Уже тогда все осознавали значимость шести элементов Купола, но только один Дымов с той поры видел за нашими обыденными на первый взгляд жизнями куда большее. Мы были логическим завершением той цепи, первое звено которой сплетено в Вифлееме. Однако об этом Дымов решил ни с кем не делиться.

С каждым годом всё больше вникая в цели своей организации, он начинал сомневаться в правильности своего выбора. Нет, не этого он хотел, когда мечтал служить на благо людей. И прав был Илья, когда перестал с ним общаться, посчитав его переход из ЦУАБа в ФСБ предательством. Нигде не было правды. Повсюду только ложь и интриги. Иногда Дымову начинало казаться, что человечество вообще не достойно спасения. Но он гнал эти мысли, понимая, что где-то за пределами его «пузыря» существует иной мир, в котором живут достойные спасения люди. Может быть, таких и немного, но они есть, и ради подобных им ткалось тысячелетиями полотно эволюции.

Между тем история с Кристаллом Адама не утихала. Переселения Дымова продолжались, и он понимал, что рано или поздно ФСБ доберётся до Универсума.

В тысяча пятьсот восемьдесят втором году некий математик и алхимик Джон Ди, бывший личным консультантом королевы Елизаветы Первой, получил от ангела, по его утверждениям, хрустальный шар и неоднократно использовал его для контакта с ангелами. Впрочем, засвидетельствовать это мог только Эдвард Келли, сознанием которого целую неделю владел Дымов, ассистируя Джону в качестве медиума. Некий шар, выдаваемый за артефакт Джона Ди, и по сей день хранился в Британском музее, но, разумеется, он не имел никакого отношения к Универсуму. Был ли изначально в руках у Ди настоящий Кристалл Адама, никто ответить не сможет. Разве что Олег, предложивший, впрочем, считать и эту миссию неудачной.

Триста пятьдесят лет спустя Универсум смогли разглядеть на очередном полотне совсем другого художника. Живописцем этим оказался британец Джон Уи́льям Уо́терхаус. На его картине «Хрустальный шар», написанной в тысяча девятьсот втором году, девушка держала предмет, судя по контексту картины, вполне подходивший на роль Кристалла Адама. В тот раз, подобно моей лондонской операции, Дымову пришлось переселиться в женское тело любимой модели Уотерхауса. Олег держал Кристалл в руках и знал, что он настоящий, но, вернувшись, предпочёл солгать, хотя после каждого возвращения всех прерывателей проверяли на полиграфе. Уже тогда к Дымову начали относиться с некоторым подозрением, но тройная проверка на полиграфе и беседа с лучшим психоаналитиком отдела не выявили в версии Олега никаких изъянов.

До начала Второй мировой Универсум успел побывать ещё в одних руках. Его обладателем оказался фокусник Клод Александр Ко́нлин, известный под именем Александра, «человека, который знает». Между тысяча девятьсот пятнадцатым и тысяча девятьсот двадцать четвёртым годами его выступления, на которых он занимался в основном «чтением мыслей», всматриваясь в некий хрустальный шар, гремели по всему миру. Каким-то образом догадавшись о несоизмеримо более высоком предназначении артефакта, Конлин в тысяча девятьсот двадцать седьмом году навсегда покинул сцену. В сорок семь лет, на пике своей славы. Но прежде он сделал так, чтобы его посчитали шарлатаном и якобы разоблачили его нехитрый предсказательный метод. Был ли причиной тому Дымов? Возможно.

Чем умнее я становился, тем отчётливее понимал, что беспросветная моя глупость не имеет пределов. Весь романтический флёр слез с меня, как старая змеиная кожа, ещё тогда, когда я вернулся из Лондона. А уж после того, как расформировали ЦУАБ и я остался в полном одиночестве и непонимании своего положения, мне смешно стало вспоминать себя тем, кем я был до встречи с Ильёй. Наивный мальчишка, начитавшийся приключенческих историй и представлявший себя всепобеждающим героем нового романа. Мир оказался прочнее. Миру было плевать на то, что напридумывали себе такие, как я, или Марина, или Илья… Казавшаяся несокрушимой организация обрушилась в один день. Казавшиеся прочными связи разорвались от малейшего дуновения ветерка.

