Сглатываю образовавшийся в горле ком, который першит и царапается.

Еще никогда наша близость не была для меня такой выматывающей. Не физически, а морально. Я была счастлива оттого, что все закончилось быстро, иначе мне угрожало бы стать чертовым Пиноккио, ведь я чувствовала себя деревянной куклой.

Эта скованность до сих пор не отпустила, и я боюсь своих эмоций. Я боюсь следующего раза, но я уверена, что это помутнение пройдет. Должно пройти!

– Спасибо, – отстегиваю свой ремень.

Я могла бы добраться сюда и на такси, но он сказал, что сам меня отвезет.

– Поцелуешь? – улыбается, показывая ровные белые зубы.

Потянувшись, оставляю на его губах быстрый поцелуй. Проклятая скованность даже этот простой жест делает для меня сложным.

Пока подбираю с коврика сумку, он спрашивает:

– Кажется, ты старого знакомого встретила?

– Что? – смотрю на него, резко выпрямив спину.

Сердце подскакивает в груди, будто я вор, пойманный с поличным.

Глаза Захара кружат по моему лицу. Постукивая пальцами по рулю, уточняет:

– Твой бывший. Здоровый такой. В прошлую субботу. Все думал, где я его видел.

– Я уже и забыла… – бормочу, ища в сумке солнечные очки.

– Ну а он тебя нет. Что-то слишком активно на тебя пялился.

– Не заметила, – тянусь к дверной ручке.

Захар хмыкает, теряя интерес к этой теме, и посылает мне расслабленно:

– Пока, малыш.

На счастье, обычно моего парня мало волнуют люди, находящиеся за пределами его интересов. Можно сказать, они для него не существуют. Он не делает этого специально, не напрягает для этого мозги, просто так построена его жизнь.

Выбравшись из машины, с шумом тяну в себя воздух. Какое счастье, что он свежий, иначе мои мозги вскипели бы.

Меня снедает тревожность, и я даже не понимаю, в чем ее причина. Не знаю, откуда она ко мне пришла и как от нее избавиться.

Нет, черт возьми, знаю.

Мне нужно развидеть… развидеть Матвеева раз и навсегда, а моя тревожность – это следствие того, что я боюсь в один прекрасный день вообще забыть, как выглядит его лицо! Вот что пугает меня больше всего, может, поэтому за целый год я так этого и не сделала.

В своей машине я крашу губы, резко проводя по ним бледно-розовым блеском.

Я два дня не была в офисе. Обычно я бываю там по понедельникам, вторникам и четвергам, но я знала, что в четверг там будет Даша, поэтому не поехала.

Я обещаю себе больше не избегать ее. Вернуть все в обычное русло.

Я Матвеева больше не увижу.

Он сказал свое «спасибо» и ушел. Вот и отлично.

– П-ф-ф-ф… – обняв руками руль, я опускаю на него лицо и вяло тянусь к старт-кнопке, слыша как по пустой стоянке разносится вой мотора уезжающего «БМВ».

Полина

Первое, что вижу, когда попадаю в офис – завал из коробок на входе разобран. Видимо, их перенесли на склад, где им и положено находиться, поэтому я свободно добираюсь до своего стола, на который сваливаю сумку и ставлю кофейный стакан.

В пятницу здесь только заведующий складом и девочки-операторы горячей линии, одна из которых вскочила со своего места, как только я оказываюсь в дверях, и затараторила:

– Привет! Можешь подменить меня на десять минут?

– Конечно, – отзываюсь, суетливо откапывая в сумке свой мобильник.

– Сбегаю в магазин, – объясняет она, быстро переобуваясь под столом.

– В магазин, как же… – хихикает ее напарница.

– Отстань, – показывает та ей язык и выбегает в коридор.

– Куда она? – усевшись на ее место, проверяю свой телефон.

– На склад.

– А что там?

– Новый волонтер, – опять хихикает она.

– Ясно…

Они появляются и исчезают каждую неделю, хотя сейчас реже, потому что многие студенты разъехались на отдых.

Ровно в девять начинает трезвонить рабочий телефон. За десять минут я успеваю принять два звонка, и это больше похоже на психологическую помощь, потому что очень часто к нам обращаются старики, которым просто не с кем поболтать и рассказать о своих невзгодах.

