— Неприятель приближается! —

— Неприятель приближается!– крикнул матрос-сигнальщик, обосновавшийся со своими флажками на носу, рядом с козлами, через которые пропускаются лонжероны — десятиметровые деревянные шесты с закреплёнными на них пироксилиновыми минами. Сейчас оба взрывоопасных бочонка (миноноска №45 несла две шестовые «лонжеронные торпеды») ждали своего часа, закреплённые на палубе и прикрытые от шальных осколков толстыми, плетёнными из манильских тросов, матами.

Кочегар Клош вскочил, поднялся и премьер-старшина. От китайских судов, выстроившихся у стенки противоположного берега, под защитой орудий форта, неспешно ковыляла по направлению к флагманскому «Дюге-Труэну» джонка.

— Посыльное судно. — уверенно определил Шассёр. — Вон, сигнал на грот-мачте болтается… Может, узкоглазые перетрусили и решили запросить мира?

Действительно, под жёлтым, с изображением покрытого чешуёй дракона, штандартом военно-морских сил империи Цин полоскался на ветру жёлто-синий флажок Международного свода сигналов — «Кило», «хочу установить с вами связь», знак что на борту присутствует парламентёр. Премьер-старшина довольно крякнул. Не то, чтобы он сомневался в победе — при таком перевесе в водоизмещении, огневой мощи и, главное, в выучке команд, это было делом решённым — но ему, опытному служаке, было хорошо известно, что редкая атака минных катеров обходится без потерь. А подставлять лишний раз головы под китайские пули и картечь ему решительно не хотелось.

От борта стоящей рядом с «Дюге-Труэном» канонерки «Линкс» оторвались один за другим два снежно-белых комка порохового дыма, над рейдом прокатился грохот орудийного залпа. Впоследствии, когда ход сражения стал предметом сначала газетных репортажей, а потом и статей в военно-морских журналах, многие утверждали, что нервы у французских комендоров, вконец издёрганных ночной сумятицей, не выдержали, и они без команды открыли огонь. Так или иначе — в час пятьдесят шесть минут пополудни над «Дюге-Труэном» взвился красный флаг, и минутой спустя крейсер ударил бортовым залпом по китайскому флагману. Следом за ним начали стрелять остальные суда французской эскадры. Корвет «Янву» ответил из носовой пятидюймовки — и премьер-старшина с ужасом увидел, как первый же китайский снаряд разорвался на мостике флагмана адмирала Курбэ.

— Ну, вот и началось! — негромко, сам себе пробурчал он и зычно гаркнул:

— По местам стоять, парни, и не трусить! Покажем этим пожирателям ласточкиных гнёзд, каково это — бросать вызов флоту Франции!

С этого момента события понеслись вскачь для премьер-старшины Клода Мишо по прозвищу «Шассёр». Не успел развеяться дым над разбитым мостиком «Дюге-Труэна», как на шканцах крейсера замелькали сигнальные флажки, и миноноски двинулись вперёд. Рулевой Ляфлёр перебирал рукоятки маленького штурвала, удерживая судёнышко на нужном курсе, а премьер-старшина беззвучно шевеля губами, отсчитывал дистанцию до цели, корвета «Янлу» — «Два кабельтовых… полтора… кабельтов с четвертью…» С борта цинского флагмана сверкали вспышки ружейных выстрелов, но пули бессильно шлёпались в воду вокруг «номера сорок пять», и лишь одна или две с тупым стуком ударили в железный борт, выбив из него снопы искр. Стрелки мало что могли разглядеть сквозь белёсую, воняющую серой и селитрой пелену — китайские орудия стреляли чёрным порохом и Шассёр в какой-то момент всерьёз стал опасаться, опасался, что в такой дымовой завесе и сам промахнётся мимо цели. Однако — обошлось; спустя малое время из клубов дыма вырос чёрный борт китайского флагмана; Шассёр торопливо крикнул — «Малый назад!» — и положил руку на рубильники гальванических взрывных машинок.

Согласно правилам, атаковать следовало одной «торпедой», выдвигая их вперёд по очереди. Но премьер-старшина, человек опытный, понимал, что шанса на вторую атаку у них, скорее всего не будет — и когда бочонки ткнулись в борт «Янву» (как положено, фута на три ниже ватерлинии) он прошептал короткую молитву, зычно гаркнул «Берегись!» и замкнул контакты.

