Снаружи нас уже ждёт машина с водителем. Марк аккуратно садится, и я прыгаю рядом. Сажусь чуть поодаль, чтобы не причинить боль, но Словецкий тянет меня в объятия, и я не сопротивляюсь. До дома едем в тишине. Лишь Марк чмокает меня в волосы, а я всё ещё пытаюсь переварить. По пути заезжаем в аптеку, где берём все необходимое.

— Давай помогу, — говорю Марку, помогая снять рубашку и осматривая синяки. Они были почти везде, и как же я благодарила Бога, что он так легко отделался.

Стараюсь сдержать слёзы, достаю шприц, чтобы поставить обезболивающий укол. Я умела их ставить, так как сама спортсменка, но руки неистово трясутся, и это замечает Марк, внимательно следивший за мной.

— Тише, девочка моя, — он забирает у меня из рук шприц и кладёт на стол. — Всё хорошо, слышишь? Я жив и всё хорошо.

И плотину прорывает. Я начинаю рыдать, делая шаг в его объятия.

— Я чуть с ума не сошла, пока доехала, — сквозь собственный вой пытаюсь сказать. — Увидела машину в новостях.

— Тише, моя хорошая, девочка моя, родная, правда, всё хорошо. Переставай, сердце кровью обливается.

Марк крепко прижимает меня к себе, и я ощущаю дикую потребность поцеловать его, чтобы убедиться на всех уровнях. Словецкий мигом отвечает, подсаживая меня на стол и срывая с меня футболку.

— Стой, укол, — начинаю я.

— Потом, — возвращается к моим губам.

Мы как два изголодавшихся зверя. Как я могла подумать, что смогу без него? Отвечаю на ласки, сама не скупясь. Нежно и аккуратно глажу по гематомам, целую синячки и обнимаю самые сильные в мире руки. Откуда берётся это второе дыхание — непонятно, но вскоре мы заканчиваем, и я, кажется, успокаиваюсь. Отличное лекарство, ничего не скажешь.

— Как я люблю тебя, — в шею говорит мне Марк. — Давай поговорим теперь, пожалуйста.

— Сначала укол. Потом душ. Потом поговорим, — соглашаюсь я.

Взяв себя в руки, всё же ввожу лекарство. Вместе идём в душ, и я помогаю Марку, который теперь от боли стискивал зубы. Видимо, последние силы он потратил на меня, а укол еще не подействовал.

Укладываю его на кровать, принося все мази, принимаюсь нежно и аккуратно наносить их на тело.

— Не больно?

— В этом случае я готов терпеть, — лыбится Словецкий.

— Не смешно, я чуть с ума не сошла, Марк.

— Ты простила меня?

— Есть смысл? Это повторяется из раза в раз. Как мне ещё тебе сказать, что я люблю только тебя и никто мне не нужен.

— Я пытаюсь, Дана, правда.

— Страдают левые люди, Марк.

— Я не знаю, что с этим делать. Я ведь верю тебе, но всё равно боюсь, что тебя отнимут. Хоть кто отнимет.

— Да ты сам всё делаешь, чтобы я ушла. Я чувствую себя последней шлюхой. Мне настолько не верят, что…

— Никогда не говори этого, — хмурится Марк. — Не считаю тебя такой.

— Тогда прекрати, Марк. Я, правда, не могу так больше. Я — не твоя жена, я не предам тебя. Я люблю тебя со всеми потрохами, даже с этой ревностью, но не когда от неё страдают другие. Я вот всё в тебе люблю. Твою серьёзность, твой мальчишеский настрой, когда ты уставший приходишь домой, когда включаешь начальника. Как улыбаешься, злишься, смеёшься. Твою доброту, заскоки, просто каждый твой вдох. Я… Я, правда, не знаю, как это выражать уже, родной. Какие слова тебе говорить, как себя вести. Я ищу причины в себе.

— Прости, — он лыбится во все тридцать два, хотя должен испытывать вину.

— Да, возможно, я не умею это выражать так, как ты постоянно это делаешь, но я просто вот такой человек. Завтра меня обнимет одноклассник, и что? Почки ему отобьёшь? Ты можешь хотя бы со мной поговорить, прежде чем с кулаками лезть?

— Я буду, — тянется ко мне.

— Ты меня слушаешь?

— Да, это я готов слушать вечность, моя девочка.

Он так смотрит, что у меня всё внутри замирает. Кажется, я не умею так, и в этом моя проблема.

— Марк, серьёзно, ещё один раз, и это будет всё. Услышь меня сейчас.

