* * * Погрустим исподтишка: Мы с тобою два Шишкá [1]. Ты – Шишóк и я – Шишóк. Хорошо-то хорошо… Да, досаждают нам, Шишкáм, Всякий скот и всякий хам. Тьмы учёных мужиков Рассуждают про Шишков, Говорят про нас, Шишков: Мол, «предрассудок тьмы веков»! Мы не знаем про века, Мы ведь просто два Шишка. Ты – Шишок и я – Шишок. Хорошо-то хорошо… Да, есть у нас дурная страсть: Любим звёзды с неба красть… Но простите нам грешки: Мы не Шишки, мы – Шишки. Ты – Шишóк и я – Шишóк. …Может, это хорошо? – 1978 Осень Пусть рябые глаза луж Ветер жёлтой листвой засыпает, Под корягу, скользя, уж Костенеет и засыпает. На небесных верёвках бельё Перелётные птицы развесят. И однажды глядишь — плывёт Синий, сказочный, зимний месяц. Синий-синий, сеет он грусть По промоинам, по полянам, Где отставший, подбитый гусь Обессилен ночным туманом. Город. Мокрые крыши. Огни. Море лунной осенней грусти. Скоро первый снег прозвенит. Всё равно. Улетели гуси. 1962 Лайнер Огни затянулись дымкой пространства, Упавшего в чёрный провал. Пронзительный ветер полуночных странствий Под крыльями зарокотал. Далёкой галактики призрачный локон Висит перед круглым стеклом. Как просторно и одиноко, Звёздно и тяжело. Во мраке скитаются катастрофы — Неуловимы, как сон. Перебирая видений стропы, Храпит пассажирский салон. Гигантским поблескивающим нарвалом Над облачной зыбкой волной Высоко-высоко над чёрным провалом Проносится лайнер ночной. начало 1960-х Гризли Рёвом горы вокруг захлебнулись. Рыкали, потом рокотали еле… Он ждал уверенно, чуть сутулясь, Но труп врага распластался в ущелье. А он видел землю на многие мили, И сосны, и реки, что камень грызли — Как памятник одинокой силе, Тяжёлый, серый, как туча, гризли. Мускулы каменными комками Сжались, и глазки горели гордо. Потом повернулся, понюхал камень И медленно побрёл в горы. начало 1960-х МиГ-15 На обшивке – рубцы. Он уже не поднимется в небо. Не протянет над городом Белую-белую нить. Он стоит, задремав, Без отчаянья и без гнева. Умирает задумчиво, А ему ещё хочется жить. Искра жизни – чуть теплится, Пахнущая бензином И разреженным воздухом Немыслимых скоростей. Умирают откинутые — Как будто их с силой вонзили — Крылья – всё ещё белые, В стремительной красоте… Обогнали его Те, что стали сильнее и цепче. Пусть нужнее они, Пусть их контуры трижды горды, Но мне кажется, Губы дюраля задумчиво шепчут Об ударах предательских, Которых не знать молодым. Как на плоскости рушилась Дрожь возле первого Маха, Как мотор задыхался В лиловой, пустой высоте. Как из смертного штопора Лётчик, белей, чем бумага, Вырвал тело машины, Над самой землёй просвистев. …Он стоит, задремав, Без отчаянья и без гнева, Умирает задумчиво, А ему ещё хочется жить. На обшивке – рубцы. Он уже не поднимется в небо, Не протянет над городом Белую-белую нить. начало 1960-х Памятник Погода была теплым-тепла, У постамента толпа текла. А Памятник хмурил важный лоб И был неподвижен, как сугроб. Сидел Воробей на его плече, И было щекотно ему от лучей, И он воробьиную песню орал О том, что ожить наступила пора. Прохожие улыбались весне, Пиликали капли, летя к мостовой, И был человек не в гранитной броне, А в солнце, в ручьях, в воробье, живой. Ольга Вологодская Родилась 13 августа 1970 г. в Вологодской области. Выросла в с. Павино, Костромской области. С 1988 г. живёт в Крыму. Окончила Симферопольский государственный университет по специальности «история». Всегда много читала, но никогда не думала, что начнёт писать сама. Правда, однажды дала слово сыну, что издаст книгу с детскими сказками, которые сочиняла по ночам. вернутьсяШишкáми в народе зовут Домовых (Прим. автора). |
