Римма Кейцер вышла из наблюдательного модуля, чтобы перейти в модуль операционной. Все помещение было тщательно продезинфицировано, и огромное крепление для хирургических машин на дисковом устройстве было неактивно. Компьютер телевизионной трансляции также был выключен. Операционная была погружена во мрак. Римма вышла из операционного модуля и перешла в другой, сборочный модуль. Там она долго любовалась своим творением, но позже вышла оттуда, вызвав лифт, который довез ее из-под земли до первого этажа, а потом она взобралась на лестницу, ведущую прямо к люку с массивной автоматической крышкой. Выбравшись из люка в лесной чаще, Римма огляделась. Деревья шелестели над ней, и прохладный ветер дул ей в лицо. Инженер-робототехник вышла из леса на обочину Примутского шоссе, после чего прошла еще один километр, прежде чем очутилась на автозаправочной станции «Большой Дик».

Ее работа начиналась в 7.30 утра, и к заправочной станции уже подъехал первый черный автомобиль, притормаживая. Владелец автомобиля припарковал машину к свободной колонке, и вышел из нее. «Как демон», — успела подумать Римма. Это был жилистый мужчина в черном, с ярко-розовой прядью в копне густых каштановых волос. Навстречу Герману вышла молодая женщина в закатанной в рукавах рубашке, пропахшей машинным маслом и прямых брюках. Она носила ботинки.

Он вспомнил и ее, и события их мимолетных встреч, стоило Герману взглянуть на нее один раз. Ее невысокий профиль, ее мелкие жемчужно-белые кривые зубы, ее темные таинственные глаза, очки в толстой оправе, ее короткие, чуть вьющиеся светло-рыжие волосы, — облик этой женщины остался неизменным, но в глазах что-то изменилось. Неуловимые, как взмах крыла бабочки, изменения. Изменения в Римме Герману казались ощутимыми, едва он посмотрел на нее, но передать словами эти изменения он бы не смог. Она постарела за эти два года.

— Здравствуйте, — сказал Герман, открывая бак и вставляя в горловину пистолет.

— Здравствуйте, — неохотно сказала Римма, держа в руках механическую черную бабочку.

— О, я знаю происхождение этого устройства, — сказал Герман задумчиво. — Он нажал на рычаг пистолета и стал заправлять автомобиль. Римма покосилась на него:

— Кажется, это робот-бабочка, — сказала Римма, обменявшись с Германом взглядом.

Спустя несколько долгих минут Герман закрыл бак, посмотрел на цифры на дисплее колонки, расплатился с Риммой. Но Римма заметила, что он не спешил уходить, и по дрожащим губам Герман понял, что ее это нервировало. Маленькое устройство в ее руках было до боли ему знакомо. Должно быть, одна из бабочек в его подвале выпорхнула из своего убежища, и попала прямо в руки Риммы.

— Вас интересует это устройство? «Таких у меня дома много, — сказал Герман, — они есть по всему дому и были сделаны на заказ знакомым механиком».

— Вот оно что, — ответила Римма решительно, — что-то мне подсказывает, что это непростые бабочки и что они связаны с серийными убийствами.

— Не думал, что вы окажетесь такой сообразительной. — удивился Герман, — Почему вы так думаете?

— Потому что бабочки символизируют проституток. Кто-то, кто убивает проституток, сделал их на заказ не просто так. Они… как отчаяние, — продолжала Римма. Отчаяние, которому нет конца.

