— Ты придурок? Что творишь?

— Я не хочу слышать твои объяснения! — чуть сбавляет обороты. — У тебя есть завтрашний день, чтобы собрать свои шмотки, и навсегда исчезнуть из моей жизни. Школа, машина — забирай всё. Только не попадайся больше мне на глаза!

— Марк, — мои глаза испуганно расширяются, и мне кажется, что они сейчас вылетят. — Давай ты успокоишься, и мы завтра поговорим…

— Я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ НИ СЛЫШАТЬ, НИ ВИДЕТЬ! — орёт он так, что я отхожу на пару шагов назад.

— А я хочу! Марк, я тебе никогда не изменяла, я тебе клянусь! — кричу в ответ, пытаясь достучаться. — Ты слышишь меня? Это враньё, ты что, серьёзно поверил?

Я делаю несколько шагов к нему, осыпая лицо короткими поцелуями.

— Я никогда не изменяла тебя! Это подделка!

Я обхватываю его, надеясь, что сейчас до него дойдёт, что это всё бред. Я чувствовала себя героиней какой-то паршивой мелодрамы с корявым сценарием. Надеюсь, что ещё секунда, две, три, и до него дойдёт, но нет.

— Я сказал тебе, я не хочу тебя видеть. Я не хочу иметь ничего общего! — отцепляет, направляясь к выходу.

Я не оставляю попыток и иду следом, снова цепляя его за руки, пытаясь обнять.

— Марк, да не я это. Кто-то пытается нас развести!

У меня начинается самая настоящая истерика, я кричу, цепляюсь за него, пытаясь донести, что это не я, но все тщетно. Когда Марк отталкивает меня, занося руку для удара, я даже не сдвигаюсь с места. Правда, слёзы перестают бежать из глаз.

— Ну, давай, бей, — безжизненно говорю, а перед глазами проносится наш недавний разговор. — Чего стоишь?

— Тебя для меня больше не существуешь.

И уходит.

Я падаю на пол в коридоре, и рыдаю, обхватив колени руками. Мне больно везде. Словно все органы пустили под пресс. От рыданий я даже вздохнуть могу не сразу. Как? Как он мог поверить в эту чушь? Для меня до сих пор всё происходящее было каким-то сюрреализмом. Словно он сейчас придёт, успокоит, скажет, что всё хорошо, что он ошибся. Я бы даже простила его и забыла это всё.

Но шёл третий час, а на пороге он не появлялся. Я скидала свои вещи, которые носила чаще всего, оставляя все подарки Словецкого здесь.

В пять утра, когда он так и не появился дома, а трубку не брал, я звоню Артёму.

— Где он? — спрашиваю, небрежно закидывая сумку в багажник.

— Дана, он на такси, без охраны и водителя, я не знаю, честно.

— Адрес Николь, Артём.

— Дан…

— Артём, адрес, — требовательно прошу я.

— Спасская 15, квартира 14.

— Спасибо.

Прыгаю в машину, быстро добираясь. Настрой у меня был воинственный. Махом поднимаюсь на второй этаж и стучу в дверь. Николь открывает не сразу. Завернутая в одеяло, она выглядит вполне счастливой:

— Прости, но он спит.

Я решаю всё проверить своими глазами, а не верить этой стерве. Оттолкнув её, прохожу вглубь квартиры, где на большой двуспальной кровати на самом деле спит полностью обнажённый Марк. Я смотрю буквально пару секунд, навсегда высекая это в памяти.

— Я же говорила, что он будет моим, — в спину говорит мне эта сука.

Ничего не хочу ей отвечать. Вообще не хочу говорить. И дышать тоже, и жить в целом.

В машине долго не могу понять, куда мне ехать. Чувствую полнейшее опустошение. Дома Тёма с Викой, которые будут успокаивать и смотреть с сочувствием. Леон тоже не вариант. Выдвигаюсь в сторону Людмилы Павловны. Она точно поймёт и найдёт слова.

Боюсь напугать женщину, что, собственно, и случается.

— Даночка, что случилось?

— Мы с Марком расстались, — рыдаю я, делая шаг в объятия женщины.

— Что? Как? Почему?

Рассказываю всю историю, опуская непотребное поведение Словецкого, которое я бы простила ему, если только не не изменил мне.

— Девочка моя, как мне жаль, — гладит меня по голове Людмила Павловна. — Ты сделала всё возможное.

— Но если бы я поехала следом, может быть получилось его переубедить.

— Нет, Дана. Не получилось бы. Он поверил этой лаже настолько, что слушать не стал тебя. Не дал высказаться. Поехал чушь творить. Со временем сам поймёт, может быть, но не сейчас.

