– Да, тлатоани, – произнёс Кетцалькоатль.

Антарес натянуто улыбнулась, окинув фигуру Эндимиона оценивающим взглядом. Почему он просил помощи у своего подчинённого? Неужели все начала не так сильны, как кажется с первого взгляда?

– Как трогательно, – ответила она. – Генерал ангелов прячет свою слабость за спиной недорубка.

Пальцы Эндимиона, державшие ключ, дрогнули, Кетцалькоатль на мгновение перестал дышать. Унизить мужчину – проще простого, это Антарес понимала даже во времена жестокого патриархата. Сложнее избавиться от их ответной реакции, ведь кто-то из мужчин захочет поставить её на место, а кому-то просто очень нравится быть униженными.

– Антарес, – улыбнулся Эндимион. – Я быстрый. Очень. Но даже мне не удержать двух высших вампиров.

Он с видимым усилием открыл тяжёлую, погнутую изнутри дверь, и Антарес тут же обдало невыносимым жаром. Внутри этой темницы было серебро. Много. На полу, на потолках, на стенах – всюду местами ржавое, местами повреждённое ударами и расколотое серебро. Но Антарес сводило с ума не оно. То, что было заперто в этой подземной тюрьме, смотрело на неё и ждало.

Ждало, оскалив клыки.

Ждало, обнажая кожу и взрезая вены.

Ждало, когда Антарес напьётся его крови, которая на воздухе становилась красным и острым льдом.

Антарес задрожала, чувствуя болезненный, ноющий голод и невыносимое сексуальное возбуждение. Она потянулась своими силами к тому, что сидело в холодной, тёмной клетке и ощутила, что оно также прощупывает силой её, изучает, ласкает. И хочет. Антарес сделала вдох и не смогла выдохнуть от приступа давящего голода. Чем бы оно ни было, от него пахло ночью, прелой листвой, первой метелью.

Антарес оскалила клыки и бросилась вперёд, споткнувшись, ощутив воздействие серебра на бессмертное тело. Не помня себя от желания, она с такой силой оттолкнула Эндимиона, что услышала влажный хруст сломанных костей. Когда Кетцалькоатль не позволил ей вцепиться в прутья серебряной клетки, она напала на него и клыками вырвала из крепкой шеи кусок кровоточащей плоти. Она уже пила кровь ангелов, знала её вкус, но сейчас, чувствуя иной, незнакомый запах, испытывала к ней отвращение.

Кем бы оно ни было и сколько бы его крови ни досталось Антарес, она знала, что ей никогда не будет достаточно. Оно протянуло к ней окутанные тьмой подобия рук, объятия которых сулили вечное, бесконечное наслаждение. Оно смотрело на неё, и его глаза были полны любви и затаённой скорби из-за разделявшей их преграды. Оно шептало, но этот лёгкий, невесомый звук пронзал вены иглами. Никогда в жизни Антарес не ощущала такой мощи в другом существе. Никогда раньше не видела кого-то настолько могущественного запертым в клетке.

– Надо же, – процедил Эндимион, когда его сломанная шея вправилась с громким хрустом. – Прошли тысячи лет, а они до сих пор те же звери, что и были.

Кетцалькоатль держал Антарес как можно дальше от клетки, в то время как она тянулась к монстру, скрытому в густых тенях. Она отчаянно хотела коснуться его, вонзить клыки в холодную плоть, разорвать. Ей казалось, будто бы вся её жизнь, все её мучения и лишения вели её к моменту этой встречи, к дню, когда по её венам будет течь кровь…

…кого? Чего? Что стояло перед ней? В чьём взгляде было столько любви, на какую не способно всё человечество в целом?

– Тлатоани, – Кетцалькоатль произнёс это сквозь зубы. Он расправил крылья и махал ими, пытаясь остановить Антарес, но та от его усилий становилась только упорнее. – Это… Тёмная Мать?

– Её ублюдское порождение, – бросил Эндимион. – Дитя, которого она никогда не хотела, и моё личное проклятье. Селена.

Антарес вырвалась из хватки Кетцалькоатля. Серебряные прутья обжигали кожу, от прикосновения к ним по телу разливалась болезненная слабость, мышцы сводило судорогой. Но даже боль не привела Антарес в чувства. Она коснулась ледяной кожи существа, зарылась пальцами в тени и пробивавшийся сквозь них лунный свет и, оскалив клыки, вонзила их глубоко в плоть.

