* * *
Гавайи, остров Оаху.
Порт Гонолулу, Жемчужная гавань.
— Никогда не видел вас при полном параде, Иван Фёдорович! Заметил Греве. Вы и во время вашего чудесного появления в Пунта-Аренас были в мундире — но чтобы весь этот иконостас!..
Перед выходом в отставку Повалишин личным указом Государя был произведён в капитаны первого ранга, но сейчас он был облачён в перуанский адмиральский мундир — снежно-белый, обильно расшитый золотом. Мундир украшали лента, звезда и крест ордена святого Владимира первой степени — (пожалованные ему Повалишину тем же указом; сейчас с ними соседствовали звезда российского ордена святой Анны и золотая цепь «Ордена Солнца» — высшая награда республики, Перу, возрождённая после победы в «войне за гуано».
— Американцы весьма чувствительны к подобным вещам. — отозвался Повалишин. — И если уж мы принимаем в состав отряда судно с американским экипажем — следует соответствовать моменту. Вы тоже могли бы по такому случаю надеть свои награды.
— Увольте, Иван Фёдорович! Полагающегося к такому случаю флотского мундира у меня нет, — аргументировал он свой отказ, — а цеплять официальные побрякушки на форменный китель частной пароходной компании было бы глупо.
Действительно, барон предпочитал держать ордена в шкатулке, в капитанской каюте, ограничиваясь единственным знаком отличия — наградным кортиком с анненским парадным знаком на рукоятке с надписью «за храбрость», и полагающимся к нему темляком из орденской ленты, именуемой в офицерской среде «клюквой».
Корабль, о котором шла речь — торпедный таран «Албемарл», уже вторую неделю дожидавшийся их в порту Гонолулу, столице острова Оаху, главного и самого крупного острова гавайского архипелага, — был как и броненосцы отряда, расцвечен гирляндами флагов. Команда, выстроившаяся вдоль низкого борта, дождалась обмена орудийными залпами салюта, после чего экспансивные американцы не выдержали — кинулись к леерам, оглашая Жемчужную гавань приветственными криками и свистом. Команды броненосцев в ответ хранили торжественное молчание, не ломая ровной линии бескозырок, форменок и тёмно-синих, с белыми полосками, воротников-гюйсов.
— В Нагасаки американцев придётся отпустить. — заметил Греве, разглядывая новую боевую единицу отряда. — Оттуда они на пароходе вернутся в Сан-Франциско, а их место займёт китайская команда.
— Да, и с китайским капитаном. — кивнул Повалишин.- Поймите меня правильно, Карл Густавович, не то, чтобы я имею что-нибудь против китайцев — опыта у них маловато, выучки, да и дисциплина, насколько мне известно, хромает. Американцы же — отличные моряки и вояки умелые, сам имел случай убедиться в Чесапикском заливе. Тогда они знатно всыпали британской эскадре адмирала Инглфилда, и даже без нашей помощи обошлись — отряд Шестакова явился к самому шапочному разбору и так ни одного выстрела в этой славной баталии не сделал.
— Зато напугал англичан знатно. — ухмыльнулся барон. — После вашего появления Инглфилд сразу кинулся в отступ — и не останавливался до Гамильтона на Бермудах.
— Да, славное было дело. Что до китайцев, то надо будет разбавить их нашими матросиками, и главное, унтерами. Как полагаете, душ тридцать наскребём с обоих броненосцев?
— Тридцать-то? — прикинул Греве. — Тридцать, пожалуй, дадим. И хорошо бы ещё старшего офицера подобрать из наших и, пожалуй, минёра. Чтоб не растерялись, когда до дела дойдёт. Пойдёте, Павел Артемьич? — обратился он к вахтенному офицеру. — Вы ведь до выхода в отставку минёром ходили на «Минине»?
Офицер согласно кивнул. Отставка, которую упомянул барон, была, номинальной, как и у большинства его нынешних сослуживцев, составлявших командный состав обоих «китайских» броненосцев. Каждого из них в своё время вызвали в Адмиралтейство, где в приватной беседе предложили на время оставить русскую службу ради выполнения секретного, крайне важного задания. Довольно наивная хитрость — но Юлдашев, как и морской министр Шестаков посчитали её вполне достаточной.
— Вот видите, Иван Фёдорыч, отыщем, сколько понадобится. Только вот согласятся ли китайцы на подобные перестановки?
