— Или не готовится, — с язвительной ухмылкой произнес Павел, поставил чайник на решетку и пошел к бочке с водой.

Ведь на самом деле далеко не факт, что сейчас в Казани вообще остался кто-то живой. За два года Пеньков, который использовал на себе боеголовку, вполне мог слететь с катушек и стать татарским Эпицентром, желающим творить свою «справедливость во благо мира». Может быть, именно сейчас весь центр города поглотили церберы, а остатки выживших сидят на крайних станциях и думают, как все это остановить.

Впрочем, если это так, они сами виноваты в этом. Павел их предупреждал, что ничем хорошим это не закончится. Он потому и не знал, получилось ли у них вообще свершить свою революцию, что, когда Катя направила на него ствол, он осознал, что никакие слова не помогут. У него был свой болезненный опыт, а у них свой. И, к сожалению, они противоречили друг другу.

Поэтому Павлу просто не хотелось в очередной раз проходить через последствия необдуманных решений, и когда этот Пеньков украл боеголовку, а байкеры рванули за ним, Смолов тут же собрал свои вещи и направился к выходу. Катя, как и обещала, последовала вместе с ним. Он обрадовался, что у него получилось донести до нее осознание того, что вся революция спокойно свершится и без ее участия. И пока поднимались на поверхность, Катя даже выразила слова благодарности за то, что Павел не стал мешать ее друзьям, и теперь она может быть спокойна, что у них точно все получится, и она сможет начать жить свободно вместе со Смоловым.

Однако, когда они уже добрались до «ренжа», спрятанного неподалеку от станции и начали загружать вещи, ее эмоциональное состояние резко изменилось. Она неожиданно замерла и резко произнесла:

— Прости, я не могу. Хочу, очень, но не могу.

— Чего? В смысле?

— Я только что неожиданно поняла, что должна увидеть, как все свершится. Мне это очень нужно, — в ее голосе послышалась какая-то отрешенность.

— Пять минут назад ты говорила, что согласна уехать и рада, что ты теперь свободна, а теперь снова хочешь вернуться назад?

— Я буду свободна только тогда, когда лично увижу крах его империи. И вообще, почему я не могу поменять решение? Ты, что ли, будешь решать за меня, какие решения мне принимать?

— Ты можешь принимать любые решения, и, если ты хочешь вернуться, я не буду тебя останавливать.

— Так пошли со мной. Пойдем покажем этой Федерации, кто тут настоящие герои, а кто трусливые крысы!

— Катя, что с тобой случилось?

— Ничего. Я просто не хочу бежать, поджав хвост.

— Ты не бежишь никуда, тебе вроде даже сам Вдовин сказал, чтобы ты ехала как можно дальше отсюда.

— Я передумала. И хочу, чтобы ты тоже передумал.

— Я не буду в этом участвовать. Однажды я чуть не погиб, пытаясь все исправить на своем поле боя, а на чужом я уже сделал все, что мог. И я, да и не только я, в общем-то, хочу, чтобы ты была в безопасности. Садись в машину, — он подошел к ней и взял ее за плечи, осторожно подталкивая к двери

— Нет! — она вырвалась. — Я никуда не поеду. И ты меня не сможешь увезти, даже не пытайся. Если ты хочешь, чтобы мы уехали вместе, мы сделаем это только после того, как я лично прикончу Хаматова!

— Что? В смысле? Зачем? — Смолов правда не понимал этой одержимости.

— Потому что он мой отец!

Вот это поворот. Павел опешил и даже сделал шаг назад от девушки. Несмотря на текущие по щекам слезы, в ее глазах сейчас горела дьявольская ненависть. В этот момент Смолову даже стало немного жутко. Сказанный ей аргумент, конечно, сильный и весомый, но за что можно так ненавидеть своего отца? Да, он условный диктатор, занявший самое выгодное положение в обществе, да, он увез ее от матери, но он, в конце концов, не какой-то серийный маньяк — пожиратель котиков и младенцев.

Все, что Павел смог выдавить из себя в этот момент, было:

— Я… хочу тебя понять, но не могу…

— Тебе и не нужно. Я люблю тебя. За эту невероятную неделю ты дал мне веру в то, что я могу быть свободна. Ты дал мне надежду, что я смогу все поменять в своей жизни. Поэтому дай мне закончить начатое.

