«Еще год тому назад К. Ю. Давыдов, ректор Петербургской консерватории, прислал мне либретто ”Мазепы”, переделанное Бурениным из поэмы Пушкина “Полтава”. Мне оно тогда мало понравилось, и хотя я пытался кое-какие сцены положить на музыку, но дело как-то не клеилось, я оставался холоден к сюжету и, наконец, оставил и думать о нем. В течение года я много раз собирался отыскать другой сюжет для оперы, но тщетно. А между тем, хотелось приняться именно за оперу, и вот в один прекрасный день и перечел либретто, перечел поэму Пушкина, был тронут некоторыми красивыми сценами и стихами и начал со сцены между Марией и Мазепой, которая без изменения перенесена из поэмы в либретто. Хотя я до сих пор еще ни разу не испытал того глубокого авторского наслаждения, которое мне причинял, например, «Евгений Онегин», когда я писал его; хотя вообще сочинение подвигается тихо, и особенного влечения к своим действующим лицам я не имею, но пишу, потому что теперь уже начал, и притом сознаю, что кое-что мне всё-таки удалось. Относительно Карла XII должен разочаровать Вас, друг мой. Его у меня не будет, ибо к драме между Мазепой, Марией и Кочубеем он имеет только косвенное отношение».

«Если мне суждено еще прожить несколько лет, то, может быть, я дождусь, что “Мазепа” будет как следует поставлена и исполнена, и тогда, быть может, перестанут утверждать, что я не способен написать хорошую оперу. Но сознаю трудность победить предубеждение против меня как оперного автора. Оно доходит до того, что господин Левинсон, не имея еще ни малейшего понятия о моей новой опере, утверждает, что она тщетная жертва оперному Молоху!!!»

Но, оказалось, что не все так плохо.

«Решительно не понимаю источника такого благоприятного ко мне отношения театральных сфер, но тут должна быть какая-нибудь тайная причина, и я не могу придумать ничего другого, как то, что, быть может, сам государь (Александр III) выразил желание, чтобы мою оперу поставили на обеих столичных сценах как можно лучше».

«Относительно оперы моей скажу Вам, дорогой друг, что Вы с первого разу попали на номер, который я считаю лучшим. Сцена Мазепы с Марией, благодаря чудным стихам Пушкина, будет, мне кажется, и на сцене производить впечатление»

Чайковский также отмечает финальный дуэт как очень удачный.

«Теперь я вижу, что, несмотря на глухое недоброжелательство очень многих здешних музыкантов, несмотря на очень плохое исполнение, “Мазепа” здесь в Петербурге всё-таки понравилась, и никакого позора (как мне это казалось издали) не было. Не подлежит также сомнению, что здешняя критика (которая единодушно втоптала в грязь мою бедную оперу) не есть отражение общего мнения, и что всё-таки есть и здесь немало людей, очень мне сочувственных. А что для меня в высшей степени приятно, так это то, что во главе этих сочувствующих людей сам государь. Оказывается вообще, что роптать мне не на что, а что, напротив, нужно только благодарить бога, изливающего на меня столько милостей».

В общем, Мазепа «наехал» на Кочубея. Петр I «наехал» на Карла XII, и Мазепа, как и все «чада и домочадцы», тоже «попал под раздачу». Крутой мировой кровавый замес событий, за которыми стоит невидимая в опере Англия.

Чайковский пишет Н. Ф. фон Мекк:

«Как глубоко я ни ненавижу англичан, но я не могу не находить, что в их озлоблении на Россию есть последовательность, есть смысл. Они не могут не трепетать за свое политическое могущество, с которым связано и их материальное благоденствие.

Господи, как глубоко я ненавижу это омерзительное отродие, особенно после книг Jacolliot, который разоблачил всю неимоверную подлость английской администрации в Индии.

Мне как-то совестно приниматься за переписку скрипичного концерта в виду угрожающей нам музыки ядер, бомб, пуль и торпед. Побольше бы этих торпед, чтобы всех англичан взорвать на воздух!»

