Anna Bonacina

L’estate in cui Fiorirono Le Fregole

Copyright © 2023 Anna Bonacina

This edition published by arrangement with Walkabout Literary Agency s.n.c. and Synopsis Literary Agency

© Осминина А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Воскресное утро. Обычное июньское утро в совершенно обычной деревушке.

Крошечная церковь была полна народу: неожиданно налетела сильнейшая гроза, каких в Тильобьянко еще не видали. Или, по крайней мере, не видала Аньезе, а уж она-то прожила там всю жизнь, в розовом домике на самом краю деревни, напротив другого домика, желтого, где жила Эльвира, ее злейший враг.

Аньезе с Эльвирой совпадали по возрасту и интересам и могли бы стать лучшими подругами, но вместо этого стали злейшими врагами и теперь, сидя на противоположных скамейках в первом ряду, прожигали друг друга взглядами.

Их вражда началась гораздо раньше, задолго до этого воскресенья, когда вот-вот должно было произойти событие, которое определит жизни многих обитателей этой маленькой деревушки. В то утро, когда началась наша история, Аньезе сидела в переполненной церкви и думала, что такой грозы в Тильобьянко еще не случалось.

Дон Аттилио, старый-престарый священник, только что неуверенно произнес:

– Идите с миром. – И посмотрел на своих прихожан, будто извиняясь. Идите с миром куда? На улицу, где разразился настоящий гнев Господень? Кто рискнул бы выйти из церкви прямиком в идеальный шторм?

И действительно, жители Тильобьянко, пришедшие в то утро на мессу, поднялись и сгрудились у выхода на открытое деревянное крыльцо, не решаясь двинуться дальше.

– Дон, вы посмотрите, снаружи как в преисподней, – не без оснований заметил Эльвио, которому тогда только-только исполнилось пятьдесят.

– Ох, и в самом деле… – признал священник, чей длинный нос протиснулся сквозь небольшую толпу вперед него самого. Дон Аттилио посмотрел на небо, а потом на увесистые градины, щедро сыпавшиеся на паперть. – Хотите переждать внутри?

– Может, организуем партейку в рубамаццо…[1]

– Нет уж, мне идти надо! – заявил женский голос, и звучал он несколько вызывающе.

Сорок шесть голов одновременно повернулись в ту сторону, но экономка священника Луиза и бровью не повела, как и всегда.

– Луиза, ты куда так спешишь? Только выйдешь, как тебя тут же молнией и шарахнет, – заметила Эльвира.

– Все равно пойду, у меня клубничный джем на плите.

– Ты что же, ушла, а плиту не выключила? – похолодев от ужаса, спросил дон Аттилио.

– Да, но теперь пора как раз выключать, потому что джем уж точно готов.

– Это для клубничного торта? – уточнила Аньезе с нарочито безразличным видом.

– Не лезь не в свое дело, – как всегда, любезно ответила Луиза. Ни разу она даже не упомянула секретный рецепт своего клубничного торта, настолько вкусного, что даже заслужил собственное название: «Супрема»[2].

«Супрема» был предметом гордости и славы Луизы, которая хоть и работала экономкой в доме священника, но по призванию была прирожденным кондитером. Ее легендарный сборник рецептов, потертая тетрадь в черной обложке в пятнах, был сам по себе тайной, еще более загадочной и недоступной, чем «Манускрипт Войнича»[3].

– Пойду! – объявила в итоге Луиза, уже на выходе.

Сорок шесть голов проводили ее взглядами, наблюдая, как она открыла бесполезный зонт в клеточку и решительно направилась прочь от церкви.

– Спорим на двадцать тысяч лир, что ее ударит молнией, – объявил Витторино.

Из-за его плеча откликнулся другой мальчик, уже стоящий на пороге энергичной юности:

– Я в деле!

Его звали Чезаре, и тем утром он пришел в церковь с мамой и своим старшим братом Этторе. Мечтая стать врачом, в глубине души он надеялся своими глазами увидеть последствия удара молнии в человека, от чего все тело наэлектризуется.

В этот самый момент, который присутствующие на воскресной мессе запомнят навсегда, перед церковью Тильобьянко в самом деле ударила молния, а если точнее, она попала прямо в экономку Луизу, с ее зонтиком в клеточку.

Вся церковь закричала. Дон Аттилио упал в обморок.

– Я выиграл! – воскликнул Витторино, который ни разу еще не проиграл ни одного пари.

– А как же теперь ее сборник рецептов? – послышалось бормотание Аньезе, стоявшей подальше.

Три дамы в одинаковых нарядах, подруги еще с колыбели, Кларетта, Розамария и Эвелина, посмотрели на Аньезе с оттенком восхищения. Думать о рецептах, когда Луиза лежала и дымилась на паперти, требовало изрядной храбрости. А эта троица храбрость ценила. Кларетта, недавно овдовев, решила рискнуть и открыть в Тильобьянко продуктовый магазин, единственный в деревушке, который продавал бы «prelibatesse gourmet», изысканные деликатесы. Для полноты картины она думала назвать его ни много ни мало, а «Империей деликатесов».

Именно в тот момент гроза, столь же быстро, как и налетела, решила, что нанесла уже достаточно ущерба и пора уходить. Дождь прекратился, и перед потрясенными взорами прихожан церкви появилась ослепительная радуга.

– Это знак, – прошептала Кларетта, пока дона Аттилио бережно укладывали на скамью в последнем ряду, а Чезаре, будущий хирург, спешил на улицу, посмотреть поближе на сраженную молнией экономку. Когда еще ему представится такой прекрасный шанс?

А далеко-далеко от Тильобьянко, в то же воскресное утро, пока Чезаре бежал к бедной Луизе, распростертой на паперти под почти оскорбительной радугой, Присцилла из группы второго класса детского сада была на игровой площадке, как раз между горкой и песочницей, и протягивала маргаритку одному светловолосому мальчику. Который в ответ толкнул ее так сильно, что она упала и ударилась лбом о скамейку.

Потребовалось тридцать два года, чтобы судьбы этих двоих переплелись.

Венеция, май.

Тридцать два года спустя

–Так что я ушла и оставила там цветы, – рассказывала Присцилла Гринвуд своей подруге Ребекке, симпатичной брюнетке со стрижкой паж.