— Слышу. Понял. Не буду. Люблю, — лыбится.

Смотрю на него, как на дурака.

— Такое ощущение, что ты рад, что в аварию попал.

— Есть такое, — довольно лыбится. — Пару синяков и сломанное ребро, а ты меня снова любишь. Я уж подумал, что потерял тебя окончательно. Это было невыносимо. Как ты держалась? Реально подумал, что ты меня разлюбила.

— Не очень приятно, когда тебя кидают в машину и везут без спроса.

— Да ладно, приятно же, — смешно смотрит Марк.

Нет, конечно, если бы он не был таким настойчивым, ничего бы у нас не вышло с самого начала.

— Но с каждым разом я всё ближе к грани.

— Понял я. Буду держаться. Иди ко мне.

Я приземляюсь на его грудь, а он крепко держит меня за талию. Стараюсь не думать, но всё равно в голову лезут мысли о том, что с ним могло что-то случиться.

— Авария. Кто виноват?

— Не я. Я гнал к тебе, но правила соблюдал. Этот олень въехал в бочину. Если без шуток, мне просто повезло.

От одной мысли вздрагиваю. Поглаживаю его по синякам, обводя пальчиком.

— Я сейчас замурчу, — проваливаясь в сон, говорит Словецкий. Кажется, укол начинает действовать.

А я ещё долго ворочаюсь, пытаясь освободить голову от дурацких ужасных картин.

17

Хоть я умоляла Марка остаться дома, он сказал, что у него работа. Полчаса мы потратили на скандал об этом, но потом я пыхнула со словами:

— Делай, что хочешь.

— Спасибо. Именно это я собирался сделать.

В машине молча соплю, но Марк всё равно притягивает меня в объятия, и я не выделываюсь.

— Я отправлю Артёма. У меня работы много, малыш.

— Ладно, — я, конечно, разочарована, но не показываю.

После универа мне нужно в клуб, всё по обычной схеме. Почему-то психую, когда меня домой везёт снова Артём.

— Где Марк? — в лоб спрашиваю у начальника охраны.

— На объекте, — слегка растерянно отвечает Артём.

— Отвези меня ко мне, пожалуйста. Мне кое-что забрать надо.

— Как скажешь.

— И можешь уехать. У меня тут машина стоит, сама доберусь.

Дома мы с Викой болтаем, играемся с мелким, пьём чай. Она вс всё видит, но не достаёт расспросами. Время на часах показывает уже начало двенадцатого, а Марк до сих пор меня не потерял. Психанув, набираю сама.

— Да, малыш? — слышу нежный голос Словецкого.

— Как дела? — не нахожу больше ничего умнее этого вопроса.

— Да нормально, устал, но скоро домой. У тебя как? Что-то случилось?

— Нет, просто соскучилась. Сейчас тоже домой поеду.

— А где ты? — как-то отстранённо спрашивает мужчина.

— У себя. Заехала к Вике.

— Артём с тобой?

— Я его отпустила. Сама доеду.

— Дан, там метель такая. Давай он заедет.

— Не, сама хочу за руль. Ладно, буду выезжать, что-то, правда, поднимается.

— Будь осторожна.

И сбрасывает. Никаких "люблю", "скучаю".

Расстроенная еду домой. Думаю, что бы такого выкинуть, но на ум ничего не приходит, поэтому просто жду Марка в гостиной, где засыпаю с полностью открытым балконом.

Просыпаюсь, когда он бурчит и хлопает дверью балкона.

— Дана, ты с ума сошла?

Чувствую, что вся заледенела.

— Тебя ждала. Ты чего так долго?

— Работы много.

Смотрю в упор с недовольным видом. У меня внутри всё переворачивается, потому что всё словно бы как обычно, но не так. Или я себя накручиваю.

— Устал? — стягиваю с него пиджак, а затем рубашку аккуратно разминая плечи, чтобы не задеть синяки. Марк внимательно смотрит потемневшим взглядом.

— Да.

Целую его в шею, аккуратно спускаясь дорожкой поцелуев до ремня.

— Пойду за мазью.

— Стоять, — хватает за руку и тянет на себя резко.

— Тише-тише, — упираюсь везде, где можно, чтобы не приземлиться на него. — Про ребро помним.

— Иди ко мне, — притягивает голову рукой, присасываясь к губам.

Мы меняемся ролями, потому что теперь я его распаляю и завожу не по-детски. Касаюсь его в самых опасных местах, целую по-новому, и вскоре Марк срывается, унося меня в комнату.