Герман был вновь приятно удивлен. Человек, в которого он выстрелил и который его не узнавал, говорил единственно правильные слова. Эти слова обожгли Германа огнем, потому что были правдой. Должно быть, тот инцидент с револьвером полностью изменил ее. Герман бы даже сказал, что она рассуждала так, словно сама знала, каково это. На деле так оно и случилось: спустя две недели она пригласила Германа в свою секретную лабораторию. Он не знал, что толкнуло ее совершить этот поступок, но безрассудным его точно нельзя было назвать: от прежней Риммы Кейцер ничего не осталось. Теперь это был очень холодный, замкнутый человек, испытавший много горя. Ее лаборатория находилась под землей, недалеко от фермы, в двух километрах на Север от указателя «Примутское шоссе, 5 км». К лаборатории вел люк с массивной автоматической крышкой; когда Герман спустился по лестнице вслед за ней, они попали в темное помещение с лифтом, который вел на два нижних этажа. В ее лаборатории было четыре комнаты-модуля; но Германа поразили не модули, его поразило зрелище, запавшее ему глубоко в душу. Зрелище, которого он никогда не забудет, и которое являлось первым толчком к его ледяной ненависти. В одном из модулей, а именно в сборочном модуле, хранился огромный стеклянный сосуд с кибертелом внутри. Но это было не человеческое тело, это было искусственно спроектированное тело Зверя. Боже мой, подумал Герман изумленно, теперь я знаю своего врага в лицо. Теперь этот враг стоит перед ним, не помня и не узнавая его. С восхищением Герман прикоснулся подушечками пальцев к стеклу, отделявшему его от нового тела Риммы. Это было стройное тело антропоморфного хищного животного с длинными конечностями и с длинным пушистым хвостом. Во всем своем великолепии это спроектированное тело с гладкой и прохладной, как резина, кожей оттенка темного болотного хаки предстало перед Германом в первозданном виде; уши Зверя были закругленные, как у гиены, морда короткая, прямоугольной формы, открытые механические голубые глаза вперились в него безжизненным взором. Шерсть на хвосте была такая же, как овечья и резко контрастировала с гладкой кожей всего остального тела. Огромные втяжные когти из титана были выпущены наружу, а образ дополняли ярко-розовые бархатистые подушечки пальцев. Новое тело Риммы было потрясающим, — это была смесь грации и красоты, пробивавшаяся рельефом сильных упругих искусственных мышц. Создатель тела явно вдохновлялся представителями семейства виверровые, и этот отпечаток ложился на весь образ Зверя. Вот каким был ее внутренний Зверь, и вот какой была их первая встреча.

* * *

На следующее утро Герман остался в наблюдательном модуле, чтобы осмотреть ее владения как следует. Было 7.30 утра, когда железные двери модуля распахнулись перед ним. Все это напомнило Герману то время, когда Римма зарабатывала на жизнь продажей овечьей шерсти и продуктов из молока коз. Доходы от крупной коммерческой компании позволили Римме выкупить земельный участок для фермы, и, кроме того, построить собственную лабораторию под землей. Всего этого Герман не знал до встречи с ней, и все время думал: кем она по-настоящему работала раньше? Когда Герман думал о работах подобного типа, ему приходило на ум просторное светлое помещение бюро с массивными рядами столов вдоль выцветших стен, столы, заставленные белыми компьютерами-ящиками, где внизу под ногами путаются змееподобные толстые провода. Должно быть, в такой отдел нередко поступали запросы на создание разных компьютеров. Электронные компоненты, материнская плата, контактный керамический корпус, жесткий диск, загрузочный контроллер… поэтапный процесс сборки компьютера наверняка не казался Римме таким сложным. Но Герману бы это не далось легко — по сравнению с ней у него не было технического образования, да и белые компьютеры, перед которыми он сейчас сидел и смотрел трансляцию ангара Лиманов, мало его интересовали. Римма выглядела очень уставшей. Герману стало интересно, о чем она думает. Вот цена ее мести. Герман рассмеялся про себя. Человек, которому она была намерена отомстить, сидел прямо перед ней, а она и не знала об этом.

— Знаете ли вы, зачем я пригласила вас сюда? — спросила Римма, и Герман увидел, что ее взгляд помрачнел.

— Знаю, но я не был обязан сюда приходить, — сказал Герман, — об этом месте никто не знает, только мы с вами.

— Да, я, пожалуй, соглашусь с этим, — ответила она, — но суть не в этом, потому что суть состоит в моей философии.

— О, думаю, в этом мы с вами похожи! У меня она тоже есть, и я думаю, вы уже догадываетесь, что она из себя представляет.

Герман ожидал, что она будет яростно доказывать мне что-то, но вместо этого он мог прочесть в ее глазах только спокойствие. Их взгляды пересеклись. Римма встала с кресла, и жестом пригласила Германа в операционный модуль. Все помещение было тщательно продезинфицировано, и огромное крепление для хирургических машин на дисковом устройстве было неактивно. Компьютер телевизионной трансляции также был выключен. Операционная была погружена во мрак. Римма включила свет, и ослепительно-белые стены, как в кабинете у врача, предстали взору Германа. Стоя на пороге комнаты, Римма, медленно повернувшись к нему лицом, сказала: