Новое творение североамериканских корабелов, в отличие от «Тупака Амару» представляло из себя непосредственное развитие «Полифемуса» у сторону увеличения. Подводный веретенообразный корпус удлинили на десять футов, что дало приращение водоизмещения в четыреста тонн, убрали дополнительный руль в носовой части судна. Вдобавок к шести подводным минным аппаратам установили два палубных, на поворотных тумбах, а картечницы заменили скорострельными орудиями системы «Гочкис» калибра семьдесят пять миллиметров, увеличив их число с двух до трёх. Бронирование бортов осталось прежним, два дюйма, броневую палубу усилили дополнительными полутора дюймами. Две паровые машины системы компаунд номинально выдавали на валы шесть тысяч индикаторных сил; при использовании принудительного дутья в котлы показатель возрастал до восьми тысяч. В итоге это позволило сохранить скорость прототипа — восемнадцать узлов, что, несомненно, можно было считать выдающимся результатом.

Опознать корабль Остелецкий не смог — на фоне тёмного неба и не менее тёмного берега различался только массивный корпус с высокими бортами, три мачты и далеко выдающийся вперёд шпирон. На палубе мелькали огни, суетились люди; вот сверкнула вспышка орудийного выстрела — явно небольшого калибра, — снаряд провыл над самым мостиком «Ао Гуана» и канул в воду где-то там, во мгле. Команда броненосца приходила в себя — слишком медленно, слишком неспешно, чтобы отвратить стремительно приближающуюся угрозу.

— Аппараты с первого по третий товсь! — крикнул барон в латунную переговорную трубу. По моей команде… залпом…

«…Десять… девять… восемь…» — сердце отсчитывало удары до того мгновения, когда грот-мачта цели совместится с яркой звездой — её Греве наметил раньше, когда скомандовал выходить в атаку.

«… семь… шесть… пять…»

В момент пуска до цели по его прикидкам будет не больше двух-двух с половиной кабельтовых, но ему случалось видеть и не такие промахи.

«…четыре… три…»

Грохнуло, на этот раз серьёзно — барону показалось даже, что он ощутил на своём лице толчок волны пороховых газов, выброшенных стволом главного калибра, почувствовал острую пороховую вонь. Но это иллюзия, разумеется, дистанция слишком велика…

«… два… один…»

— Пли!

На самом деле, самодвижущиеся мины покинули аппараты не одновременно — хитрая механика пусковых аппаратов была устроена так, чтобы между пусками оставался примерно двухсекундный промежуток. Это было сделано для того, чтобы самодвижущиеся мины не столкнулись по пути к цели. Они и не столкнулись — одна за другой вышли из труб; сжатая углекислота под давлением в семьдесят атмосфер, поступающая из особого баллона, раскрутила двигатели, и вращаемые ими сдвоенные винты со скоростью двадцати двух узлов они несли смертоносные веретёна к цели. Ровно через тридцать секунд первая мина прошла в десяти футах под кормой; через интервал, отмеренный двумя ударами сердца, вторая угодила в подводный борт «Тюренна», за ней, ещё спустя два удара, в цель ударила и третья латунная рыбка.

Броненосцы типа «Байярд», к числу которых относился и «Тюррен», были уменьшенными копиями «океанского» броненосца «Адмирал Дюперре» и были построены для службы в колониях. Их композитный корпус со стальным набором и деревянной обшивкой нёс сплошной броневой пояс, с толщиной почти вдвое меньшей, чем у прототипа — двести пятьдесят миллиметров по центру и сто пятьдесят в оконечностях. Вторая и третья мины, пушенные «Ао Гуаном», угодили примерно на фут ниже этой защиты — одна в центр корпуса, другая в двадцати пяти футах от таранной переборки.

Самодвижущаяся мина Уайтхэда принятая на вооружение Русского Императорского Флота в 1876-м году, несла заряд из полусотни с лишним фунтов пироксилина. Два взрыва один за другим разворотили деревянную обшивку, проделав здоровенные отверстия, и солёная вода Жёлтого моря бурным потоком хлынула в трюмы, угольные ямы и кочегарки. Команда броненосца, ещё не вполне пришедшая в себя после объявления тревоги, не смогла сделать ровным счётом ничего. Уже через пять минут «Тюренн» лёг на борт и стал медленно погружаться. Глубина на месте стоянки была невелика, а потому над водой остались крыло мостика, часть борта со спонсонами и орудийными барбетами, склонённые к воде мачты и пара труб, в закопченные зевы которых заплёскивали низкие волны.