Я ухожу в свободную комнату, накрываясь с головой одеялом. Внутри так болит, словно у меня там открытые кровоточащие раны. Как будто язва сжирает изнутри.

Когда голова болит от рыданий и бессонной ночи, я отправляюсь в беспробудный сон. Периодически женщина будет меня, просит поесть, но я не хочу ничего.

Звонят и Вика, и Артём, но я не нахожу сил, чтобы ответить, а к вечеру Ерёмин сам приезжает. Чувствую, как он садится на кровать.

— Дан. Дана, — зовёт Артём. — Я не отстану.

— Что, Артём?

— Я на него больше не работаю. Он думает, что я тебя покрывал из-за Вики.

— Вика тоже?

— Вика сама сказала, что не сможет работать с ним.

— Простите.

— Да ты причём. Я пытался ему объяснить…

— Но он как в танке.

— Да.

— Он был у Николь, и больше я не буду бороться, Артём, — я всё же сажусь на кровати, смотря на Тёму. — Я устала.

— Я понимаю. От и до тебя понимаю, и мне даже нечего сказать. Николь — сука, это точно она.

— Если бы он верил в меня, то это бы не прокатило. А раз ему больше верится в эту чепуху, то пусть. Рано или поздно всё равно бы пришли в эту точку.

— Всё хорошо будет, Дан, — тянет, крепко обнимая меня Ерёмин, а я плачу на его плече.

— Хорошо хоть мы подружились, не хотела бы тебя потерять. Ты Вике передай, чтоб не волновалась. Я пока хочу тишины просто.

— Хорошо. Она понимает. Я, наверное, буду уговаривать её ко мне переехать, чтобы…

— Они мне не мешают. И ты тоже. Что с работой будешь делать?

— У меня есть деньги. Открою своё охранное агенство. Не пропаду, не хочу больше бегать двери открывать большим начальникам, — смеётся Тёмка.

— Правильно. У тебя всё получится.

— У тебя тоже. Даже без него.

— Я не хочу без него. Я не могу.

— Всё сможешь. Ты сильная.

— Я бы выбрала быть счастливой. Эти уроки судьбы поднадоели.

— Значит, они ведут тебя к чему-то великому.

Молчу. Не знаю, что сказать.

— Езжай. Я в норме. В окно не выйду. Поболею пару дней, и всё будет нормально.

— Не теряйся. Мы переживаем.

— Хорошо.

Ближайшие двое суток я лежу, практически не вставая. Ждала ли я, что он приедет? Да. Хотела ли, чтобы он сказал, что это всё ошибка, что он не спал с Николь? Да.

Вспоминала каждую минуту вместе, вспоминала, что он говорил мне, какие нежности, его заботу и поступки. И не могла поверить, что тот человек, который орал и замахнулся на меня — это тот же мой Марк.

И всё же я старалась его выгородить в собственной голове. Насколько это сука постаралась и в своё время, и сейчас, что ему напрочь всё отбило. Но всё же если бы он любил меня по-настоящему, то поговорил и попытался сохранить отношения, а не вот так себя повёл.

Людмила Павловна, видя моё состояние вызывает тяжёлую артиллерию.

— Жопу поднимай, — слышу надменный голос надменного Леона.

— Нахрен.

— Надо.

— Нет, на хрен иди.

Алаев поднимает меня с кровати и ставит на ноги. Смотрит на уставшее лицо:

— У-у, в зеркало себя видела? Мылась хоть, нет?

— Нет, как знала, что ты придёшь.

— Собирайся. Поедем тусанём.

— Не хочу.

— Ты где-то услышала вопросительную интонацию?

С Алаевым спорить бесполезно. Если я не приведу себя в порядок, то он прям так и потащит. Уже проверено. Когда родители погибли, я была в такой же яме. Как и когда бабушка. И каждый раз меня из неё вытаскивал Леон. Растрясал, не давал сдохнуть и напоминал, что такое жизнь. Забирал прямо в пижаме и вёз на лично разработанную терапию, каждый раз разную.

Быстро умываюсь и надеваю какие-то джинсы, толстовку и куртку.

— Куда едем?

— Меньше знаешь, крепче спишь.

— То есть ты можешь меня продать на органы, а мне согласиться?

— Кому нужны твои почки жухлые?

Тыкаю Леона в бок.

Он везёт меня сначала по городу, игра в шашки. Алаев, кстати, тоже очень хорошо водил машину и был любителем экстремального вождения. Привёз он меня для начала на картинг.