Она застонала, когда ледяная кровь полилась в горло. Холоднее её бессмертного тела, холоднее ветров снежной пустыни, холоднее сердца короля вампиров. Существо не дрогнуло, не сопротивлялось, не пыталось отстраниться. Оно, будто бы, всей своей сутью хотело принести себя в жертву.

И вскоре разум Антарес поглотило новое чувство. Всё, что её тревожило, всё, что казалось ей важным и необходимым, осталось в прошлом. Её борьба за власть, её месть, её смешанные чувства к первому супругу и предательство второго – всё это в этот миг потеряло смысл. Антарес пила, холод и смерть разливались по её венам, тьма клубилась под кожей, точно готовая вырваться буря.

Антарес выпила так много, что от перенасыщения ей стало дурно. Она дрожала, неспособная ни двигаться, ни прямо стоять. Заледеневшие мышцы застыли и не слушались, точно их сковало трупным окоченением.

Эндимион подхватил её на руки, не позволив упасть. Антарес сощурилась, вглядываясь в его лицо, но, даже несмотря на своё ночное зрение, не могла увидеть его в густом мраке. Она чуяла его отвратительный запах, чувствовала обжигающий жар, исходящий от кожи.

– Сложи крылья, – произнёс он. – Или я расправлю свои.

Ничего не произошло. И тогда давящий мрак на мгновение рассеялся, побеждённый сиянием двенадцати огромных крыльев Эндимиона. Он расправил их, точно готовился взлететь, их тёплый золотой свет должен был оставить ожог на коже Антарес, но ничего не произошло. От жара её спасал внутренний холод, от света – мрак и бурлящая в венах новая сила. Королева вампиров слабо улыбнулась, чувствуя в глубине души мрачное торжество. Что бы ни планировал Эндимион на её счёт, его планы пошли прахом.

– И правда, – глухо произнёс Эндимион. – Как и говорил Ангетенар… ты её воплощение.

Веки отяжелели. Антарес выдохнула, закрыла глаза и, не думая о собственной безопасности, погрузилась в глубокий сон внутри вражеского логова. Наступил рассвет, и, пускай королева вампиров была окружена каменными стенами, землёй и сыростью, она всё-таки чувствовала где-то там, где-то далеко холодный и отныне безразличный ей зимний рассвет.

***

С того момента, как Тиамат получил задание от Гелиос, прошло две недели. И не было ни дня, чтобы она не напоминала ему о своём поручении. Из-за нетерпения или просто из-за желания поиздеваться, Гелиос порой могла нагрянуть к нему на рабочее место, могла позвонить поздно вечером, могла просто оставить личную вещь, которую Тиамат всегда находил совершенно не вовремя. Так он обнаружил у себя в ящике стола золотые наручники, которыми хотел сковать Гелиос, но в итоге она вывернулась, сковала его и извращалась с ним так, что он вздрагивал от одного воспоминания. И нашёл он их в тот самый момент, когда начальство требовало от него подробного доклада о недавней ликвидации. После этой находки ближайший час мозг Тиамата отказывался соображать. И подобных случаев было несколько, заставали они его совершенно внезапно, что говорило только об одном: Гелиос в ловушках была куда искусснее Тиамата.

Он не оставлял попыток убить её, пускай каждая из них заканчивалась болезненным сексом и кровопролитием. Идея была проста: обездвижить Гелиос, связать, запереть подальше от людских и ангельских глаз и медленно мстить за свои унижения.

Вот только легче это было представить, чем сделать. К тому же, заниматься убийством Гелиос у Тиамата не было времени. Ему требовалось найти второго двенадцатикрылого, требовалось избегать биологического отца и его свиты, строить из себя идиота перед Проксимой. И, конечно, ликвидировать агрессивную нежить. Вампиры и оборотни в последнее время стали вести себя особенно нагло, без конца нападая на ангелов и нарушая условия их мирного договора; полуразложившиеся зомби время от времени поднимались из могил, несмотря на то, что в Джексонвилле, кроме Гелиос, не было ни одного зарегистрированного некроманта. На одного из зомби Тиамат прикрепил ошейник для собак с датчиком слежения. Зомби, которым после воскрешения не отдали прямого приказа, отправятся за хозяином, за которым непременно придёт Тиамат, как только живой мертвец остановится.