— Заканчивай. Но без меня.

— Ты бросаешь меня одну?

— Нет. Я хочу забрать тебя с собой, где ты будешь в безопасности, потому что так будет лучше. И повторю, так считаю не только я, но и даже Алексей, который сам помог нам собраться и был рад, что ты будешь со мной как можно дальше от города. Я не понимаю, что с тобой произошло и почему ты так резко переключилась. Но в революции я участвовать не буду. Прости.

— Ну и пошел ты нафиг тогда! — выкрикнула она. — Герой чертов.

Эта фраза его просто ошарашила.

Впрочем, Павел посмотрел прямо ей в глаза, но решил никак не отвечать. Сейчас ее переполняли эмоции и запоздалые «юношеские» амбиции. Поэтому он понимал, что все это не более чем протест. Но в то же время ему все равно было неприятно. Поэтому он молча сел за руль и прежде, чем закрыть дверь и тронуться, произнес:

— Береги себя. Я тоже тебя люблю.

Размышления прервал свист чайника. Павел вытер лицо полотенцем и пошел делать себе чай. За все время Смолов так и не смог найти объяснение такому резкому изменению в решении и эмоциях Упрямовой. Весь первый год он думал только о ней и размышлял, а правильно ли он сам поступил? Может быть, действительно стоило остаться? Интересно, как она там сейчас? Хотя за два года Смолов уже отошел от всех чувств, он все равно периодически думал об этой пусть сумасшедшей, но такой яркой девушке. Правда, ее судьбу он, наверное, больше никогда не узнает. Даже если бы он хотел вернуться назад, это теперь можно сделать разве что пешком.

Роскошный британский внедорожник, каким бы защищенным он ни был, — это совсем не та машина, что способна пережить обстрел из крупнокалиберного пулемета, выбить стальные ворота, а потом бесконечно ехать по постъядерному миру с асфальтом, заросшим травой. Поэтому уже через сорок километров пути движок начал терять мощность, а еще через двадцать окончательно заглох. Правда, свою задачу «ренж» все-таки героически выполнил и остановился ровно на большой парковке у красивой вывески «Остров-град Свияжск».

Выяснилось, что слухи про поселение не были обычными байками у костра, и тут действительно обитала огромная коммуна выживших. Они оказались довольно дружелюбными, хоть сначала и приняли прибывшего с небольшой опаской.

Крепкий, наваристый чай дал бодрости в голову. Это не натуральный кофе «из бразильских сортов», конечно, и даже не растворимая «пыль», но Смолов уже привык заряжаться энергией и от этого напитка. Сделав несколько глотков, Павел вспомнил, что забыл в доме пирожки, которые специально приготовил накануне на завтрак. Он встал из-за стола и уже стоял у входной двери, когда его окликнул знакомый голос:

— Павлуха! Добро утречко! Дело есть.

Смолов обернулся и увидел, что у калитки стоял Илья, местный крепыш. Приятный мужичок лет пятидесяти. Простой в общении, всегда готовый помочь по хозяйству. Жил на этом острове еще тогда, когда это была обычная туристская достопримечательность. В то время занимался плотничеством, продавал туристам всякие поделки из дерева, а сегодня в основном занимался охотой или мелкой разведкой местности. Также он частенько помогал Павлу в кузнечном деле, поэтому можно было даже сказать, что они если не друзья, то как минимум хорошие знакомые.

— Здарова, Илюха, что такое?

— Ты сегодня сильно занят?

— Да вчера вроде основные дела закончил, сегодня так, мелкий ремонт остался. Помощь нужна?

— Да староста наш попросил меня до поселка неподалеку смотаться, до старой фермы. Говорят, ночью оттудава какой-то шум был, будто двигателя али шо. Сказал смотаться проверить, да как-то один я не хочу. А ты вроде боец неплохой, айда со мной?

— А чего дружинников не выделил?

— Дружинники сейчас соседний берег зачищают от волков у монастыря. Некого выделять. Да и не надо там драться, надо просто посмотреть, шо-как. Ежели там чаво серьезное, приехать доложить. Но мало ли шо, подстраховать бы.