С 1708 года его стали выдавать уланам, а с 1711 — карабинерам. Ограниченно поставляя на экспорт, ибо мало кому требовался. Российская кавалерия его возила притороченным к седлу, используя как седельный меч. Собственно мечом в обиходе его и называли. В то время как легкий палаш — просто палашом.

Зачем он был нужен?

Для «собачей свалки» требовалось максимальное легкое и разворотливое оружие, быстрое, маневренное. А потому легкое, пусть даже и с посредственными колюще-рубящими свойствами. В то время как для сшибок на схождении или во время преследования имелась нужда в вот таких вот тяжелый «ломиках». Но они совершенно не годились для свалки, также как легкие палаши — для сшибок. Вот и решили совместить.

Ну а что? Почему нет? Финансы и промышленные возможности позволяли. Лошади как улан, так и карабинеров такую нагрузку вполне тянули. Да и вес этих «ломиков» не тяготил всадника, ибо на поясе их таскать не требовалось. Чего ломаться то?

Третьим типом достаточно массового клинка являлась шпага. Во всяком случае местные ее так называли. Та самая, которые сейчас лейб-кирасиры выставили, направив на местных аристократов.

Крайне опасная в пешем бою. Вершина эволюции клинкового оружия! Во всяком случае для этих целей. Их выдавали лейб-кирасирам, гренадерам и офицерам. При производстве тем вручалась шпага, являющаяся статусным оружием командного и начальствующего состава. Поднимая заодно статус и лейб-кирасир, и гренадеров…

Ну и наконец — тесак.

Обычный такой добротный саперный тесак навроде русского, образца 1797 года. С пилой на обухе. Их гнали еще более массовым тиражом, чем легкий палаш, массово «вбухивая» в армию и вывозя на экспорт. Ибо он особенно ценился и в Аютии, и в Бразилии, и много где еще. Этакое мачете на максималках. Да и в армии даже послу снятия его с вооружения мушкетеров, этот тесак оставался в артиллерии, у саперов и прочих, включая нестроевых. Массово. Хорошая ведь штука, хоть и тяжелая…

Так вот — навели лейб-кирасиры свои шпаги на этих аристократов.

Те закономерно отшатнулись.

Но не сильно и не далеко.

Вперед вышел брат покойного правителя и полным патетики голосом произнес:

— Да здравствует король Иоанн! — после чего поклонился мальчику. Глубоко. Со всем возможным почтением.

Следом точно также поступили и остальные присутствующие.

Даже лейб-кирасиры, когда поняли, что происходит.

— Царь, — поправил их Иоанн.

— Что? — не понял брат покойного.

— Царь Иоанн Алексеевич. — повторил пятилетний мальчик.

Ньёньосс на которую ее дядя скосился, кивнула, подтвердив верность этих слов. Тот на пару секунд задумался. Пожал плечами. И повторил формулу, только чуть ее изменив:

— Да здравствует царь Иоанн Алексеевич!

За ним повторили все остальные.

Дальше завертелось.

По всеобщему решению регентом при малолетнем царе будет его двоюродный дед. Тот самый брат покойного короля, как он себя кликал. Сам же мальчик должен был закончить обучение в России, регулярно приезжая сюда. Да и дети-внуки регента, равно как и всех влиятельных аристократов также должны были проходить обучение в России вместе с новым правителем…

Впрочем — это все были сущие формальности.

Стал Ваня царем и стал.

Куда важнее оказалось то, что это нападение, по сути, запустило процесс гражданской войны. Только раскидались с внешними врагами — сразу внутренние нарисовались.

И оставалось только гадать — французы это нагадили, австрийцы или эти ребята сами подсуетились? Ведь неисповедима человеческая глупость, а мир, как говорили отдельные мудрецы, прекрасен в своем идиотизме…

* * *

Алексей сидел на коне, на пригорке и наблюдал в зрительную трубу за происходящим на поле. За учениями.

Второй армейский корпус отрабатывал атаку неприятеля.

Полностью перевооруженный.

По новой тактике.

