– И правда, откуда-то оттуда, – дружелюбно сказал сержант. – Вот что, приятель. Этот дом принадлежит рабовладельцу, и нам поручено его занять. У тебя и твоего приятеля…

– Компаньона.

– Ну, или компаньона, ровно десять минут, чтобы покинуть здание.

– Так нам же некуда идти, – сказал я. – Тем более в такое время-то…

– Ничего, найдете крышу над головой. Дождя нет, так что в крайнем случае поспите на улице. А потом я бы на вашем месте как можно скорее вернулся в этот ваш Нью-Йорк…

– На Лонг-Айленд, – сказал с обидой я.

– Ну или на Лонг-Айленд. Рассказывают, что у вас там все тупые, похоже, это на самом деле так. Итак, у вас десять минут. Время пошло.

Через десять минут мы покинули наше пристанище, где провели последнюю ночь в этом прекрасном городе, и отправились искать, где бы еще хоть немного выспаться. Я вспомнил про кладбище Круглой церкви недалеко, на Митинг-стрит.

Когда-то давно, еще в двадцать первом веке, я ходил на «тур с привидениями» по Чарльстону, и нам рассказали, что издревле считалось, что именно там по ночам больше всего призраков. Перешагивая через несчастных, выселенных из собственных домов, мы направились к этому месту.

Там и правда никого не было, и ночью никто нас не потревожил – даже привидения.

Мне вспомнилась вдруг песня Михаила Ножкина, которую мне удалось услышать в Москве двадцать первого века. Я неожиданно захихикал, чем сильно удивил Джимми…

Наутро дорожка привела нас к причалам на реке Купер, туда, где стояла наша «Балаклава», которая должна была уйти сегодня утром. Но по дороге мы еще раз угодили в оцепление, и нам очередной сержант приказал, на сей раз с акцентом жителя немецких районов Пенсильвании:

– Идите к мэрии на Брод-стрит.

– Но мы вообще не отсюда, – взмолился я.

– Да, дружище, судя по твоему выговору, похоже, не отсюда. Но у меня приказ.

Ну что ж, пошли мы к мэрии. Весь Вашингтон-сквер перед мэрией и вся Брод-стрит в обоих направлениях были забиты народом. На крыльцо здания забрался какой-то тип в парике и начал:

– Жители мятежного города Чарльстона!..

Вся дальнейшая его речь была долгой, нудной и пересыпанной оскорблениями в адрес южан вообще и чарльстонцев в частности. А объявил он об отмене рабства в Южной Каролине и других южных штатах, и о персональной ответственности всех рабовладельцев, которые немедленно помещаются под арест. Как долго их там продержат, этот зануда не сказал. Кроме того, все жители этих штатов, кто не может доказать, что они либо приехали с Севера, либо выступали против рабства, немедленно поражаются в правах. Тут я понял, что в Штатах начинается вполне серьезная гражданская война, и нам с Джимми следует побыстрее уносить отсюда ноги.

– Да, это мы удачно зашли, – сказал я своему спутнику…

Хорошо еще, что моя любимая, равно как и наша родственница – что ни говори про Агнес, она и правда нам не чужая – ушли пятого числа из Балтимора. А шестого я отчалил на пароходике, шедшем в Чарльстон. Мне пообещали, что мы будем там не позже одиннадцатого, но на траверсе Норфолка неожиданно разыгралась буря – вероятно, подумал я со своим послезнанием двадцать первого века, это был отголосок какого-то карибского урагана.

Наша «Колумбия» укрылась в гавани Норфолка, и через четыре дня, когда, наконец, более или менее исправили повреждения, полученные от сильнейшего ветра, мы вновь отправились к цели. Рано утром четырнадцатого мы подошли к входу в Чарльстонскую гавань и просигналили, чтобы нам прислали лоцмана. Обычно, по словам капитана, ожидание продолжалось не более получаса, но на сей раз мы проторчали на якоре у берега несколько часов. Вместо лодки с лоцманом в конце концов пришел вооруженный баркас, и капитану было объявлено, что порт Чарльстона закрыт для гражданских судов. И мы ушли – к счастью, в Саванну, которая все еще была открыта.