Первые три дня после своего возвращения я был пустым сосудом, медленно заполняемым окружившей меня реальностью. В основном я только лежал часами, потом вдруг вскакивал, хватал телефонную трубку и начинал набирать номера́, первые же, что всплывали в памяти: номер мамы, номер начальника в Перволучинске, домашний номер Миронова, который тот передал мне после последнего нашего разговора. Судорожно крутя диск на телефоне, я всякий раз замирал, не решаясь набрать последнюю цифру. Я не мог ни с кем говорить. Мне просто нечего было сказать, будто я разучился складывать в логичные предложения свои разрозненные мысли. Я бросал трубку и снова ложился. Потом опять вскакивал, ошарашенный какой-нибудь невнятной идеей, и начинал собираться. Куда? Да хоть куда-нибудь. Мои бесхитростные маршруты пролегали через безымянное озеро, через бытовку в заброшенном карьере, через почту, в которую я не решался войти. Я видел, с каким удивлением и тревогой смотрит на меня из окна Даша Сазонова, прячась сразу, как только мой взгляд выделял её между цветастыми занавесками.

Однажды, выломав из окна несколько приколоченных досок, я забрался в пустующий дом Марины. Пытался отыскать там хоть какие-то следы её пребывания. Но внутри, кроме затхлой сырости и толстого слоя пыли, ничего не было. В этот дом уже долгое время не ступала нога ни хозяина и ни гостя. К вечеру я возвращался домой и снова усаживался напротив телефона, точно ждал, что он вот-вот мне что-нибудь скажет.

Звонок раздался рано утром, спустя дней десять после моих бессмысленных метаний из угла в угол. Я выскочил из постели как ужаленный. Посмотрел на часы: половина пятого. Из отделения в Перволучинске звонить не могли, никто из начальства раньше десяти на работе не появлялся, да и вообще там все будто позабыли о моём существовании. Схватив трубку, я тут же уронил её на пол. Следом за ней полетел и сам аппарат, извиваясь закрученным пружиной чёрным проводом.

Я матерно выругался, поднял трубку, уже не ожидая услышать в ней ничего, кроме гудка. Однако гудка не было. После некоторой паузы я услышал сиплый мужской голос.

– Алексей Константинович? Алло! Вы здесь?

– Здесь, – с замирающим от волнения сердцем ответил я.

– Капитан Дымов вас беспокоит, – продолжил спокойный, уверенный голос. – Извините, что так рано. Но дело срочное.

– Капитан Дымов? – переспросил я, перебирая в голове все знакомые мне фамилии. – А вы из какого отдела?

На несколько секунд снова повисла пауза.

– Федеральная служба безопасности, – сказал незнакомый мне капитан, и прозвучало это как-то недобро.

– Вот как? Чем могу быть полезен?

– Не могли бы вы подъехать на опознание в судебно-медицинский морг. Это в Перволучинске. Знаете, где он находится?

– Морг? – В одно мгновение всё перевернулось во мне.

«Илья? – пронеслось в голове. – Нет-нет. Быть такого не может! Да и что мне опознавать? Можно подумать, что федералы не знают в лицо Илью. Но…»

Я попытался разогнать нахлынувшие на меня мысли, но они продолжали свой натиск на ослабевший от переживания разум. Я уже был уверен, что этот звонок связан именно с Ильёй, словно Дымов прямым текстом прошептал мне в ухо его имя.

– Это мужчина? – в полной беспомощности пролепетал я.

– Приезжайте. На месте узнаете. Если хотите, могу прислать за вами машину.

– Нет. Не нужно. Я подъеду. Я знаю, где это.

– Поторопитесь. Выезжайте прямо сейчас.

– Да. Я вас понял.

В трубке раздался гудок.

Капля пота скользнула по носу и гулко шлёпнулась о телефонную трубку. Теперь мне хотелось разбить аппарат о стену, настолько я за эту минуту успел его возненавидеть.

«Ну что же, – подумал я, – по крайней мере, через пару часов в моей жизни настанет хоть какая-то ясность. Ясность… Да какая такая ясность?! Тьма сгущается всё плотнее, а я думаю о чёртовой ясности! А может, и вовсе нет никакого трупа? В морге просто наденут на меня наручники. Ведь арестовали же людей из нашего филиала. А я чем их лучше? Очень даже удобно – ведь в случае чрезвычайного развития обстоятельств никуда потом и тело моё не придётся прятать. По месту назначения, так сказать, сам и приеду. Господи! Что за бред я несу?! Но если задуматься, то пускай уж лучше меня».