Вот он бодро маршировал походными колоннами по дороге.

Впереди полк карабинер — пятьсот всадников. Они уже собрались в кулак, убрав передовой дозор и заставу. Войдя на поле предстоящего боя они встали чуть в стороне, готовясь прикрывать идущие следом силы от кавалерийской атаки.

Следом втянулся пехотный полк.

Чин по чину.

Занял отведенную ему позицию на другом фланге.

Потом — артиллерийский полк первой дивизии корпуса. Тридцать две 3,5-дюймовые железные нарезные пушки лихо разместились и открыли огонь. Они могли «накидывать» через все поле. Чем и воспользовались, занявшись подавлением макетов вражеской артиллерии…

После того как три из четырех пехотных полка первой дивизии накопились, началось наступление. Первое. Они двинулись вперед батальонными колоннами под аккомпанемент 3,5-дюймовок.

Выйдя на отметку примерно в полторы тысячи шагов — начали перестраиваться. Здесь уже вероятность «поймать ядро» становилась реальной. Во всяком случае от гладкоствольных 6-фунтовок. И казалось более рационально развернуться широким фронтом — линией в четыре шеренги.

Тем временем на поле боя втягивались все новые и новые силы. Вон — появился тяжелый артиллерийский полк из тридцати двух легких 6-дюймовых гаубиц. Нарезных. И тоже стал занимать позицию, чтобы поддержать огнем наступление. Впрочем, не успевал. Так что, он включится, только если сорвется это наступление пехоты.

Карабинеры тоже накапливались. Уланы строились. Пехота втягивалась, строясь батальонными коробочками то тут, то там…

Алексей усмехнулся.

Пока все еще нескладно выходило на его взгляд. Вон — мушкетеры открыли огонь. Было видно — нервно и несколько неладно. Что и не удивительно — на такие дистанции они просто не привыкли стрелять. Впрочем, несмотря на эту «неотесанность» все получалось вполне действенно и продуктивно…

— Столько выстрелов в молоко, — покачал головой Шереметьев.

— Почему?

— Слишком далеко стрелять начинают.

— А если ближе подойдут — под картечь 6-фунтовок попадут. Еще шагов пятьдесят, и она станет до них доставать. С такой же дистанции, только ядром, а оно против линии в одну шеренгу едва ли продуктивно.

— А если так бить будут, то расстреляют все заготовленные заряды в пустую. Скольких они зацепят? Ты сам то на восемьсот шагов стрелял из винтовки этой?

— Нет, — честно ответил царевич.

— Попробуй. Ничего же не видно.

— Так цель не одиночная. Вон — толпа напротив. Ну вон те щиты ее обозначают.

— А руки у солдат что, только влево-вправо трясутся? — усмехнулся Шереметьев. — Вдоль щита? Нет. Увы. Чуть качнул вверх-вниз, и все — пуля ушла сильно выше или сильно ниже.

Царевич задумался.

На дистанции в полторы тысячи шагов батальонные колонны разворачивались в шеренги. Этот рубеж был назван второй позицией. Ибо первой являлась та, где войска первоначально накапливались и откуда била дивизионная артиллерия. Подавляя орудия противника и, если удастся, живую силу. Однако, при сближении она замолкала. Дабы избежать дружественного огня.

Именно по этой причине пехоте приходилось где-то шагах на восьмисот останавливаться и открывать массированный огонь на подавление. Просто «заливая».

Вариант?

Вполне.

Только вот боекомплект сгорал слишком быстро. А он был невеликий. В довольно большом поясном подсумке у солдат имелось всего по двадцать готовых бумажных патронов. Остальные требовалось или доставать из ранца, или получать из зарядных двуколок. Что сделать далеко не всегда возможно.

Если противник стоял открыто — не беда. Пять-десять залпов — и он рассеянный бежит, получив критический урон. При недостатке у него винтовок — тоже самое. А вот если он укрылся в редутах или иных полевых укреплениях, то… то эффективность винтовочного огня резко, прям критично снижалось. В случае же, если он еще и вооружен винтовками, укрывшись за стенами редутов…