— А мы их уговорим. — Повалишин задумчиво посмотрел на «Албемарл», застывший на предписанном ему месте, за кормой флагманского броненосца. — Сейчас американский капитан явится с визитом, надо подготовиться…
— Давно уж всё готово. — Греве махнул рукой. — А вам, как старшему начальнику, его встречать.
Повалишин покосился на собеседника.
— Давно хотел спросить, Карл Густавович, только не обижайтесь… вам-то не обидно было расставаться с прежней должностью? Всё же командир отряда новейших броненосцев, да ещё и «Албемарл» этот… В России на такие посты каперангов ставят, а то и контр-адмиралов!
Греве состроил удивлённую физиономию.
— Бог с вами, Иван Фёдорович, совсем наоборот! Я ещё в Бостоне, когда получил депешу от графа Юлдашева с распоряжением взять вас на борт в Пунта-Аренас и передать командование, такое облегчение испытал! Вот вы говорите — командир боевого отряда; а я ведь отставку вышел всего-то старшим лейтенантом, и с тех пор если чем и командовал, то лишь пароходной компанией. Нет, не по мне такая честь, увольте уж! Во время перехода ещё справлялся кое-как, а вот в бою — сомнительно. Мне бы с одним броненосцем управиться, и на том спасибо!
Повалишин кивнул. Зная собеседника не первый год, он примерно такого ответа и ожидал.
— Справитесь, Карл Генрихович. Не боги горшки обжигают. Опыта у вас — даст бог всякому, да и умом Господь не обидел.
Греве секунду помолчал.
— Раз уж мы разоткровенничались — позвольте встречный вопрос?
— Отчего же, спрашивайте. У меня от вас секретов нет.
— Вы, насколько мне известно, оставив службу, занялись наукой археологией? Идолов каменных на каком-то острове копали, дом свой завели в Кальяо, Ирина Александровну, супругу вашу, выписали из России…
— Так и есть. — подтвердил Повалишин. — Остров этот называется «островом Пасхи», по-туземному Рапа-Нуи. Знали бы вы, друг мой, какое это замечательное место! Кажется, всю жизнь изучай тамошние тайны — и сотой доли не откроешь, а я всего-то два года, как этим занимаюсь…
— Вот и я удивляюсь, Иван Фёдорович — как вы решились променять всё это на нашу авантюру? Вернуться на службу, снова подставляться под снаряды с минами, рисковать жизнью, здоровьем?..
— Такая уж у нас планида, у офицеров флота российского. Я ведь, хоть и в отставке, а присягу давал. Если нужна ещё России моя служба — как я могу отказать?
— Даже под китайским флагом?
— Под перуанским служили — чем китайский-то хуже? Вы вот что скажите: вы здесь, на Оаху раньше бывали?
Греве отрицательно мотнул головой.
— Ни в Гонолулу, ни на Гавайях вообще. А вам, насколько мне известно, случалось?..
— Да, ещё мичманом, после выпуска из Морского Корпуса. Я тогда служил на корвете «Витязь» — и вместе с ним ходил вокруг света. На Оаху тоже зашли забункероваться и пополнить припасы. Неделю стояли — помнится, я тогда с прочими офицерами славно покуролесил на берегу…
Выражение лица Повалишина сделалось мечтательным — видимо, из-за воспоминаний о весёлых деньках на тропическом острове в компании смуглых полинезийских красоток, из одежды отягощённых лишь пестрыми юбочками цветочными гирляндами. Офицерам их отряда предстоит такое же развлечение — но только не барону Греве. Нынешний его статус обязывает к сдержанности, да и баронесса, не приведи господь, узнает — когда они, наконец, встретятся…
— Как я слышал, сейчас тут многое меняется. — сказал он.
— Да, американцы кроме угольной станции поставили на Оаху большую факторию своего Гавайского сельскохозяйственного общества. Устроили на островах плантации сахарного тростника и по своему обыкновению стали притеснять местных жителей. Но не тут-то было: наши поселенцы охотно берут туземцев под защиту.
— Так здесь и наше, русское поселение есть? — удивился Греве. — Вроде, его ещё при государе Александре Благословенном похерили? В семнадцатом году, кажется, учёный натуралист Шеффер носился с прожектом приведение всего архипелага в российское подданство, только ничего у него не вышло…