Мои собственные проблемы отступают, освобождая мозги впервые за это утро. Я наконец-то ловлю концентрацию. Очень много концентрации. И принимаюсь за собственную работу, когда усадившая меня за телефон девочка возвращается.

Они шушукаются и смеются, но мне не до этого.

Я сама буду представлять центр на суде, он будет через неделю, поэтому перечитываю кучу статей по аналогичным делам, и ухожу в этот процесс с головой, из которой вытолкала образ темно-карих глаз и все, что с ними связано.

Когда мне хватает ума посмотреть на часы, уже почти одиннадцать.

– Черт! – вскакиваю со стула, потому что мне нужно попасть в суд до обеда, а туда добираться черт знает сколько.

На улице воздух снова раскаленный. Он лижет мои голые ноги, обдает их жаром, пока второпях иду к машине, на ходу доставая из сумки брелок сигнализации.

Даже в тонком ситцевом платье мне жарко, машина тоже нагрелась, и она никак не реагирует, пока я упрямо тычу на разблокировку дверей.

– Ну, давай! – мой голос по-дурацки изумленный.

Это в первый раз, и я понятия не имею, что вдруг могло погрузить мою машину в этот летаргический сон сейчас, когда она так мне нужна!

Снова жму на кнопку и дергаю за ручку.

Это глупо и бесполезно, дверь все еще заблокирована, но я опять и опять за нее дергаю и от досады топаю ногой с огромным желанием стукнуть ею по колесу.

– Черт! – злюсь, под палящим солнцем осматривая полупустую парковку, будто это чем-то поможет.

Захлебываюсь еще одним изумлением, потому что из серого неприметного «опеля», припаркованного напротив, и который я даже не заметила, выходит Матвеев… Антон.

Сердце сбивается с ритма, пока его длинные ноги покрывают разделяющее нас расстояние, а глаза, мои предательские глупые глаза, следят за каждым его движением, особенно за тем, как под свободной потрепанной футболкой угадываются мышцы его плеч и груди.

На его носу зеркальные авиаторы, на бедрах черные спортивные шорты.

Моя рука взмывает к волосам, чтобы вспомнить, что вообще у меня с ними сегодня.

Они распущены.

Я сжимаю пальцы в кулаки, чтобы изобразить непринужденность и успокоить свое взбесившееся сердце, когда Матвеев оказывается рядом и буднично спрашивает:

– Проблемы?

Он оставил между нами расстояние в один шаг, и слава богу, иначе я от него шарахнулась бы.

Обводя глазами черты его лица, вижу свое отражение в стеклах его очков. На его жилистой шее новая порция загара, и мне приходится пережить короткий всплеск внизу живота, когда в голове призраком вспыхивает запах его кожи.

Что он, черт возьми, здесь делает?!

– Не открывается, – отвернувшись, таращусь перед собой.

– Дашь посмотреть?

Ненавижу его голос за то, что он такой неповторимый.

Протянув руку, отдаю ему брелок, боясь касаться его ладони.

– Аккумулятор сдох, – объявляет, потыкав на кнопки.

– Почему? – кошусь на него.

– Почему-то, – пожимает он плечом.

– И что теперь делать?

Мне почти плевать на машину. Больше всего на свете мне хочется узнать, как он здесь оказался?

Антон смотрит на меня сверху вниз, вместо того, чтобы ответить.

Я не вижу его глаз, от этого понятия не имею, куда конкретно он смотрит, но сглатываю слюну, потому что мои собственные глаза то и дело цепляются за его губы.

Прижав к груди свою сумку, я вопросительно выгибаю брови, потому что он все еще не ответил на мои слова.

– Дам тебе «прикурить», – возвращает мне брелок и кивает на свой «опель».

– У меня нет времени, – начинаю копаться в сумке. – Я опаздываю… возьму такси…

– Куда тебе?

Облизнув губы, поднимаю на него глаза. Рот сам называет конечную точку моего маршрута, на что Антон произносит:

– Я тебя отвезу, пошли.

Мои ноги вросли в асфальт. В нерешительности я жду какого-то сигнала от космоса, чтобы сдвинуться с места, но космос не думает мне помогать. Мне нужно самой решить, как ответить на эту благотворительность.