Две крупповские двенадцатидюймовки правой башни «Динъюаня» ударили так, что Греве показалось, будто броненосец на миг замер на месте, остановив свой пятнадцатиузловой бег — прорываясь на внутренний рейд, Повалишин скомандовал поднять обороты до предела. Дистанция была всего ничего, около семи кабельтовых, и даже в темноте, озаряемой вспышками выстрелов, барон видел, как вырос столб воды у самого борта «Ля Глиссоньера». Второму снаряду повезло больше.

Построенный, как броненосец-стоционер для службы в заокеанских колоний Франции, «Ля Глиссоньер» нёс шесть новых орудий калибра двести сорок миллиметров. Они располагались по три, по обоим бортам — два по углам бронированного центрального каземата, и ещё одно в центральном барбете, прикрытое броневым колпаком с прорезанной крестообразной амбразурой, что позволяло производить наводку на цель без доворота бронеколпака. Именно туда, в центр этого креста и угодил двенадцатидюймовый снаряд.

Удар двадцатипудового снаряда своротил со станины ствол французской пушки и, продолжая движение, проломил бронеколпак в самом слабом его месте, после чего сработал взрыватель. Взрыв полупуда влажного пироксилина уничтожил начинку башни вместе с расчётом; острые чугунные осколки изрешетили бронеколпак изнутри и пробили палубу. Но одно попадание, пусть и такое успешное, не смогло помешать избитому «Ля Глиссоньеру» ответить своим мучителям. Угловые орудия слитно грохнули, и снаряды на скорости в пятьсот метров в секунду пошли в китайский броненосец.

Дистанция к тому моменту сократилась до трёх кабельтовых, и обе чугунные, начинённые взрывчаткой стапятидесятикилограммовые чушки угодили в цель. Первая снесла носовую шестидюймовую башню, рассчитавшись таким за разбитый барбет; вторая поразила броненосец позади башен главного калибра, снеся одну из труб. Взрывная волна сотрясла боевую рубку; многих, находившихся в ней, сбило с ног. Их участь разделил и Греве — он ударился о броню с такой силой, что на несколько мгновений потерял сознание и сполз на тиковые доски палубы.

Набравший чудовищную инерцию «Динъюань» было уже не остановить. Напрасно французские орудия среднего и малого калибров крушили надстройки и палубное оборудование — бронированный носорог всеми своими семью с половиной тысячами тонн водоизмещения с разгону врезался точно в середину борта «Ля Глиссоньера».

«Динюань», как и любой броненосец, был снабжён мощным тараном, оконечность которого находилась на глуюине трёх с половиной метров и на расстоянии в три метра от носового перпендикуляра. И вот этот гранёный бивень ударил в подводный, незащищённый бронёй борт французского броненосца, вспорол деревянную обшивку, своротил стальные шпангоуты и, продолжая неумолимое движение, пропорол угольные коффердамы, наполовину к тому моменту пустые.

Удар был так силён, что на обоих кораблях не нашлось, наверное ни единого человека, сумевшего устоять на ногах. Люди, не успевшие подготовиться к столкновению, сыпались с трапов, ломая кости и сворачивая шеи; калечились об острые выступы и корабельное оборудование, разбивали головы, ударяясь об орудийные станки, разбивались насмерть, падая в открытые люки. Барону Греве ещё повезло — он не успел подняться на ноги после сотрясения, вызванного взрывом французского снаряда, и новый толчок наоборот, привёл его в чувство.

Барон мгновенно оценил ситуацию: форштевень «Динъюаня» глубоко застрял в борту французского броненосца; обе машины, продолжавшие работать на полных оборотах, пытались сдвинуть с места сцепившиеся махины, удерживаемые якорными цепями «Ля Глиссоньера».

Барон на подгибающихся ногах — последствия контузии от удара о бронированную стенку рубки давали о себе знать), добрался до указателя оборотов. Рванул рукоять, переводя стрелку на «полный назад», молясь лишь о том, чтобы в машинном отделении нашёлся кто-то способное выполнить приказ.