Расчёт оказался верен — обе мины сработали одновременно. Сильнейшая волна отбросила миноноску, словно пинком великана, едва её не опрокинув. Из всех, кто был в кокпите, Шассёр единственный устоял на ногах; он кинулся к рукоятке реверса и с криком «полный назад!» выжал её до упора. Вода вскипела под кормой, и «сорок пятая» принялась отползать прочь от корвета, который стремительно валился на борт — и не затонул в течение считанных минут лишь потому, что течение, подхлёстнутое морским приливом, оттащило охваченное огнём (на корвете после взрывов начался пожар) судно на мель. Премьер-старшина слышал ужасные крики людей, сгорающих заживо, видел, сыплющиеся в воду тела — в этот день из двухсот человек, составлявших команду «Янлу», сто восемьдесят пять погибли в огне, были убиты силой взрыва или утонули в мутных водах реки Мин.

Но всего этого премьер-старшина знать, конечно, не мог. Он шуровал в топке котла, заменив кочегара Клоша, чей лоб пробила китайская пуля, и не видел, как миноноска «№46» попыталась атаковать «Фубо». Но стоило ей лечь на боевой курс, как из клубов порохового дыма появился «Фусин», и беглым огнём из револьверных пушек заставил «сорок шестую» отвернуть и выйти из боя. За это пришлось заплатить сполна — снаряды с «Дюге-Труэна» и «Вийяра» (оба крейсера прикрывали атакующие миноноски) изрешетили несчастную канонерку, и та быстро пошла ко дну. Снявшийся с якоря «Фубо» стал набирать ход, но в этот момент его атаковал малый катер с «д’Эстена». Мина взорвалась под кормовым свесом, напрочь оторвав винт и своротив перо руля так, что оно повисло на одной петле. Лишившееся управления судно понесло на французский строй, и премьер-старшина был вынужден уклоняться сначала от столкновения с погибающим пароходом, а потом и от дождя летевших в него со всех сторон французских снарядов.

И тут удача изменила команде миноноски №45. Тяжёлый снаряд с одного из французских крейсеров угодил в корпус в районе мидель-шпангоута, разом переломив хрупкое судёнышко пополам. Шассёр один остался жив — оглушённый взрывом, ошпаренный перегретым паром из лопнувшего котла, он намертво вцепился в в обломок решётчатой деревянной пайолы. В таком состоянии его прибило к берегу в полумиле ниже по реке, где он и он попал в руки каких-то людей в широченных, плетёных из соломы, конусообразных шляпах, одетых в лохмотья и вооружённых ржавыми ножами самого зловещего вида. Последнее, что успел заметить премьер-старшина прежде, чем лишиться сознания — это слишком уж узкий разрез глаз своих «спасителей», как и оттенок их смуглой кожи — коричневый, а не желтоватый, что, как он узнал во время своей службы на Кохинхинской эскадре, характерно скорее для аннамитов, нежели для жителей Поднебесной…

[1] cloche (франц.) — колокольчик

[2] «Сhaussure» (фр.) — башмак

[3] La Fleur (фр) — цветочек

Часть первая

I

Абиссиния,

берега залива Таджура

Крепость Сагалло

Тросы заскрипели, плетёная из канатов сеть, наполненная рогожными мешками, поползла вниз, на дощатый пирс. Её облепили носильщики-афары и принялись под присмотром усатого здоровенного боцмана перетаскивать мешки на берег, где уже поджидали арбы на высоких колёсах, запряжённые меланхолическими абиссинскими осликами. Носильщики ухали, взваливая ношу на деревянные, закреплённые за спинами козлы — нововведение, с которыми познакомили местных обитателей те из переселенцев, которым в прошлой жизни пришлось потрудиться в одесском порту, — а боцман подбадривал их специфическими речевыми оборотами, характерными для подобной ситуации. К удивлению Матвея, афары русские матюги понимали — во всяком случае, делали они именно то, что от них требовалось. Или дело было в здоровенных, как дыни, кулаках боцмана, поросших редким чёрным волосом?