!!!…чтоб вас обчистили по полной программе…чтоб все ваши жизни стали чёрными и грязными, чтоб вам захотелось броситься на рельсы…» и много чего ещё накручивали её мозги в таком духе. От этого почему-то становилось на самое чуть-чуть легче. Ну, не могла она слюняво-сопливо, всепрощенчески-примирительно спустить на тормозах злобное унижение, которым проехались по ней, как грязным танком по нежному стеблю, она – нет, не могла! Другие могут, умеют прощать, глотать такие мерзости – вот пусть они и дальше умеют…

Наташа почти сразу начала поиски новой работы, но грабли-то, на которые она наступала, были всё те же самые! И – нашла: уборщицей в новооткрывшемся азербайджанском ресторане буквально через два дома от своего. Опять по устной договорённости: 1000 рублей за смену, смена с 11.00 до 23.00 шесть дней в неделю. Наташа почему-то помнила одну давнюю свою сослуживицу ещё по работе в НИИ, когда Лёльки ещё и в проекте не было. Звали ту сотрудницу Лола, она была родом из Баку, природная азербайджанка, очень эффектная внешне: с роскошными волосищами, небольшого росточка, но с точёной миниатюрной фигуркой и приятным открытым лицом. Наташа очень к ней тянулась всей душой, любила в любое свободное время поговорить с ней, а поговорить было о чём, вообще – о чём угодно, потому что Лола была человеком такого немыслимого уровня интеллекта, что порой Наташа даже не решалась с ней о чём-то заговорить, даже если ну оооочень хотелось что-то прочитанное или увиденное обсудить – так боялась выглядеть дурой. Именно Лола стала для Наташи как бы товарным знаком Азербайджана и азербайджанцев вообще – знаком высочайшего интеллектуального качества, хотя никаких других национальных азербайджанцев среди Наташиных не только друзей, но хотя бы просто знакомых не было.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.