Я успел попрощаться с родителями Мейбел, а также сообщить им о происшедшем в Вашингтоне – кое-что они уже знали, но далеко не все, и обещали все передать дальше. Ушел я оттуда лишь восемнадцатого. Обыкновенно дорога из Саванны до Чарльстона верхом занимала около четырех-пяти дней, включая паромы, но добрался до места я лишь вчера и сразу направился в особняк Худа, где, к счастью, я увидел Джимми.

Оказалось, что «Балаклава» уходила двадцать седьмого, так что прибыл я, как мне казалось, как раз вовремя, и мы отправились в штаб ополчения. Впрочем, оказалось, там уже все знали. К деду Мейбел и Джимми мы не успевали, и вместо этого послали к нему одного из слуг из особняка на Кинг-стрит с письмом.

У пирсов на реке Эшли мы увидели целую кучу военных кораблей, а сам город кишел солдатами – сплошь северянами, судя по обрывкам разговоров. По словам Джимми, они начали прибывать примерно тогда, когда наш пароход не пропустили в Чарльстон, но вели они себя достаточно корректно и никого не стесняли. Часть их заселили в форты на территории города, а также в Мол-три и Самтер у входа в гавань, а большинство так и оставалось на кораблях. Ходили слухи, что САСШ собираются захватывать Кубу, как неоднократно предлагали различные сенаторы, и потому в городе собирается для этого десант. Я в этом сомневался, но, когда я поделился своими опасениями с мэром города Уильямом Порчером Майлсом, с которым я познакомился у Роберта Худа, тот лишь покачал головой:

– У нас, мистер Домбровски, все-таки правовое государство, и я даже не могу себе представить, чтобы они повернули оружие против своего же народа. Даже если новый действующий президент и выступает за отмену рабства. Но у штатов есть свои права, и у него вряд ли что-нибудь получится.

Интересно, подумал я, где он сейчас? У меня сложилось впечатление, что, будь я южанином, я бы сидел уже где-нибудь в узилище. Скорее всего, Майлс и другие уже там. Но что поделаешь? И мы поспешили на запад, к реке Купер.

То и дело нас останавливали, но, услышав мой выговор, пропускали. Тем не менее, когда мы подошли к нашему пирсу, мы увидели, что опоздали – на самом пирсе около взвода солдат стреляли из ружей по удаляющейся «Балаклаве», на палубе которой я заметил огромное количество женских и детских голов. К счастью, пароход успел отойти ближе к другому берегу, вне досягаемости пуль из кремневых мушкетов образца начала века.

Как ни странно, до садов у мыса Уайт-пойнт на южной оконечности города, там, где сливаются реки Эшли и Купер и начинается собственно Чарльстонская гавань, мы добрались достаточно быстро – мой выговор и далее действовал безотказно, словно отмычка. По «Балаклаве» уже стреляли из Молтри и Самтера, а к батарее, установленной на Уайт-Пойнт, бежали какие-то солдаты. Да, подумал я, хорошо, что они заранее не позаботились об этом – как только и эта батарея вступит в бой, нашим не поздоровится.

Пароход развернулся боком, оставаясь вне досягаемости орудий фортов, и его носовое орудие начало стрелять по форту Самтер, а кормовое – по форту Молтри. Батареи обоих фортов он подавил как раз вовремя – когда раздался первый выстрел батареи на Уайт-Пойнт (и я, забыв вовремя открыть рот, едва не оглох), «Балаклава» уже проходила через пролив между фортами.

А в самом городе творилось что-то невообразимое. Тут и там куда-то гнали огромные толпы людей, где-то раздавался звон выбитого стекла, где-то были слышны женские крики и детский плач… Чуть поодаль мы увидели, как люди в форме грабили лавки на Кинг-стрит. Конечно, мой акцент меня до сих пор выручал, но я на всякий случай потащил Джимми обратно к Круглой церкви. В самой церкви хозяйничали солдаты, но мы забились в какие-то кусты на кладбище. И только когда солнце уже опускалось к горизонту, а в городе несколько стихло, мы рискнули отправиться дальше.