А у Чайковского осторожно получилась грандиозная опера, написанная, как и положено мастеру.

А Чайковский «на все руки от скуки» – и гениальные симфонии может написать, и заказную увертюру «1812 год» с битвами между русской и французской армиями, царскими гимнами и пушечным салютом, и Торжественный марш может блестяще «сбацать», и оперы у него, прямо скажем, получались – гениальные «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Иоланта».

Да и балетами не гнушался. И получились поистине феноменальные, известные на весь мир «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и «Щелкунчик». И грандиозная опера «Мазепа» никак не хуже знаменитой оперы Верди «Аида».

Постановка в Мариинском театре по всем параметрам такая, какая и должна быть. Относительно недавно была показана на французском телеканале Mezzo, посвященном классической музыке, опере, джазу и балету (https://www.mezzo.tv/en/ru).

Достоин упоминания дирижер Гурген Петросян, который уверенно провел эту трудную оперу.

«Царская невеста», созданная в 1898 году, начинается, как и положено опере первой половины XIX века, увертюрой. Но что это за увертюра, что это за симфонический фрагмент? А эта музыка вполне в духе какой-нибудь тронутой нафталином увертюры «Фингалова пещера» Мендельсона, умершего, как известно в 1847 году – за полвека до написания «Царской невесты». Прямо скажем, симфонист Римский-Корсаков более чем сомнительный. Ну, кто знает какие-то симфонии Римского-Корсакова? А таковые есть. Но их, практически, не играют на симфонических концертах. А вот красочную симфоническую сюиту «Шехерезада» по сказкам «Тысячи и одной ночи» – очень даже играют, красочное «Испанское каприччо» с блестящей оркестровкой – тоже играют. Между прочим, у Римского-Корсакова не нашлось такого же оркестрового блеска для русских мелодий в «Царской невесте». И хотя в опере нет мелодий чисто русского народного происхождения, мелодий, которые вполне сопоставимы с русскими народными мелодиями, в опере более чем достаточно. И как-то неуловимо попытка Римского-Корсакова сознательно вставить народный колорит все-таки напоминает отдаленно представления о русских, типа: «водка, медведь, балалайка». Есть в этом какая-то искусственность. Суть-то русского характера не в балалайке, а совершенно в другом – в том, что так мощно представлено в музыке Рахманинова, который свою Первую гениальную симфонию, написал в 1893–1895 годах, на несколько лет раньше «Царской невесты». И тем не менее Рахманинова сильно ошеломляли партитуры Римского-Корсакова, особенно «Золотого петушка»:

«Предел экономии, ничего лишнего – что записано, то и слышно, а какая оркестровая педаль» – то есть он хотел сказать, какова интонационно-цементирующая связь внутри всей ткани, контролируемая внутренним слухом гениального мастера еще до слушания сочинения в оркестре (Б. В. Асафьев. «Воспоминания о Рахманинове»).

Но это – о тонкостях профессии. А вот в общественно-политическом плане Рахманинов удивлялся, как это Римский-Корсаков с такой злой иронией посмеялся над глубоко народными идеалами защиты Отечества, о которых он сам так мудро повествовал в «Китеже». Вместе с тем «что касается Римского-Корсакова, то скажу Вам, когда после революции я вынужден был покинуть мой дом и мою любимую Россию, мне было разрешено взять с собой только по 500 рублей на каждого из четырех членов моей семьи, а из всей музыки я выбрал, чтобы увезти с собой, только одну партитуру – «Золотого петушка» Римского-Корсакова».

Это чтобы понимать, что такое был композитор Римский-Корсаков при всех противоречиях и его натуры, и его творчества.

Безусловно, «Царская невеста» – это абсолютно русская опера. А с русскостью у Римского-Корсакова и дирекции императорских театров были серьезнейшие проблемы. Иван Александрович Всеволожский, тайный советник, обер-гофмейстер царского двора, директор императорских театров в 1881–1899 годах, не выносил русской музыки вообще. Как пишет в своих воспоминаниях гениальный русский певец, бас Федор Шаляпин: